Запретные цвета - Юкио Мисима

— Ха-ха! Если кто и не знал о проделках, так это твой супруг!

Столик, который занимали Нобутака и Юити, кажется, был отрезан от остальных в этом зале. Металлические предметы — цветочная ваза, ножи и ложки — поблескивали холодом. Юити подозревал, что расстояние между ним и Нобутакой возникло, вероятно, благодаря специфическому братству, к которому они оба принадлежали.

— Ты поедешь в Киото ради меня?

— Почему?

— Почему? Ты единственный можешь вернуть ее.

— Вы используете меня.

— Использую? — Болезненная улыбка вздернула горделивые губы Попа. — Не отдаляйся от меня, Ютян.

— Это не сработает! Если даже я поеду, ваша жена никогда не вернется в Токио.

— Как ты можешь говорить такое?

— Потому что я знаю вашу жену.

— Ты удивляешь меня. Я женат на ней двадцать лет.

— Я знаком с вашей женой около полугода, но полагаю, что знаю ее лучше, чем вы, господин директор.

— Ты ведешь себя, будто мой соперник в любви, не так ли?

— Да. Возможно.

— Ютян, случайно ты не…

— Не беспокойтесь, я не выношу женщин. Однако вы, господин директор, не поздновато ли решили стать ее супругом?

— Ютян, — произнес он ужасно льстивым голосом, — давай не будем ругаться, пожалуйста!

После этого диалога ели уже молча. Юити в чем-то просчитался. Он действовал подобно хирургу, который бранит пациента, чтобы подбодрить того накануне операции по удалению органа, и старался из милосердия облегчить сколько-нибудь боль от разрыва любовных отношений, прежде чем признать его; однако такое холодное обращение, разумеется, произвело противоположный эффект. В таком случае, несомненно, Юити кривил душой, когда подыгрывал Нобутаке в его любезности и соглашательстве. Душевная черствость — вот за что полюбился он Нобутаке. Сколько бы Юити ни выказывал свою бездушность, это еще больше заводило воображение Попа и потакало его безрассудству.

Когда они вышли из ресторана, Поп нежно взял Юити под руку. Юити позволил это из презрения к нему. Мимо них прошла рука об руку парочка юных любовников. Он услышал, как парень, по-видимому студент, прошептал на ухо своей девушке:

— Смотри, гомосексуалисты вышагивают.

— Фу, как это противно!

Юити покраснел от стыда и гнева. Он освободился от Нобутаки и сунул обе руки в карманы пальто. Нобутака ничего не заподозрил. Он уже привык к подобному обращению.

«Вот они, это они! — Юити стиснул зубы. — Это те, кто законно крутит любовь, отдыхая в гостиничных номерах за триста пятьдесят иен за ночь! Если у них складывается все хорошо, то они свивают, как мышки, свои любовные гнездышки! Это те, кто увеличивает свой приплод с заспанными глазами! Это те, кто по воскресеньям выбирается вместе с детьми на большую распродажу в универмаге! Это те, кто раз или два в жизни затевает скуповатую интрижку на стороне. Это те, кто кичится своим здоровым семейством, своей здоровой моралью, своим здравым смыслом, своим самодовольством».

Победа всегда на стороне тривиальности. Юити понимал, что все его презрение, скопленное в отношении этих людей, не могло преодолеть их естественного презрения.

Было еще рано отправляться в ночной клуб, куда Нобутака пригласил Юити, чтобы отпраздновать возвращение его жены из неизвестности. Чтобы скоротать время, они пошли в синематограф.

Шел американский вестерн. Одного всадника преследовала по желто-коричневым взгорьям банда разбойников. Герой короткой тропой скрылся от преследователей в ущелье на вершине горы и стал отстреливаться от них. Подстреленные разбойники скатывались по склонам. Вдалеке на горизонте с кактусами трагическим предвестием засияло облачко… Двое мужчин молча, с отвисшими челюстями, таращились с ужасом на этот киношный мир непревзойденного «экшна».

Когда они вышли, на улице в десять часов в этот весенний вечер было прохладно. Нобутака остановил таксомотор и приказал водителю ехать на Нихонбаси[62]. Сегодня вечером в подвальном помещении одного известного канцелярского магазина на Нихонбаси проводилась вечеринка до четырех утра по поводу открытия нового ночного клуба, о чем извещала реклама.

Владелец заведения, приодетый в смокинг, встречал и приветствовал посетителей в дверях. Только придя сюда, Юити узнал, что Нобутака был ангажирован хозяином, его старинным приятелем, на вечеринку, где выпивка предлагалась даром и вдоволь. Здесь вращалась уйма так называемых знаменитостей. Похолодев от страха, Юити следил, как Нобутака Кабураги раздавал налево и направо визитные карточки от компании «Дальневосточные морские продукты». Здесь присутствовали художники и литераторы. Юити казалось, что здесь непременно должен присутствовать кто-нибудь из окружения Сюнсукэ, но он никого не приметил. Непрерывно громыхала музыка; многие кружились в танцах. Нанятые для обслуживания этой вечеринки девушки оживленно сновали в новеньких нарядах. Их вечерние платья совсем не подходили к интерьеру, декорированному под горную хижину.

