Голод Рехи - Мария Токарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это я знаю, – кивал жрец, пытаясь на свой манер вразумить безумного: – Я помню всех прошлых носителей силы. Но ты все искажаешь! Мы не эксперимент! Сила Стражей Мира – это избранность, высшее благословение Двенадцатого.
– Не Двенадцатого, он вообще к этому не имеет отношения, – совершенно осмысленно продолжал адмирал, уже деловито расхаживая по своей каморке. – Ох… Как все исказили книги и догмы. Мальчик, бедный мальчик, ты ведь ничего не знаешь. Твоя сила никого не может спасти, как не спасала сила твоих предшественников. Вы считались лишь избранными Двенадцатым, орудием его воли. Но вы даже не знаете, как использовать свою силу.
– И как же, по мнению Тринадцатого? – скрестив недовольно руки, поинтересовался жрец, не собираясь верить «неправильным» словам.
– Нет, не Тринадцатого, – охотно отвечал адмирал. – Деметрий говорит, что вы все научены работать с линиями мира. Но как и зачем… этого мне не открылось.
Больше он ничего не сказал, словно выгорел, как факел. Он вернулся на место своего созерцания страшного будущего.
«Единственный, кто видел, что нас всех ждет. Значит, мы начали пить кровь только из-за обиды Двенадцатого на Тринадцатого? Ну, что за глупые разборки между ними? Как между нами с Лартом. Разве это достойно Стражей Вселенной? Или кто там они… А хотя, если они просто люди или эльфы, то ничего нового», – рассуждал Рехи, пробуждаясь на короткое время и взглядом обводя шатер.
Ларт спал рядом с троном. Он здорово устал за день, даже длинные уши не шевелились. Радовало, что шатер выглядел вполне мирно, не мерещились пугающие шаги. Правда, Рехи казалось, что от новых мыслей он уже не заснет. Он закинул руки за голову, прикидывая, что же там за проклятый мир Бенаам, почему из него происходит Сумеречный Эльф. Значит, существовало еще множество миров! А Рехи и свой-то не знал. Хотелось бы знать, как теперь из этих знаний сшить единую картину? Он пытался представить одну деревню, а рядом с ней вторую, а потом еще третью – вроде как это и есть три совершенно разных мира. А разве не так? Вот он уже оказался в третьей, и в каждой установились свои порядки. У людей – одни, у эльфов – другие, у полукровок – вообще третьи.
«Значит, не просто так Сумеречный Эльф взял себе это имя», – подумал Рехи. Хоть что-то отражало прямую сущность вещей. Он понял, что в нем медленно вскипает ненависть по отношению к этому созданию. Только из-за него Двенадцатый просто так обрушил свой извращенный гнев на эльфов, превратив их в кровопийц, которые в сравнение не шли с образом из прошлого мира. Ведь даже в плену безумия несчастный адмирал сохранял прямую осанку и благородство манер. Думая об этом, Рехи незаметно для себя снова заснул, ощущая тревогу, но уже не свою. Он снова переносился в прошлое.
Замок пришел в движение, по нему носились стражники с алебардами, даже сам король заглядывал то в одни, то в другие покои. И все на разные голоса спрашивали:
– Куда делся адмирал?!
– Он сбежал из башни, – отвечали им другие.
– Но как?
– Никто не помогал ему.
Жрец, подбирая лиловую мантию, несся наверх по ступеням. Он расспрашивал охранников, а те утверждали, что дверь была плотно заперта. Тогда-то в памяти всплыло распахнутое узкое оконце.
– Наверное, он утонул, – предположил стражник, когда они выглянули в окно. Внизу пенными грядами колыхалась бирюза моря.
– Не думаю, – засомневался жрец, понимая, что у адмирала еще во время их разговора зрел какой-то сложный план, и, естественно, сумасшедший.
Вскоре на кровати обнаружился обрывок простыни, на котором алыми буквами значилось: «Эльфы будут прокляты и возжелают крови людей. Но люди проклянут себя сами. Вот что мне показал Тринадцатый. Я ухожу предупредить собратьев. Что делать дальше – не знаю. Но даже в обреченном мире я не остановлюсь. Я соберу эльфов, сколько смогу. Мы уйдем в пустоши, подальше от всех метрополий и их междоусобиц. Может быть, там, в стороне от всех, проклятье не затронет нас».
– Найти его! Он опасен, с такими речами он соберет вокруг себя секту смутьянов, – вскинулся нервно жрец, замечая, что записка начертана кровью. Адмирал был способен на все. Рехи уже знал, что старик не утонул. Он почти ликовал, сопоставляя факты: «Так вот как появилась моя деревня! Подумать только! Они три сотни лет кочевали по пустошам, чтобы уйти подальше от всех… мет-ро-по-лий, что бы это ни значило. Вот только проклятье все равно настигло их. Нас. Но за что?! Бывает ли проклятье без вины?»
Грусть сдавила грудную клетку, захотелось тихонько завыть. Впервые он сожалел о своей природе, впервые понял, что их прокляли. Раньше он считал, что все такими рождались, не слушал своего сумасшедшего старика-адмирала. Все-таки умом он тронулся, без сомнений. Из-за него кочевое поселение утратило практически все знания прошлых людей, из-за него они боялись идти к Бастиону. Впрочем, мир все равно изменился. Мир погиб…
Он впервые отчетливо осознал это: его мир умирал. И если Ларт твердил, что верит в свою деревню, то на сердце Рехи вновь навалилась почти забытая тоска, черная пустота. Если мир неизбежно умирал, то для чего что-то строить? Для чего куда-то идти? Впрочем, в Разрушенной Цитадели оставались ответы, последние ответы. Рехи знал, что обратного пути для него уже не будет. Возможно, поэтому ему не хотелось слишком скоро покидать деревню полукровок.
«Что это?» – вдруг вскинулся он уже наяву, окончательно просыпаясь. Значит, не просто так посетили видения: кто-то крался, прокладывая себе путь в обход караулов. И Ларт не слышал, он глубоко спал, а над ним уже враг нависал черной тенью. Глаза Рехи расширились. Он не помнил, как резко дернулся вперед, одним прыжком пересекая расстояние, разделявшее их с нападавшим. Он не успел подхватить меч и кинулся с голыми руками на острый загнутый нож. Но ни на миг не испугался, ведь клыки всегда оставались при нем. С рычанием хищника он совершил прыжок, сбивая с ног противника, перехватывая его руку с ножом, зажимая его ногами и придавливая к земле. Тут же вскочил и Ларт, но Рехи уже справился сам.
Лазутчик не ожидал подобной прыти, хоть и пытался отбить атаку. Но Рехи оказался быстрее, с удовольствием поддавшись своим охотничьим инстинктам. Это он умел лучше всего! Вгрызаться в шеи, разрывать глотки. Здесь все оказывалось
