История русской торговли и промышленности - Иосиф Кулишер

Таможенные пошлины первоначально при Петре сохраняли тот же характер, о котором сообщал Кильбургер в половине XVII ст. Именно, по словам Юля, писавшего в 1711 г., иностранец, привозя товар в Россию, платил в Архангельске 10% с цены, но вносил их талерами, которые засчитывались за 50 коп., тогда как стоили вдвое более, так что в действительности пошлина составляла 20%. Кроме того, привезя товар в тот или другой город для продажи, он обязан был уплатить 6% с цены, а продав его, еще 5%, в обоих случаях русскими деньгами. Пошлина равнялась, следовательно, формально 10+6+5 = 21%, на самом же деле достигала 31%. Напротив, русский купец подлежал в Архангельске при покупке иностранного товара пошлине всего в 5% (русскими деньгами), а в городе, где сбывал, пошлине в 5% и сверх того по продаже еще в 5%, итого, платил 15%, или всего половину суммы, причитавшейся с иностранца{492}. Сохранялось, следовательно, по-прежнему усиленное обложение иностранных купцов, дифференциация пошлины не по товарам (последние облагались однообразно из того же процента), а по личности привозящего их купца. Это приводило, само собой разумеется, к тому, что иностранцы выдавали себя за русских или, как это было и раньше (см. выше), производили свои операции через подставных лиц, своих приказчиков из русских, действовавших в качестве самостоятельных якобы купцов.

Но впоследствии, при Петре, вся прежняя система фискального тарифа была заменена протекционной и притом в усиленном размере, причем ставки определялись в зависимости от соотношения между внутренним производством и привозом тех или других товаров: «Которая (фабрика) в четверть умножится против привозу (т.е. производство составит четверть привоза), то наложить четверть пошлины сверх обыкновенной (т.е. в 25% с цены), а которая в треть — треть наложить, а которая в полы, половину наложить (50%), а которая против привозу умножится, то три трети (четверти) капитала пошлин наложить». Сообразно этому в 1724 г. установлены огромные пошлины в 75%, в других случаях — в 50%, даже в 25%, были, впрочем, и более низкие, вывозные же составляли около 3%{493}. Русские по-прежнему облагались ниже, чем иностранцы, но теперь уже только в случае вывоза и привоза товаров на русских судах{494}, следовательно, принималась во внимание не только личность торговца, но и судно, точнее, экипаж судна.

При столь высоком тарифе контрабанда должна была успешно развиваться, и процветанию ее содействовало отсутствие всякой пограничной стражи — все сводилось к устройству застав по большим дорогам, малые же между ними велено было завалить лесом или перекопать рвами, что, конечно, не мешало проезду по ним. Но товары водворялись не только из-за границы, но и из остзейских областей, где тариф в портах действовал прежний, гораздо более низкий, и откуда они, несмотря на запрещения, проникали во внутренние губернии{495}.

В результате все провозилось «воровски» торговцами, которые «раза по три в год ездят в королевство Польское, в Бреславль, в Слезу (Силезию) и Амбург и там такие товары покупают и, возвратясь назад, налаживают дорогу, чтобы Ригу объезжать, тоже на дорогах всякие заставы, которые зело плохи, объезжают, и привозят без всякой трудности в Москву и продают купцам, которые их по малому делу в лавках держат»{496}.

Пошлина взималась с цены товара, а цена показывалась самим купцом. В качестве средства борьбы с показанием чрезмерно низких цен таможне было предоставлено право брать на себя низко оцененные товары сразу очень большими партиями с прибавлением 20%. Для того чтобы лишить цольнера, как называется заведующий таможней, этой возможности, купцы либо доставляли товары сразу очень большими партиями, так что у цольнера не хватало средств для покупки их, либо провозили их через такую таможню, где невозможно было продать товар, так что цольнер вынужден был согласиться на купеческую оценку, как бы низка она ни была. Во многих случаях таможенники искали тех товаров, которые нужны были им самим, и их скупали, остальные же оставляли объявителю, не обращая внимания на оценку. Таможенные служащие вообще наживались; недаром говорили, что «таможня золотое дно». Большинство таможен находилось на откупу, откупщики же, совершенно не интересуясь протекционной политикой Петра, находили для себя более выгодным заменять высокие запретительные пошлины, сильно сокращавшие привоз товара, более низкими, благодаря чему усиливался привоз товаров и таможенный доход возрастал. Импортеры не имели основания жаловаться на такое понижение ставок, но зато высокий покровительственный тариф превращался в нечто совершенно иное, и оказывалось, что «ныне, как высокая пошлина», товаров провозится «только множественное число и так дешево, как 15 лет назад, когда высокой пошлины не было».

Ясно было, что пошлины необходимо понизить. Это сделано было тарифом 1731 г., который не только отличался значительной умеренностью, но и заменил пошлины с цены для большинства товаров ставками с числа, меры, веса, так что на показания купца уже не приходилось полагаться. Но зато ввиду различной ценности отдельных сортов того же товара тариф значительно усложнялся — приходилось каждую статью делить на много подразделений{497}. Но он просуществовал лишь до 1757 г., когда появился новый тариф, который вернулся к тарифу 1724 г. (на последний делались нередко ссылки) и даже превзошел его — пошлины доходили до 60 — 80% стоимости товара и даже превышали ее.

