Отравленный памятью (СИ) - Манило Лина

Когда к нему приходили гости, это неизменно заканчивалось или оргией или поножовщиной — такие уж были у него приятели. Меня, правда, он в это не вмешивал — наверное, берёг для особого случая. И он не преминул подвернуться.

В тот день он привёл в дом трёх бритоголовых бугаёв криминальной наружности. Они играли в карты, много пили и парились в бане. От меня требовалось подносить жратву, убирать со стола и быть при этом почти прозрачной, чтобы "не раздражать уважаемых людей своей постной рожей".

Нарезвившись, «уважаемые люди» раскраснелись толстыми рожами и снова сели играть в карты. Я, чтобы лишний раз на них не смотреть, потому что от одного взгляда тошнило, сидела в спальне наверху.

До глубокой ночи не стихали голоса, становясь, кажется всё громче. Крики, маты, звон бьющейся посуды — всё, впрочем, как обычно. Неожиданно за дверью услышала тяжёлые шаги, которые всё приближались. Это был не Никита — его поступь знала слишком хорошо. Значит, кто-то из гостей. Я надеялась, что этот топотун просто ищет туалет, но когда такое было, чтобы мне везло?

Дверь распахнулась, и на пороге нарисовался один из Никитиных приятелей — самый толстый и мерзкий, хотя они все были толстые и мерзкие. Он привалился к дверному косяку, почти полностью закрыв своим жирным телом проход.

Никогда мне не забыть его алую от выпитого харю и мерзкую ухмылочку.

— Красотка, почему здесь сидишь? Разве тебе с нами не интересно? — Взгляд его глаз — студенистых, бесцветных, с сеткой кровавых прожилок — ползал по мне, как большой отвратительный таракан. — Иди, детка, ко мне, ты такая грустная. Я тебя пожалею.

Он ещё что-то говорил, делая неустойчивые шаги в моём направлении. Ещё секунда, и вот он стоит совсем рядом — такой большой, с огромным, словно африканский барабан, животом.

Я пыталась кричать, только никто не реагировал. Могла хоть горло себе сорвать, не спасло бы. Надо было что-то делать и срочно, пока этот человеческий мусор не запустил руки мне под юбку. Неожиданный гость дышал мне в шею, щупал, мацал, но не торопился. Я брыкалась, пыталась его укусить, пнуть больнее, но безрезультатно, да и сил во мне — как у полевой мыши в обмороке.

— Чего ты ерепенишься, дура? — сопел мне на ухо, сжимая как в тисках. — Никитос сказал, что ты послушная. Детка, я тебя в карты выиграл, так что не дёргайся. Тебе понравится, я буду нежным.

— В карты?

Я не могла в это поверить, но мужик не был похож на шутника.

— Да, проигрался этот придурок в хлам, поэтому я здесь. Ну, не ломайся, детка, — не хочется применять силу, а то могу не рассчитать и сделать тебе очень больно.

Больно? Разве могло быть больнее?

Наверное, ему надоело возиться с брыкающейся жертвой, и он развернул меня спиной к себе. Ещё немного и случилось бы непоправимое, но я укусила его за пальцы, которыми он попытался закрыть мне рот. Наверное, больно укусила, потому что придурок взвыл и, громко матерясь, выпустил меня. Воспользовавшись паузой, схватила, стоящий на подоконнике, цветочный горшок и саданула его по башке. Горшок разбился, башка — не уверена, но мужик свалился на пол.

Я боялась представить, что убила его, но оставаться в комнате и проверять не хотелось.

Меня душила ненависть из-за того, что Никита так со мной поступил, но больше всего я злилась на себя, что позволила так с собой обращаться. Это придало мне сил: я поняла, что должна выбираться из этого проклятого дома, который чуть не стал мне могилой. Не знала, что собиралась делать — в тот момент могла думать только о свободе.

Я разулась, чтобы заглушить звук шагов, но из гостиной по-прежнему раздавался шум истерического веселья, а значит велик был шанс, что получится уйти незамеченной. И мне повезло! Впервые в жизни! Никто не сторожил дверь, а значит, путь к свободе ничто не преграждало. Это подстегнуло меня, придало сил. Всё ещё босая, с лихорадочно бьющимся после инцидента наверху сердцем, рванула на улицу. Оставалось только одно препятствие: высокий забор. И здесь удача, словно в сладком сне, повернулась ко мне правильным боком: в дальнем углу стояли мусорные баки. Крышку одного из них я использовала как трамплин на пути к свободе.

Я бежала по дороге — босая, в разорванной одежде, растрепанная, но счастливая.

И как оказалось беременная.

Всё время я слушал её, не веря собственным ушам. Неужели эта хрупкая девушка смогла всё это пережить? От злости сводило челюсть: хотелось найти этого гада и оторвать ему его тупую башку, а тело скормить бешеным собакам. Нет, лучше живого бросить им на растерзание.

— И ты прячешься от него?

— Нет, Арчи, не из-за этого я прячусь. — Твою мать, неужели это ещё не всё? — Ты побледнел... Наверное, не стоило обо всём этом рассказывать.

— Нет, всё в порядке, — заверяю её, хотя охренеть, в каком всё беспорядке. — Я же обещал тебя выслушать, а я привык держать слово.

— Хорошо. Продолжать?

— Да.

— В общем, Никита бросил все силы на поиски пропавшей игрушки, да только последнее, что я собиралась делать — возвращаться назад. Нет, он бы убил меня, я его знаю, поэтому дед постарался всеми правдами и неправдами спрятать меня. Мы надеялись, что Никита успокоится и бросит свою затею. Только он не из тех, кто заворачивает на половине пути — он всё привык доводить до конца.

— Он нашёл тебя?

— Нет, он пришёл к Эдику и стал требовать, чтобы тот выдал ему место моей дислокации, но нарвался на жёсткий отпор и полное нежелание сотрудничать. Я пряталась в лесном домике, без телефона, Интернета и прочих радостей цивилизации. Зато мне было спокойно — впервые за долгое время. Дальше точно рассказывать? — спрашивает Кристина, словно даёт мне последний шанс избежать этой участи.

— Само собой.

— Сам напросился, — невесело улыбается и продолжает: — Дед меня не выдал, за что, собственно, и поплатился. В общем, когда минул третий день, а Эдик так и не пришёл меня навестить, я заволновалась. И, рискнув всем на свете, вернулась глубокой ночью домой. А там...

— Что там?

— Там, на кухонном полу лежал труп единственного человека, который любил меня — моего деда. И я поняла, кто это сделал.

— Никита?

— Да, больше некому, — Кристина вздыхает и берёт дрожащими руками чашку с остывшим кофе. — Я вызвала полицию из телефонной будки на углу, рассказала, кто виновен во всём, а ещё поведала, где Никита хранит оружие и другие запрещённые законом вещи — пока жила с ним, многое узнала о его тёмных делах и источниках дохода. В общем, я сдала всю его подноготную, всех его дружков, потому что, убив деда, Никита перешёл всякие границы. Этого не могла ему простить и никогда не смогу, но и светиться не хотела, чтобы он и меня не распотрошил, как курицу.

— Всё получилось?

— Не так как хотелось бы: убийство не смогли доказать — этот подонок всё продумал и не оставил улик. Или просто никто не захотел тщательнее искать. Но в том проклятом доме нашли схрон с оружием и крупную партию наркоты. И этого, к счастью, хватило.

— Но он нашёл тебя.

— Да, — кивает и потирает, покрытые мурашками, плечи. — Ему впаяли восемь лет, но Никита не был бы собой, если бы не выбрался на свободу раньше срока.

— Ему кто-то помог?

— Моя бывшая подруга Ксюша. Он ей на уши навешал лапши о вечной любви, а она и рада стараться. Не знаю, как им это удалось, но факт остаётся фактом: Никита добрался до меня и теперь намерен потребовать ответа.

— Фантазёр какой.

Чувствую, что моя щека начинает дёргаться — нервный тик всегда беспокоит, когда я в бешенстве.

— Нет, Арчи, ты не понимаешь! — вскрикивает Кристина и крепко сжимает мои ладони. — Мне нужно уехать, я и так слишком долго просидела на одном месте. Покинь я город раньше, он не нашёл бы меня. Наверняка он и о Жене уже знает, я не могу так рисковать!

— И как долго ты собираешься бегать? Да ещё и с ребенком. Нет, Крис, это не выход, как ты не поймёшь?

— А какой выход ты предлагаешь? Накрыться саваном, прижать ребёнка к боку и ползти на кладбище? Нет уж, я лучше уеду — так мне спокойнее будет, правда. Спасибо, что выслушал, буду собираться. Надо Женю из сада забрать, позвонить Ирме и извиниться, брать билет и уматывать, куда глаза глядят.