Бредущая по мирам (СИ) - Евдокименок Елена

Алан пригнувшись, двигаясь перебежками начал пробираться вперед.

Думал я останусь здесь?

Вигвам - индейская хижина!

Я вытащила кинжал из сапога и поползла за ним, хоронясь в сияющей, пушистой белизне.

Конечно же, здесь могла быть ловушка.

Когда он разбудил Ферлана, тот сел и протер глаза.

- А где вы шлялись? - спросил Ферлан, протирая глаза.- Я ночью просыпался, а вас не было.

Я вылезла из морозных объятий, а Алан сделал грозный вид и начал говорить трубным басом:

- Мы всю ночь сражались с тем, кому нет названья... - я тихонько захихикала.

- Со сном значит,- Ферлан зевнул,- и как вы дожили до рассвета в пылу любви?

По лицу Алана можно было сказать, что он готов загрызть Ферлана за последнюю фразу.

- Перестаньте оба,- я встала между ними, предупреждая катастрофу.

- Как ты смеешь оскорблять ее! - прошипел Алан и пошел откапывать рюкзак.

Странно, что он так взъярился.

Может быть...

Нет, нет, нет, не смей терять голову!

И я принялась готовить завтрак, пытаясь не думать об Алане и не просверливать глазами его затылок, но мысли мои уже были заполнены мечтой.

Внезапно Ферлан замер, так и не донеся ложку до рта. Он выронил ее.

Я смотрела, как ложка кувыркается в воздухе и падает. Казалось, что это мгновение тянулось сквозь вечность. Что ему нет ни конца, ни начала.

- Уходите! - выкрикнул Ферлан.- Это здесь.

Ужас без лица и без названья. Тьма, глубиною в жизнь.

- Шагни… шагни в пропасть…- шептали голоса в моей голове.

Их свистящие ноты распиливали меня.

Вдруг все изменилось.

Я увидела стеклянную дверь.

За ней распускались огромные, сияющие цветы, ворковали белоснежные голуби, порхали сотни светлых и нежных, как пыль, мотыльков.

А вдали был дом.

Почему-то я знала, что это мой дом. Именно мой. Выстроенный, выстраданный мною. Именно я расписала его окна и ставни. Плыли серебристые лебеди сквозь синеющую ночь. Их грациозные шеи были горделиво изогнуты, а глаза блестели золотистыми монетками.

Легкий дымок поднимался, клубясь, из черной трубы.

Шелестящий шепот опять прикоснулся к моему сознанию:

- Только шаг…

Я вздрогнула.

Мама вышла из дома и замахала мне, улыбаясь.

Брат подошел и встал совсем рядом, но словно за стеклом. Он звал меня, но я не могла услышать.

За ним бежал Ангел. Хитрющая улыбка застыла на его кошачьей физиономии.

Из-за двери выскользнул Алан. Ветер трепал его русые волосы. Он так улыбался. Нежно, искренне, весело. Я уже почти слышала его новые шутки. Услышу. Если шагну.

Папа выглядывал из-за деревьев и манил меня за собой.

Его мудрые глаза звали меня. На висках были маленькие лысинки. Волосы коротко подстрижены. Он был высок и широкоплеч. На нем были начищенные ботинки, красная майка и поношенные джинсы.

- Ежик,- прошептала я и попыталась не идти.

Душа отчаянно рвалась туда.

Все барьеры рухнули.

И тут я заметила, что он машет мне правой рукой, а не левой.

Он был левшой.

И я поняла, что это иллюзия. Ибо такого идеального, приторного мира не существует! Иллюзия… Словно побрякушки – позолоченные и украшенные стразами в сравнении с истинным брильянтом – блистающим и ограненным рукой мастера.

Я зажмурилась, отвернулась и пошла назад.

Мне казалось, что я предаю.

Маму, папу, Алана, даже кота.

И себя. Все свои прекрасные виденья. Все, что было выдумано мною. Что было сердцем моей души.

- Мери! - Алан стиснул меня в объятиях и повлек прочь.- Где ты пропадала?!

- А что ты не видел чарующих грез? - спросила я.

- Видел. А на кой черт они мне нужны?

Я пожала плечами.

- У меня есть все, что мне нужно,- мы уже выбирались с поляны в весьма быстром темпе,- ты, бабушка, сестра, новый мир.

