Прежде чем я усну - С. Уотсон

И поднялась наверх. В кабинете царил порядок — на письменном столе лежали аккуратными стопками бумаги. Найти такой, на котором это было написано, не составило труда — это оказалось объявление об уже прошедшем родительском дне.

— Святой Анны, — сообщила я. — Телефон найти? — Она ответила, что сама справится.

— Я тебе перезвоню, — сказала она. — Ладно?

Я снова запаниковала:

— Но что ты ему скажешь?

— Уж я не растеряюсь, — сказала она. — Доверься мне, Крисси. Должно быть разумное объяснение. Верь мне. Хорошо?

— Хорошо, — ответила я и нажала отбой.

Села: ноги мои тряслись. Что если мои первые подозрения оказались верны? И Клэр с Беном любовники? И теперь она звонит ему, чтобы предупредить. «Твоя жена что-то подозревает, — скажет она. — Будь осторожен».

А еще я вспомнила давние записи в дневнике. Доктор Нэш рассказывал мне, что у меня отмечались симптомы паранойи. «Вы утверждали, что врачи сговорились против вас. Вам что-то мерещилось?»

Неужели опять началось? И я снова придумываю? И весь мой дневник — это бред параноика?

Я вспоминаю, что доктор Нэш рассказал мне тогда, в больнице, а Бен написал нечто похожее в письме. О том, что у меня бывали вспышки неконтролируемой агрессии. Я поняла: а может, я и начала драку, тогда, в пятницу вечером? Может, это я набросилась на Бена? А он ударил в ответ, а потом, в ванной, взяв ручку и бумагу, я сочинила этот эпизод с побоями?

Тогда и весь мой дневник — доказательство моей деградации? И меня пора вернуть в Вэринг-Хаус?

Похолодев, я вдруг поняла, зачем доктор Нэш хотел меня туда отвезти. Чтобы подготовить к возвращению.

Остается одно — ждать, когда перезвонит Клэр.

И снова пустота. Неужели разгадка в этом? Бен хочет вернуть меня обратно в лечебницу? Я оглядываюсь на дверь туалетной комнаты. Нет, этого я ему не позволю.

Осталась одна-единственная запись, датированная тем же числом. 26 ноября, понедельник. Тут я приписала и время. 18:55.

Клэр перезвонила не прошло и получаса. И теперь… я в замешательстве. Думаю то одно, то другое. Знаю, что делать. Не знаю, что делать. Знаю, что делать. Но есть еще одна мысль. И я вздрагиваю, когда ее формулирую: я в опасности.

Я открываю самое начало дневника, желая написать: НЕ ДОВЕРЯЙ БЕНУ. Но там это уже написано.

Не помню, как я это писала. Впрочем, как и все остальное.

Снова пустота, потом продолжение.

По телефону она начала как-то нерешительно.

— Крисси, — сказала она. — Послушай.

Ее тон меня напугал, и я присела.

— Что?

— Я все-таки позвонила Бену утром. В школу.

Меня охватило чувство, будто я плыву в бурном потоке на неуправляемом суденышке.

— И что он сказал?

— Я не стала говорить с ним. Просто хотела убедиться, что он там работает.

— Но зачем? — удивилась я. — Ты ему тоже не доверяешь?

— Он ведь уже лгал тебе.

С этим я не могла не согласиться.

— Но с чего бы ему лгать о том, где он работает? — не унималась я.

— Просто я удивилась, что он работает в школе. Он же по образованию архитектор. В последний раз, когда мы говорили, он упоминал, что собирается открыть собственное бюро. И мне показалось странным, что теперь он оказался учителем.

— И что тебе сказали?

— Что он занят. На уроке. — Я почувствовала облегчение. Хоть тут он не соврал.

— Так может, он передумал? И не стал открывать свое дело.

— Крисси, ты слушаешь? Я попросила их точно назвать его должность, сказала, что хочу отправить ему документы. Официальным письмом.

— И?

— Он не преподает химию. И вообще естественные науки. Он не учитель, понимаешь? Они сказали, что он лаборант.

Я дернулась всем телом. Стало трудно дышать: не помню я этого, не помню.

— Ты уверена? — спросила я. Мой ум лихорадочно заработал, пытаясь найти оправдание этой новой лжи. Может, он чувствовал замешательство? Беспокоился, что я начну выпытывать, с чего это он, успешный архитектор, стал простым лаборантом в школе? Неужели он и правда думал, что я настолько примитивна, что стану любить человека только из-за перспективной работы?

