Среди проклятых стен - Лорен Блэквуд

я сходила за своим амулетом, снова надела его и спрятала под кофтой, как будто все это время он находился там. Но когда вернулась, стало ясно: Саба наблюдала за мной и теперь поджимала губы, словно пытаясь сдержать слезы. Я быстро покачала головой, она кивнула в ответ. А через мгновение подбежала ко мне и притянула в свои объятия. От удара о твердое тело у меня перехватило дыхание. Она прижалась ко мне головой, и я наконец обняла ее в ответ, обхватив руками за талию.

Вдруг она резко отстранилась, потом заключила мое лицо в холодные ладони и прижалась губами к моему лбу. Повинуясь импульсу, я расплылась в улыбке. Сейчас было не время для радости, но я ничего не могла с собой поделать. Саба была моим другом, а еще, наверное… наверное, подобное чувство испытываешь, когда у тебя есть мама.

Отпустив меня, Саба вошла в чулан, набросила покрывало на плечи Магнуса, а потом без труда подняла его с пола. Я направилась в его комнату, но внезапно остановилась в дверях. В его постели спала Келела. Полностью укрытая одеялом, лишь забинтованная рука ее покоилась на подушке. Девушка тихонько посапывала во сне. Да простит меня Бог, но во всем этом хаосе я совсем позабыла о ней после того, как она упала с лестницы. Зато сейчас, будучи в здравом уме, испытала облегчение. Она поправится. С ней все будет в порядке.

А вот кто меня по-настоящему беспокоил, так это Магнус.

– Давай не будем ее будить, – шепотом обратилась я к Сабе. – К тому же в моей комнате теплее.

Саба согрела воды, и мы вместе искупали Магнуса в теплой ванне. Затем она, уложив его в постель, вернулась в чулан, чтобы… сделать все необходимое. Возможно, передвинуть мебель или перестелить ковры, чтобы скрыть убийство. От этой мысли на языке появился неприятный привкус, поэтому я полностью сосредоточилась на одевании Магнуса. Временами он мне помогал: поднимал в нужный момент ногу или руку, но в основном опускал голову на мое плечо… Единственным звуком был его тихий плач.

«Скажи что-нибудь, Анди. Что угодно». Лишь бы как-то утешить его, дать ему знать, что все будет хорошо. Вместо этого я позволила ему плакать на своем плече и дарила любовь тем единственным способом, который давался мне лучше всего, – заботой о людях, испытывающих боль. Я развила в себе этот особый тип любви, потому что только так имела возможность любить Джембера. А мне для собственного выживания было необходимо кого-то любить.

Только когда я уложила Магнуса в свою постель, мне пришло на ум, что все это время меня ничуть не беспокоила его нагота. Я даже не помнила, как он при этом выглядел. Наверное, это благодаря привычке всю жизнь ухаживать за Джембером. Когда люди нуждаются в тебе, для стыда не остается места.

Кстати говоря, о Джембере… Боже мой, нет. Мытье Магнуса заняло больше времени, чем я ожидала. Я очень надеялась, что Джембер сумел благополучно подняться. Но больше всего – что он не уехал. Я не слышала топота копыт, хотя его мог заглушить звук льющейся воды.

Я бросилась вниз по лестнице, но внезапно остановилась посередине.

Джембер сидел на пороге, привалившись к дверному косяку: наполовину на уличной жаре, наполовину в ледяном холоде замка. Он снял протез, и теперь тот лежал на полу рядом с ним. Сделав глубокий вдох, я как можно небрежнее прошла оставшиеся ступени.

– Ты все еще здесь? – спросила я, приблизившись к нему. Тон моего голоса не выдал моей радости. – Ты же ясно дал понять, что не хочешь иметь ничего общего с этим местом.

– На меня упала лошадь. – Он кивнул на колено: мягкую, покрытую синяками и болезненную на вид кожу обдавал морозный воздух. – Прежде чем пристегивать протез, нужно притупить боль.

Я взглянула на свои пальцы – те, что порезала во время стычки с Сабой. Что бы она ни положила под повязку в тот день, боли я не чувствовала, а шрамы уже побелели. Разумеется, они никуда не денутся… Но, думаю, я к этому привыкла.

– Здесь есть лекарства.

– Только не для моей ноги, – возразил он, прислонившись затылком к деревянной доске.

– Все лучше, чем ничего. Я спрошу Сабу…

– Нет.

– Она всего лишь переживала за Магнуса. В этот раз не будет такого враждебного приема.

– Я не хочу снова с ней встречаться.

– Почему? Чего ты боишься?

– Не лезь не в свое дело, девчонка, – сверкнул он глазами. – Я уйду через несколько минут…

– Ты уже здесь. Просто поговори с ней. – Джембер поднял с земли протез, и я шагнула назад, чтобы он не смог меня им ударить. – Скажи ей то, чего не сумел сказать в письме.

Не обращая на меня внимания, он с содроганием приставил протез к ноге.

Мой желудок сжался от гнева… или от голода. Я не ела со вчерашнего вечера, а жизнь в этом доме успела приучить меня к регулярным трапезам.

– Ты ведь знаешь: она любит тебя. – Я наступила ногой на деревянную конечность и немного перенесла на нее вес тела. – Одному Богу известно почему.

– Сломаешь протез – убью.

– Значит, не хочешь признавать, – сказала я, раздраженно всплеснув руками. – Ты слишком бессердечен, чтобы заботиться о ком-то, кроме себя самого, не так ли? Многие люди воспитывают своих детей, потому что любят их. Я даже не твоя, так какая тебе с этого была выгода?

Джембер потянул за протез, чтобы я потеряла равновесие, и мне пришлось отступить назад. Он схватился за стену, чтобы встать.

– Возможно, ты умел любить, – продолжила я с горечью, – до того, как Сглаз забрал у тебя душу. Возможно, ты любил Сабу. Но любви больше нет, потому что теперь ты не знаешь, как любить. От тебя осталась лишь оболочка из горечи и гнева.

Джембер скривился от боли и, наградив меня хмурым взглядом, оттолкнулся от стены.

– Андромеда…

– Но кто должен злиться, так это я! – С этими словами я выхватила нож и приставила острие к его животу, прежде чем он мог приблизиться еще на шаг. Джембер замер на месте. – Ты, жалкий старик, взял к себе пятилетнюю девчонку, чтобы погубить ее вместе с собой.

Повисло тягостное молчание. Затем он пошевелился. Мне даже не нужно было двигаться с места. От кончика ножа на его рубашке начало расползаться маленькое красное пятнышко.

– Ты была несчастна в детстве? – наконец спросил он.

Ответить коротко?.. Нет. И этот ответ меня не удивлял. У нас бывали хорошие времена. А когда было плохо, я просто делала все, что могла.

Однако с моих губ слетели другие слова:

– Ты был жесток ко мне.

– Я жесток не по натуре… Если от этого тебе станет легче.

– Не станет.

Последовавшая тишина напоминала кончик иглы, медленно вонзавшийся мне под кожу.

– Ты была милой маленькой девочкой. Все время хотела объятий и поцелуев, даже когда