- Но твоя родина – неужели тебе не предлагали спасти ее? - я заглянула в его лицо.

Оно стремительно мрачнело.

- Очень редко можно вернуть то, что потеряешь,- прошептал он убийственно-печальным голосом,- я знаю, что этой стране, погибшей пятьсот лет назад нет возврата.

Я вздохнула.

- Я так сочувствую тебе,- что я еще могла сказать? - Меня ты не потеряешь. Клянусь.

Он улыбнулся и нежно поцеловал меня в лоб. И это касание, наполненное любовью, было лучше всяких слов.

И мы продолжили путь.

Но, чем дальше мы шли, тем больше мы плутали.

Казалось, что из этого леса нет выхода.

Одни деревья сменялись другими, а серебрящиеся снега все время проплывали мимо, и появлялись вновь.

- Когда же это все кончиться,- простонала я и выругалась мысленно:

«Хватит скулить!»

- Скоро остановимся,- сообщил Алан, придерживая ветку у моего лица, пока я пролезала мимо деревьев.

- Не слушай меня,- улыбнулась я,- нужно убраться как можно дальше от этого чудища.

Он кивнул.

Мы остановились, когда звезды - одинокие слезинки засветились на затягивающемся мглою небе.

Ветер ошалелым котом носился среди деревьев. Его порывы заставляли меня трястись от холода, щедрые пригоршни снежных хлопьев летели в лицо.

Я присела прямо на снег, отдыхая.

Алан принес хворост и бросил его на землю с глухим стуком. Это напомнило мне одну сцену из детства.

Дрова. Костер. Вечер.

Тогда я была ребенком.

Мы ходили с Ежиком на рыбалку. Мне было лет одиннадцать. Путь до озера был не близок, но и не особо далек. Километра два. Я гордо несла удочки. Мы проходили подлесок и поле. Ежик рыбачил у самой воды. Я иногда участвовала в этом занятии, но чаще всего мне не хватало терпения. Я садилась на траву и наблюдала ту жизнь, что текла вокруг меня. И зарисовывала ее на бумаге, если приходило то истинное настроение – настроение художника. Оно было сродни чувствам поэта - музыка в сердце и трепет в пальцах.

Так мягко стрекотали кузнечики в траве, переговариваясь, так тихо и нежно пели птицы, так гладка и ясна была гладь воды, так мягки и пушисты облака, клубящиеся надо мной.

Когда я уставала от этого, я приносила сухие ветки из подлеска и пыталась разжечь костер.

У меня часто не получалось.

Так трудно разжечь огонь, но иногда он горит вечно…

Пламя плясало и искрилось, дрожали алые капли углей, вспыхивая в золе, лучились золотом лепестки огня, переходя в красные гроздья.

Но огонь гас, и мне приходилось нестись за дровами во всю прыть…

Когда я возвращалась - я находила лишь пепел…

Может, лучше не возвращаться, что-то потеряв, но тогда ничего не будешь ценить. Ибо лишь теряя, узнаешь подлинную цену.

Только не потеряй себя саму… Или тех, кого любишь. Ибо они лучшая часть тебя.

- О чем ты думаешь? – серьезно и ласково спросил Алан.

Я подняла глаза, горящие от непролитых слез, сглотнула и попыталась загнать боль дальше, дальше, сделать ее глуше, глуше, тише…

Кровавые кометы смерти… Мир, рушиться неостановимо, непоправимо, твой мир…

Ты стоишь на подоконнике. Внизу бьется мрак.

Только один шаг меж жизнью и смертью. Только один шаг. Но нет возврата. Никогда нет возврата назад.

«Думай о другом… Думай о другом… Думай о другом…» - звучало в ушах.

- Ты собираешься мне рассказывать или нет? – обиженно спросил Алан.

Я передернула плечами, не показав своего истинного состояния:

- Да так,- по сути, я не соврала, всего лишь утаила правду.

- Не уходи,- попросил он жалобно, и на его лицо легла тень страха. Из-за этого оно показалось мне детским и беспомощным: его глаза в темноте отсвечивали болотным светом, игрой оттенков напоминающим амазонит, и в них была наивность и неверие, также как и в мягком овале лица, но в то же время… Мужество в жестком рисунке скул, отблеск стали в зрачках.

Алан боится?

Я удивилась.

В глубине души часть меня все никак не могла поверить, что он, что кто-то, парень, может любить. Меня?