Впрочем, эти огромные ставки были отчасти последствием и того, что к внешним пошлинам в тесном смысле были присоединены и пошлины, взимаемые взамен отмененных в 1753 г. внутренних сборов. Последние существовали еще в половине XVIII ст. в 17 различных видах, отчасти сохранившихся со времен Новоторгового устава, отчасти введенных вновь Петром и его преемниками. Среди них наибольшее значение имела внутренняя рублевая пошлина, взимаемая при ввозе товара в пределы города. Сборы эти, особенно тяжело ложившиеся на малоценные товары, взимались откупщиками в большем размере, чем следовало, и приводили, по словам графа Петра Шувалова, к тому, что многие люди подвергались суду и наказанию, и народ разорялся, а между тем «необходимо оный народ на первый план рассуждения себе представить и смотреть за тем, чтобы он не пришел в крайнюю слабость»{498}. Настаивая на отмене этих сборов, Шувалов указывает на то, что целовальники при взимании их «чинят притеснение и убытки» и с крестьян «снимают шапки и отбирают рукавицы и опояски». «Троицкая Сергиева Лавра от Москвы отстоит в 60 верстах, но на оной дистанции мостов или гатей 4 или 5, в том числе когда в межень можно мост или гать объехать, и по мосту не едет, а мостовое платит также, и тако, например, когда крестьянин везет на продажу в Москву воз дров и за него возьмет 15 или 20 коп., и из того числа заплатит в Москве пошлины, да в оба пути мостовое и себя и лошадь содержит чрез 120 верст, и затем домой едва ль привезет половину»{499}.[34]

По предложению Шувалова внутренние сборы были в 1753 г. упразднены, что вызвало ликование в народе, а чтобы казне убытка не было, переложены на привозные и вывозные товары, так что внешние пошлины были увеличены на 13%. Первоначально эта прибавка взималась отдельно (в русских деньгах, в отличие от прочей пошлины, взимаемой по тарифу 1731 г. в ефимках), и только в тарифе 1757 г. обе были слиты вместе.

Вместе с тем вернулись к таможенному откупу, который взял Шемякин с компанией, получивший звание обер-инспектора и ранг-майора, но еще до истечения срока Екатерина, вступив на престол, отняла у него откуп, ибо за последние полгода он не уплатил установленной суммы, вследствие чего казна «не малый убыток претерпевала», «да и вообще он (Шемякин) в беспорядочном правлении оказался». Шемякин оправдывался тем, что от соседних с границей жителей никакой помощи нет, напротив, они сами, по соглашению с поляками и с русскими купцами, собравшись человек по сто и более с ружьями и копьями, беспрерывно провозят товары, а удержать их нельзя по причине малочисленности команды на форпостах. Что же касается объезжающих границу военных команд, которые должны были бы оказывать содействие таможенникам, то они таможенных служителей немилосердно бьют и держат долгое время под караулом и тайно проезжающих с товарами людей из-за взяток пропускают через границу, оговоренных к следствию не дают, нарочно посланных в разъезды мучительно бьют, а на Колыбельском посте и смертное убийство учинилось{500}.{501}

В 1766 г. тариф был значительно понижен. Покровительственная пошлина ограничивалась 30%: «Оный излишек в 30% к поощрению быть может; ежели же не доволен, то такие фабрики держать бесполезно». Высокими пошлинами облагались лишь товары «к домашним уборам и украшениям, также к роскоши в пищи и питии следующие». Эта система сохранена была и тарифом 1782 г., но все же контрабандный привоз на западной сухопутной границе по-прежнему процветал, почему предложена была крайняя мера — вовсе закрыть эту границу[35]. Граф Миних, управлявший таможенными сборами, на это ответил, что хотя «сие есть самое легчайшее средство воспрепятствовать таможенным служителям делать вспоможение тайному привозу», но вместе с тем «сие средство будет подобно тому человеку, который все деревья в своем саду вырубить захотел для того, чтобы воры плодов не крали». Комиссия о коммерции, рассматривая вопрос о том, как бы «убавить» «воровство», ибо «искоренить никакого соединенного с свободою коммерции способа изобрести невозможно», находила, что не следует «разрушать» числа таможен, чтобы «не затворить чрез то течения торговли»; тем более, что и при закрытии западной границы нет гарантии, что товары не будут все-таки водворяться, ибо их нетрудно будет снабдить за границей клеймами русской таможни, почему заарестовать их на внутренних рынках как контрабанду невозможно будет. Несмотря на это, торговля все же была «утеснена»: указом 1788 г. был запрещен привоз через западную сухопутную границу всякого рода иностранных шелковых, шерстяных, бумажных и прочих товаров, также напитков и вещей, за исключением лишь некоторых изделий.