Вполне себе оправдание.

— Господи! — сказала я. — Это он из-за меня!

— Нет! — возразила она. — Ты тут ни при чем.

— Очень даже при чем, — ответила я. — Ему нелегко пришлось, когда он за мной ухаживал. У меня ведь сегодня одно, завтра другое. Кто такое выдержит? Он, наверное, и сам rte знает уже, что правда, а что нет. — Я заплакала. — Это же невыносимо, — сказала я. — И даже нашу общую трагедию ему пришлось переживать одному.

В трубке воцарилось молчание, а затем Клэр спросила:

— Трагедию? Какую еще трагедию?

— Адам, — сказала я. Больно было даже произносить его имя.

— А что с Адамом?

И до меня дошло. Тут же… Она же не знает. Бен не рассказывал ей!

— Он умер, — ответила я.

Она аж задохнулась.

— Умер? Как? Когда?

— Когда — точно не знаю, — сказала я. — По словам Бена, в прошлом году. Его убили на войне.

— Войне? Какой еще войне?

— В Афганистане.

И тут она словно взорвалась:

— Крисси! Что он забыл в Афганистане?! — Голос ее сделался странным… почти торжествующим.

— Он служил в армии, — сказала я, но уже когда я это говорила, в голову ко мне закрались сомнения. Как будто я наконец убедилась в том, что знала с самого начала.

Клэр фыркнула, точно услышала что-то смешное.

— Крисси, — сказала она. — Крисси, дорогая моя. Адам не служил в армии. Он никогда не был в Афганистане. Он живет в Бирмингеме, с девушкой по имени Хелен. Занимается компьютерами. Он так меня и не простил, но я периодически ему звоню. Ему не очень-то нравится, но я его крестная, ты же помнишь? — Несколько секунд я все не могла понять, почему она говорит о нем в настоящем времени, а когда начала осознавать, Клэр произнесла:

— Я звонила ему на прошлой неделе, когда мы встречались. — Теперь мне казалось, что она едва сдерживает смех. — Его дома не было, но я говорила с Хелен. Она обещала, что он перезвонит. Адам жив и здоров.

Я перестаю читать. Чувствую себя невесомой. Пустой. Такое впечатление, что я сейчас упаду назад или, наоборот, взлечу. Осмелюсь ли я в это поверить? Хочу ли? Привалившись к комоду, чтобы не упасть, я продолжаю читать, краем сознания отметив, что больше не слышу шума воды в душе.

Наверное, я пошатнулась, и мне пришлось ухватиться за стул. «Он не погиб?» Внутри у меня что-то сжалось. Помню, как содержимое желудка внезапно подступило к горлу, и мне пришлось сделать усилие, чтобы меня не стошнило.

— Это правда, он жив?

— Да! — ответила она. — Да.

— Но… — начала я. — Я видела газету… Вырезку из газеты, где было сказано, что он героически погиб.

— Этого не может быть, Крисси, — сказала она. — Это фальшивка. Он жив.

Я заговорила, но потом мир словно обрушился, все эмоции нахлынули одновременно, наслаиваясь одна на другую. Радость. Я помню, как меня переполняла радость от осознания того, что мой сын не умер, она шипела и пенилась на языке, точно шампанское, но к ней примешивалась едкая горечь страха. Я вспомнила о своих синяках, о том, с какой силой бил меня Вен. Может быть, он причинял мне не только физическую боль, может, иногда ему доставляло удовольствие рассказывать мне, что моего сына нет в живых, он радовался, видя, как я горюю, заново узнав об этом. Неужели возможно также, что в те дни, когда я вспоминаю, что была беременна или рожала, он просто сообщает, что Адам съехал от нас, уехал работать за границу или живет на другом конце города?

И если так, то почему в дневнике ничего нет про … другие версии?

В голове моей появляется видение — я вижу своего сына, каким он может быть сейчас, или я его видела, но все забыла? Видения проносятся перед моим внутренним взором — и исчезают. Все, о чем я могу думать: он жив! Мой сын не умер. И я могу его увидеть.

— Где он? — кричала я. — Где? Я хочу его видеть!

— Крисси, — сказала Клэр. — Тише, не волнуйся.