Три минуты молчания - Г Владимов

- Да она задраена была.

- Я, значит, отдраил?

Поволокли люковину. Вот те раз, думаю, только я и ждал, когда вы меня закупорите. Я заорал, что было силы:

- Эй, на палубе! Здесь я, живой!

"Дед" наклонился над люком.

- В трюме! Кто там есть?

- Я!

- Кто "я"?

- Да я же, "дед"!

- Ты чего там делаешь? Вылазь.

- Не могу, бочками задавило.

- Черти тебя туда занесли?

"Дед" полез в трюм, сапоги его застучали по скобам.

- "Дед", не лезь дальше!

Но он уже плюхнулся в воду. Выругался, полез ко мне, стал раздвигать бочки.

- Сильно льет, Алексеич?

- Сейчас помалу. Я спиной держу.

- Так, - сказал "дед". - Затычку изображаешь? Ну, потерпи, милый. Да поберегись - шов дышит, может тебя защемить.

- Ага, спасибо.

"Дед" вылез, закрыл люковину. Опять мне стало страшно. Но там уже какая-то беготня пошла. Пробили водяную тревогу - протяжными гудками и колоколом. Вся палуба загремела от беготни. А я уж совсем закоченел, уже под куртку просочилось до плеч, и локти сплошь избило.

Кто-то опять люковину отдраил:

- Сень, жив там?

Шурка Чмырев.

- Жив. Но бедствую.

- Хреново, значит, тебе живется? Курить небось охота?

Вот, самый верный вопрос задал человек. А я и не знал, отчего мне так хреново.

- Сейчас покуришь. Смена тебе идет.

Шурка спрыгнул в воду и охнул. За ним еще кто-то. Вытащили несколько бочек из переборки, пошвыряли в воду. Кто-то начал ко мне протискиваться.

- Сень, ты там особенно не расстраивайся, ладно? Все починим, все наладим... - это Серега Фирстов. - Э, ты там не молчи. Нам твой голос очень необходим, Сеня.

- Ладно, ползи давай.У меня уже язык к зубам примерз. А он все полз да полз и расспрашивал:

- И чего это ты сюда забрался? Удивляюсь я, как ты только такие места находишь?

Сто лет он ко мне полз. Но, правда, ему тоже нелегко приходилось. Он языком-то молол, а сам бочки из-под себя выбирал и подавал назад Шурке.

Дополз наконец, ткнулся мне головой в зубы.

- Извини, Сень. Как твое мнение, полчаса выдержу?

- Я час сидел, не умер.

- Какой час? Полбобины только успели прокрутить. Еще одно столетие он бочки раздвигал. Потом закурить решил, сделал пару затяжек и сунул мне в рот.

- Давай отвались.

Борт поднялся, и вода схлынула, и я тогда отодвинулся от дыры. Серега упал на нее спиной. Потом борт пошел вниз.

- Ой, - говорит он, - холодно!

- А ты думал.

- Рокан прожигает. Ну, Сень, ты озверел! Придумал чего - дыры задницей затыкать. Это же нам никаких задниц не хватит, придется из-за границы выписывать. Ты б мне подстелил чего-нибудь...

- Что я тебе подстелю?

- А в чем ты сидел? - Он протянул руку и нашарил куртку. - Во, курта своего подстели...

Тут-то я и призадумался.

Мне не куртки было жалко, с ней-то чего могло случиться. Но в ней еще письма были, от Лили. И последнее и те, что она мне в прошлые рейсы присылала. Письма она любила писать, это просто редкость в наше время, и большие, подробные. Я их каждое раз по двадцать читал, все протер на сгибах. И даже сейчас я их помню, когда от них ничего не осталось. Вот, например, такое место: "Ты гораздо больше предполагаешь во мне, чем есть на самом деле. Я обыкновенная, душой давно очерствевшая, пошлая, с одной мечтой как-нибудь сносно выйти замуж, нарожать детей и успокоиться. Почему я тебе кажусь загадкой - это так просто объясняется!.. Мы все - дети тревоги, что-то в нас все время мечется, стонет, меняется. Но больше всего нам хочется успокоиться, на чем-то остановиться душой, и мы не знаем, что, как только мы этого достигнем, прибьемся к какому-то берегу, нас уже не будет, а будут довольно-таки твердолобые обыватели. Ты - совсем другое..." Ну, и дальше - про то, что она во мне увидела, чем я ее поразил в первую нашу встречу. Может, на самом деле ничего этого и не было во мне, я во всяком случае не замечал, но читать интересно было, никто до нее со мной так не говорил. И может быть, никто никогда так не напишет мне. И даже когда почувствовалось, что расходимся в общем и целом, - там, на "Федоре", - я все же решил эти письма сохранить. Где ж было знать, что теперь придется их в кулаке переть через залитый трюм. А не вынуть их, оставить в куртке... Не в том дело, что Серега мог их там нащупать, а просто - суеверие, понимаете? Как будто что-то случилось бы с ними, вот я такой толчок почувствовал в душе.

- Чего ты? - спросил Серега. - Куртку жалеешь? Не жалей. Мы, может, вообще отсюда не выберемся.

- Брось, не паникуй.

- Да я-то чувствую.

Я снял куртку, сложил ее внутрь подкладкой. Серега отодвинулся, и мы ее затолкали в шов.

