Три минуты молчания - Г Владимов

- Штерт закинем, - сказал Серега. - На всякий случай.

Мы его закинули в море и пошли с ростр. Серега вдруг встал, схватил меня за рукав. Кто-то маячил на верхнем мостике - без шапки, в раздраенном кителе.

- Кеп, - сказал Серега.

Мы притаились за трубой. Кеп поднял руку и пальнул из ракетницы. Мы только красную вспышку увидели на миг, над самым стволом, и тут же ее как срезало. Он перезарядил и опять пальнул. Опять только вспышка и шипение.

- Доигрались мы, Сеня. Я те говорю: не выберемся. Мы уже на палубу сошли, а кеп все палил. Отсюда лишь выстрел было слышно, а вспышки уже не видно.

3

Мы вошли в кап. Снизу боцман грохотал, наткнулся на нас.

- Ты и ты. Айда якоря отдадим.

Втроем, держась друг за дружку, мы добрались до брашпиля, потащили с него брезент. Он там за что-то зацепился, никак не лез. Серега тащил его за угол и рычал от натуги, а боцман орал на него, чтоб дал сначала распутать.

Волна перехлестнула фальшборт, окатила нас вместе с брашпилем, и вдруг брезент сам взлетел, как живой, его подхватило и понесло. Ну, пес с ним, с брезентом, но боцман-то куда делся? Как не было боцмана. Уж не за борт ли смыло? Ну, тут одна надежда - что его второй волной зашвырнет обратно. Бывают такие от судьбы подарки. Нет, приполз откуда-то на карачках.

- Жив, только руку убил. Брезент хотел догнать.

Серега на него накинулся:

- Все скаредничаешь, душу лучше спасай!

- Боцман! - из рубки донеслось. - Шевелись там с якорями.

Мы переждали еще волну и отдали стопор. Якорь пошел, плюхнулся, цепь загрохотала в клюзе. Мы ждали, когда он "заберет". Это всегда чувствуешь по толчку. Иногда и с ног сбивает. Но нас не сбило.

- Не достал, - сказал Серега. - Глубина там.

- Какая? - спросил боцман. - Эхолот сорок показывает.

- Давай второй.

Опять мы ждали толчка и не дождались.

- Ползут, - сказал боцман уныло. - Дно не якорное. Чистый камушек тут. Плита.

- А мослов-то сколько! - сказал Серега.

- Мослов до феньки. Только за них не зацепишься. Пошли, что мы тут выстоим.

Здоровенная волна догнала нас, ударила в спину. Как будто мешком ударило - с мокрым песком, - и я полетел на кап грудью. Там я присел, скорчился, в глазах померкло от боли. Кто-то меня потянул за ворот. Серега мне что-то кричал, я не слышал что. Он меня взял под мышки и рванул:

- Стой вот так, боком! Держись за поручень.

Ага, вот и поручень нашелся. Я и забыл, что он приварен к переборке. Серега меня отодрал от него, потащил за собой, втолкнул в дверь.

Мы стояли в капе, прижавшись друг к дружке, зуб на зуб у нас не попадал. А я еще отдышаться не мог после удара.

Боцман сказал:

- Не работают якоря.

- Не ворожи, - сказал Серега. - Я вроде бы рывок слышал.

- Цепь-то звякает. Не натянулась.

Что уж он там слышал? Мы только ветер слышали и как волна ухает в борт.

Из рубки Жора-штурман крикнул:

- Страшной, что там у тебя с якорями?

Боцман сложил у рта ладони:

- Отдали якоря!

- А сносит!

- Не забрали. Ползут.

- Утильные они у тебя!

- Какие есть.

Жора не ответил, поднял стекло в рубке.

Я вспоминал, как нависали над нами эти скалы, гладкие, как будто их полировали, льдистым снегом покрытые. Все мы, конечно, окажемся в воде, без этого не обойдется, да на нас и сейчас сухой нитки нет, а до ближайшего селения там десять миль идти в лучшем случае, оледенеем на ветру, не дойдем. Да и не придется нам идти, сперва еще нужно на скалы взобраться. На них еще никто не взобрался. А ведь все жить хотели.

- Утильные! - вдруг сказал боцман. - А у меня ведь еще якоришко есть. Вот он-то правда что утильный.

- Свистишь, - сказал Серега. - Где он у тебя?

- Махонький. Килограммов на сто. Где? В боцманской. Запрятал я его. Мне в порту ревизию делали по металлолому и как раз про этот якоришко и спрашивали. А я сказал: утопили его. Вдруг понадобится?

- Ух ты, вологодский! - сказал Серега. - Учетистый.

Первым боцман шагнул из капа, за ним Серега и я. Пошли, согнувшись, держались за стояночный трос. За него вообще-то не то что держаться, а близко нельзя подходить в шторм. Но больше-то за что еще держаться?

Навстречу по тросу двое шли, Васька Буров с Митрохиным. Мы их завернули.

- Еще б двоих, - сказал боцман.

- А салаги где? - спросил Серега.

- Качают у механиков в кубрике. Не надо салаг. Кандея возьмем и "юношу".