— Давай пить до рассвета, — сказала женщина, вальсировавшая с Юити. — Ты личный секретарь того господина? Давай-ка сбежим от него. Выспимся у меня дома до полудня. Я пожарю тебе яиц. Ты мальчик, они ведь любят яичницу-болтунью, не так ли? Я приготовлю для тебя. Ты ведь любишь?

— Я? Я люблю омлет.

— Омлет? Какой милашка!

Захмелевшая женщина чмокнула Юити.

Они вернулись на свои места. Нобутака заказал два фужера шампанского.

— У меня есть тост, — сказал он.

— За что?

— За здоровье госпожи Кабураги.

Женщины были заинтригованы тостом, имевшим для них скрытый смысл. Юити взглянул на ломтик лимона, плававшего в фужере с ледяной крошкой. Вокруг лимона обвивался волос, вероятно женский. Он закрыл глаза и выпил содержимое, будто этот волос принадлежал госпоже Кабураги.

Был час ночи, когда Нобутака Кабураги и Юити покинули вечеринку. Нобутака поискал такси. Юити беззаботно поспешил вперед. «Поди-ка, он насупился, — подумал влюбленный в него мужчина. — А ведь он знает, что в конечном счете мы будем спать вместе. В противном случае он не зашел бы так далеко. Жены моей нет, значит, мы может заночевать у меня дома совершенно безнаказанно».

Юити шел быстро, не оборачиваясь, в направлении перекрестка на Нихонбаси. Нобутака шел следом, страдая одышкой.

— Куда ты идешь?

— Я иду домой.

— Не упрямься!

— У меня есть семья.

Подъехал таксомотор. Нобутака открыл дверь. Взял под руку Юити. Физически юноша был намного крепче его. Он отпихнул его руку.

— Нам лучше по одному возвращаться домой, — сказал он, отстранившись.

Некоторое время оба смотрели друг на друга с неприязнью. Нобутака отказался от такси, захлопнув дверь перед носом фыркнувшего водителя.

— Давай пройдемся немного и поговорим. Пока будем идти, мы протрезвеем.

— У меня тоже есть что тебе сказать.

В груди Нобутаки гулко заколотилось сердце. Они молча шагали по безлюдному тротуару, цоканье их туфель отлетало эхом. На трамвайных путях еще курсировали туда и обратно редкие вагоны. Стоило сделать шаг в сторону аллеи, и прочная глухая тишина воцарялась над центром города. Они прошли задворками банка Nxxx. По окружности улица освещалась цепью ярких фонарей; строение банка врастало нагромождением этажей в ночное небо. Кроме ночного сторожа, в помещениях не было ни одной живой души; осталась только упорядоченная груда камней. Окна были заперты и мрачны за железными решетками. В ночном, затянутом облаками небе прогремел отдаленный гром. Вспышка молнии слегка осветила круглые колонны на фасаде банка.

— Что ты хотел сказать?

— Я хочу прекратить наши отношения.

Нобутака не знал, что ответить. Эхо его шагов разносилось по широкой улице.

— Что так вдруг?

— Пришло время.

— Ты это сам придумал?

— По объективным причинам.

Это детское словечко «объективный» рассмешило Нобутаку.

— Я не могу отпустить тебя.

— Это твое дело, но я больше не могу спать с тобой.

— Ютян, дружок, с тех пор как я, такой волокита, встретил тебя, я никогда не был неверным по отношению к тебе. Я жил исключительно ради тебя одного. Крапивница на твоей груди, которая высыпала холодной ночью, твой голос, твой профиль на рассвете той гей-вечеринки, запах твоей помады — все это невозможно забыть…

— Ну так купи ж эту помаду и вдыхай в свое удовольствие, раз тебе этого не хватает, — невнятно пробормотал юноша.

Ему стало противно, когда Нобутака прижался плечом к его плечу. Они вдруг поняли, что очутились на берегу реки. Несколько лодок, привязанных к пирсу, непрерывно издавали тяжелые скрипучие звуки. На мосту перекрещивались лучи автомобильных фар, отбрасывая громадные тени.

Они повернули обратно. Нобутака говорил непрерывно и возбужденно. Он споткнулся, и что-то покатилось вперед с тихим сухим шуршанием. Это была веточка от муляжа сакуры, которой украшали универмаг во время большой весенней распродажи. Грязная бумажная сакура шелестела обрывками бумаги.