- Теперь порядок. Иди грейся, Шурку через полчасика пришли.

Я выполз и тут вспомнил про Фомку. Нельзя птицу в мокром трюме оставлять, мало ли что дальше будет.

Фомка сидел тихо в гнездышке, совсем сухой, но в руки сразу пошел, как я только позвал его: "Фомка,Фомка". И пока я лез по скобам, он весь распластался у меня на ладони, свесил больное крыло. Я хотел его в кубрик отнести, но вдруг он спрыгнул и побежал от меня, вскочил на планширь. Сидел на нем нахохленный, отставив крыло.

- Ну что, Фомка, - сказал я ему, - иди, штормуйся, как можешь.

Волна накатила, захлестнула планширь, а когда схлынула - Фомки уже не было. Я испугался, пробрался к фальшборту. Фомка лежал на крутой волне, сложив крылышки, клювом и грудкой к ветру - как настоящий моряк. Все-таки он выбрал штормящее море, а не трюм, где ему и сытно было, и тепло. Плохи, должно быть, наши дела, я подумал. Потом заряд налетел, и больше я Фомки не видел.

Под кухтыльником кто-то отвязывал помпу, тащили шланги. Я в гальюне напялил чей-то рокан, выскочил им помогать. Шурка тут был. Васька Буров и Алик.

- А где ж другие?

- Где надо, - сказал Шурка. - В кубрике у механиков натекло. По колено, шмотки плавают. Во до чего картины доводят. Еще не дай Бог в машину просочится.

- Не дай Бог, - сказал я.

- А чего особенного? Вполне могло и в машину.

- Погибаем, но не сдаемся, - сказал Алик.

Васька Буров на него заорал.

- Плюнь три раза, салага. Плюнь сейчас же!

Алик плюнул.

- Не соображаешь, так помалкивай.

Потащили помпу к вожаковому трюму. Под ногами елозили доски, рыбодел, каталась пустая бочка. Мы спотыкались, падали и снова тащили. Потом опустили шланг и стали качать прямо на палубу - двое на одном плече, двое на другом.

Васька покачал, покачал и спросил:

- Бичи, а бочки-то со шкантами?*

* Шкант - пробка.

- Это к чему ты? - спросил Шурка.

- Дак если они заткнутые, они и держать будут, воду не пустят.

Мы бросили качать.

- Это у бондаря надо спросить, - сказал Шурка. - А где он, бондарь? У механиков там выкачивает. Хрен знает. Которые со шкантами, а которые и без шкантов.

- Они же все равно немоченые, - сказал Алик. И верно, немоченая бочка, хоть и заткнута, все равно пропускает.

- Немоченые, дак теперь намочились, - сказал Васька. - Зря качаем.

Шурка подумал и вдруг заорал на него:

- А ну тя в болото, сачок! Я лично тонуть не собираюсь. - И сам закачал как бешеный. В это время из рубки крикнули:

- Помпу - к машине!

До нас это как-то не сразу дошло.

- А трюма?

- Сказано вам - к машине!

- Дождались, - сказал Васька. - Доехали. А все ты, салага, накаркал: "Погибаем, погибаем"...

Шурка уже тащил помпу от люка. Я выбрал шланг, крикнул туда, в темень:

- Серега, жив там?

Ответа никакого. Я испугался до смерти - захлебнулся он там? Или бочками задавило?

- Серега, гад полосатый!

- Ау! - как из могилы донеслось. - Скоро вы там?

У меня от сердца отлегло.

- Какой "скоро"! - сказал я ему радостно. - Только начинается.

- Мне сидеть?

- Вылазь.

- Пластырь не будете заводить?

- Вылазь, в машине вода. Он загромыхал там бочками.

- Зачем же мы с тобой сидели, Сеня?

- Выберешься один?

- Да выберусь... Но сидели, спрашивается, зачем?

- Ладно тебе... Люковину задраишь?

- Да уж задраю. Но учти, Сеня, так ты мне и не ответил...

Я побежал помогать с помпой. Мы ее протащили в узкости, между фальшбортом и рубкой, отдраили дверь в коридор. Комингс тут - чуть не до колена, и пока мы эту дуру перетаскивали, все руки себе пооборвали. Но сразу же и забыли про них.

Из шахтной двери пар валил, а сквозь пар мы увидели воду - черную, в мазутных разводах. Пайолы кое-где всплыли и носились с волной. Именно с волной - целое море разливанное бушевало в шахте: то кидалось на переборку, а то накатывало на фундамент, и из-под машины пыхало паром. Даже дико было, что она еще работает, стучит.

Выходной шланг вывели за дверь, на палубу, а входной опустили в шахту. До воды он не доставал.

Из пара выплыл Юрочка - по колено в воде, но, как всегда, полуголый.

- Олухи, шланг наростить не сообразили?

- Чем его наростишь? - спросил Шурка. - У тебя запасные есть?

- А нечем - так на хрена тащили? От главного покачаем.

- А что ж не качаете?

- Как это не качаем? Сразу и начали, как потекло.

"Где же ты был, сволочь? - хотелось мне его спросить. Где ты был, когда "потекло"? Сидел небось на верстаке, вытачивал какую-нибудь зажигалку, пока тебе уже пятку не подмочило. А когда спохватился, так "деда" позвать духу не хватило, сам решил откачать, а сам ты толком не знаешь, как водоотлив включается".