Мы дошли до кормы и через заднюю дверь вломились в камбуз. Плита топилась, на ней ездила и попыхивала кастрюля, а кандей спал, сидя на табуретке, голова у него моталась по оцинкованному столу.

Мы его растолкали - он схватил черпак, кинулся к своей кастрюле.

- После, - сказал боцман. - Сейчас помоги нам с якорем. "Юноша" где?

- Спит в салоне. - Кандей скинул передник и напялил телогрейку. Она у него сохла над плитой, и теперь от нее пар валил. - А может, не надо "юношу"? Он хуже меня умаялся.

- А справимся вшестером?

- Не справимся - разбудим.

И вот мы вшестером взлезли на крыло мостика, отперли дверь в каптерку. Понесло оттуда олифой, плесенью, черт-те чем еще - боцман и правда великий был барахольщик. Мы откидывали какие-то банки, обрывки тросов, цепные звенья, мешки, досочки, а боцман светил фонарем и причитал:

- Осторожно, ребятки, тут добра на три парохода хватит.

- Слушай, - спросил Васька Буров, - а может, его и нету, якоря-то? Ну, померещилось тебе. Боцман даже обиделся.

- Еcли хочешь знать, так у боцмана все, что тебе, дураку, померещится, и то должно быть.

Долго мы еще копались в этой каше. Вдруг Васька Буров заорал:

- Есть! Держу его за лапу!

- Держи! - боцман тоже заорал. - Таш-ши веселей! Но не так-то просто было его тащить. Он второй лапой так застрял, что мы впятером не могли выволочь.

- Вот так бы в грунте держал, - сказал Серега. Боцман обрадовался:

- Сурово держит? А что думаешь, а может, и в грунте. Только б забрал, забрал бы, родной!

Наконец выволокли его на крыло. Не знаю уж, сколько в нем было весу может быть, сто, а может, и триста. Упарились мы с ним на все пятьсот. Двое за лапы тащили, трое за веретено, боцман шестым взялся - за скобу.

Потом спускали его по трапу... Как нас тут до смерти не зашибло? Двое внизу подставляли плечи, а другие на них опускали эту тяжесть смертную, да еще одной рукой каждый, другой-то за поручень держались. Потом тащили в узкости, потом по открытой палубе, и он цеплялся за леера, за бакштаг, на прощанье еще за кнехт ухитрился.

- Вот вам и утиль! - боцман все радовался. - Погоди, ребятки, сейчас мы его привяжем. На него вся надежа!

"Надежа" лежал на полубаке - самый простой адмиралтейский якорь, легонький, как для прогулочной яхты, теперь-то это видно было, а мы лежали вповалку под фальшбортом, нас тут не било волной, а только окатывало сверху, и ждали, пока он привяжет трос, проведет через швартовный клюз. Никому не дал помогать, сам мудрил.

- Ну, ребятки, поплюем на него.

От всей души мы на него поплевали, на нашу "надежу".

- Боже поможи. Теперь вываливай потихоньку. Всплеска мы почему-то не услышали. Кто-то даже через планширь заглянул - куда он там делся.

- От троса! - боцман взревел.

Он посветил фонарем, и мы увидели, как трос летит в клюз и бухта разматывается как бешеная. Но вот перестала, и у нас дыхание захватило. Трос дернулся, зазвенел, пошел царапать клюз.

- Забрал, утильный, - боцман это чуть не шепотом сказал, погладил трос варежкой.

В капе мы постояли, опять прижавшись друг к дружке, и слушали, слушали. Нет, не лопался. И било уже в другую скулу, нос поворачивался вокруг троса.

- Знать бы, - сказал боцман, - взяли б его на цепь.

- А у тебя и цепь есть утильная? - спросил Серега.

- У меня все есть.

Стекло в рубке опустилось, Жора закричал весело:

- Страшной, якоря-то - держат!

- Покамест держат.

- А что ж не докладываешь?

- Вот и доложил. - Он все прислушивался. - Шелестит, - сказал уныло. Кто слышит? Трос в клюзу шелестит. Трется.

- Не перетрется, - сказал Васька Буров. - Может, мешковину подложить?

- Пойду погляжу на него.

Вернулся он весь белый от сосулек, они звенели у него на рокане, как кольчуга.

- Лопнет, - сказал безнадежно. - Немного подержит, конечно. А потом, конечно, лопнет.

- Что ж делать? - спросил Серега. - Мы уж все сделали, что могли.

- Сети надо отдать. Только они там, на "голубятнике", ни за что на это не пойдут.

- Может, сказать им? Они ж не знают, что мы утильный отдали. Всех наших похождений не знают.

- Знают они, - сказал Васька Буров. - Когда мы его с мостика спихивали, кто-то из рубки выглядывал. Я видел.

- А все же... - сказал Серега. - Что они - жить не хотят?

Он первый пошел, мы за ним. Из рубки нас увидели, опустили стекло. Там видно было Жору-штурмана, а за спиной у него - кепа.

- Чего тебе, Страшной? - спросил Жора.

Боцман взлез на трюм, взялся рукой за подстрельник. А мы держались за его рокан.

- Сети надо отдать, Николаич.

Кеп высунулся - в ушанке на бровях, - спросил: