Отравленный памятью (СИ) - Манило Лина

— Что-то не так? — Арчи наклоняется ко мне, обжигая щёку разгорячённым дыханием. — Ты побледнела.

— Всё хорошо, — пытаюсь успокоиться, но держать себя в руках всё сложнее. — Я на минуточку, извини — важный звонок.

Арчи кивает и чуть отодвигается в сторону, чтобы дать мне возможность выйти из-за стола. Никто, кажется, не обращает внимания на мои телодвижения и это даже к лучшему — не люблю привлекать к себе лишнее внимание.

Отхожу в дальний угол, чтобы меня никто не мог услышать и нажимаю дрожащим пальцем на зелёную кнопку. Телефон обжигает кожу, когда я слышу до боли знакомый голос.

Никита.

Всё-таки добрался до меня. Но разве могло быть по-другому? В глазах темнеет, и я хватаюсь свободной рукой за край тумбы, чтобы не упасть. Наверное, перед этим меня всё-таки шатнуло в сторону, потому что до слуха, словно сквозь вату доносится какой-то дребезжащий звук. Хорошо, что успела удержаться, а то летела бы на пол, как сбитая пиньята.

— Привет, крошка. — Этот голос узнаю из тысяч других. И сейчас он ядовитой гадюкой вползает в сознание. — Скучала?

Ненавижу.

Сволочь.

— Никита...

Его имя — единственное приличное слово, которое вертится на языке, но мне хочется его выплюнуть и вымыть язык с мылом.

— Да, милая, это я.

Он смеётся, словно не разделяет нас пять лет, которым предшествовал настоящий ад, боль и кровь. И смерть моего деда.

— Зачем ты звонишь? — Ничего умнее я, конечно, придумать не смогла, потому что сейчас вообще не способна думать.

— Как приятно слышать радость в твоём чарующем голосе, — хмыкает. — А я вот скучал, знаешь? Пять лет, каждый божий день тосковал, маялся, мечтал о встрече. А ты не рада. Надо исправлять срочно.

Меня начинает мутить от его слов, мерзкого голоса, самодовольного тона. Оглядываюсь назад и замечаю, что Арчи, сощурившись, следит за мной. Изображаю радостную улыбку, мол, обычный разговор с подружкой, а сама готова заорать, забегать в призывах о помощи. Но нет, не сегодня.

— Что ты хочешь от меня?

— Я хочу, чтобы ты поняла, что сделала, осознала. Кристина, пять лет, ты понимаешь? Пять грёбаных лет я кипел в адском котле без надежд и перспектив. И всё из-за тебя!

— Но тебя выпустили, правильно я понимаю? Ты должен был сгнить в тюрьме, урод, но тебя выпустили! — шиплю в трубку.

Я надеюсь, что присутствующим здесь не слышны мои слова, и взрывы хохота подтверждают, что им точно не до меня — веселятся, и это хорошо.

— Да, к сожалению для тебя, я жив и, в принципе, здоров. Скажи спасибо своей придурочной подружке, которая всё ещё лелеет мечту стать моей женой. — Это он о Ксюше, которая действительно без ума от этого козла. Как и я раньше. — Ну, не идиотка, скажи мне?

— Я не собираюсь обсуждать это с тобой. Сам навешал ей лапшу на уши, сам и снимай — мне наплевать.

Я такая смелая, можно даже гордиться собой, да только в горле клокочет истерика.

— Она сама поверила в собой же придуманную сказку, — говорит Никита. — Каждый из нас верит только в то, что сам выбирает. Она решила, что я её судьба, а мне просто лень было её переубеждать. Да и полезной она оказалась в итоге — из тюрьмы помогла выбраться.

— Какое же ты всё-таки ничтожество. — Я не в силах сдерживать гнев, который рвётся наружу. Знаю, что Никите лучше не дерзить, но ничего не могу с собой поделать. Наверное, я действительно сильно изменилась. — Оставь меня в покое, понял?

— Нет.

— Что?

— Ты всё прекрасно расслышала: я не оставлю тебя в покое, пока ты не ответишь за каждый день, который я по твоей вине потерял.

— Неужели ты не понимаешь, что сам в этом виноват? Никто не заставлял тебя совершать ошибки — ты сам выбрал для себя такую судьбу. Ты впутал в это дерьмо других людей, заставил плясать под свою дудку, а теперь ещё и виноватых ищешь?

— То есть печальный закат Эдика ничему не научили тебя, Кристина?

— Не смей вспоминать моего деда! Даже имя его забудь! — почти кричу, но вовремя спохватываюсь и опасливо озираюсь назад, но на меня по-прежнему не обращают особого внимания, и даже Арчи отвлёкся. — Ты, мерзкий подонок, убил его! Только ты и никто другой виноват в его смерти, а теперь ещё смеешь на что-то намекать?

— Я тебя предупреждал, что, если будешь противиться моей воле, пострадает тот, кого ты больше всего любишь. Говорил? Ответь! — орёт Никита в трубку. — Но ты не послушалась меня, сделала по-своему, и за это получила то, что получила. Расплата всегда настигает предателя. Твой дед был предателем — он не захотел говорить, где ты. И за это поплатился.

— Заткнись! Ты не имеешь права так говорить после того, что сделал с ним. Он ничего не был тебе должен!

— Ну-ну, не злись, малышка. — Голос моего мучителя снова теплеет. Никита всегда, словно перетекающая вода в сообщающихся сосудах: от бешенства к елейному спокойствию. — Ты же знала, чувствовала, что рано или поздно мы встретимся. И хоть всё сделала для того, чтобы я тебя не нашёл, но забыла, что мир слишком тесен.

— Какой же ты урод.

— Раньше ты так не думала, — почти мечтательно изрекает Никита, а у меня мороз по коже от всей этой ситуации. — Собственно, разговор не окончен, поэтому жди скорой встречи, моя любимая Кристина.

— Пошёл на хрен, подонок!

Но он меня уже не слышит: связь прервалась. Убираю телефон в карман и прислоняюсь лбом к прохладной оштукатуренной стене. Кожа горит, а на глазах закипают жгучие слёзы. Я не буду плакать, не буду, он никогда этого не добьётся, но ничего не могу с собой поделать — едкие капли стекают по лицу. Что делать, мамочки? Надо уезжать, срочно! Ехать домой, собирать вещи, забирать сына из сада и уезжать из этого города к чёртовой бабушке, но только не оставаться на месте, не подвергать Женю такой опасности. Наверняка Никита уже знает о нём — если узнал мой номер телефона, возможно, адрес, то о сыне узнать пара пустяков.

— Что с тобой? — Тёплая ладонь ложится на моё плечо, и я вздрагиваю, будто меня ударили. — Тебе плохо?

И тут я не выдерживаю и начинаю рыдать. Проклинаю себя за слабость, за то, что не сдержалась, но остановиться не могу — слёзы текут по лицу, размазывая макияж, а горло сжимает спазм. Такое в последний раз было со мной, когда я нашла деда, лежащего на кухонном полу со вспоротым животом.

Арчи притягивает меня к себе, сжимает крепко в объятиях, а я тону в своей боли и тоске по утраченному. И в ненависти к тому, кто разрушил мою жизнь.

— Да, мне очень плохо, — удаётся кое-как произнести.

— Ребята, мы поехали, не скучайте! — кричит Арчи, оборачиваясь назад, но из объятий не выпускает. И уже мне тихо говорит: — Пошли, Крис. Не знаю, что с тобой такое, но тебе определённо нужно выйти на воздух.

— С-спасибо.

Мне удаётся кое-как успокоиться и привести мысли в порядок, и стыд накатывает на меня сокрушительной волной. Что я, боже, устроила? Разрыдалась, считай у всех на глазах, разнылась.

— Арчи, не нужно, возвращайся к друзьям, — говорю, когда мы выходим на улицу, и свежий воздух наполняет мои лёгкие, помогая успокоиться. — Всё нормально, возвращайся к друзьям.

— Видела бы ты себя со стороны, — ухмыляется, стирая большими пальцами влагу с моего лица. Кожа на его руках шершавая, мозолистая, но мне всё равно. Главное, что он рядом, а всё остальное пока что неважно. — Поэтому даже не надейся: одну я тебя в таком состоянии не оставлю.

— Спасибо тебе.

— Хватит меня благодарить, — хмурится, а в зелёных глазах мелькает едва уловимая тень. — Знаешь, я ведь специалист по части нервных срывов. И если бы не Филин, который неизменно оказывался рядом в такие минуты, я бы здесь не стоял, понимаешь? Самое важное в этой жизни — поддержка близкого человека. Позволь мне побыть для тебя близким, не прогоняй.

— Хорошо.

— Вот и славно, — улыбается и целует меня в макушку, словно я маленькая девочка, а он, большой и сильный, согласен защищать меня.

От этого простого жеста снова хочется плакать, но я упираюсь взглядом в одну точку, и это помогает справиться со слезами.