История русской торговли и промышленности - Иосиф Кулишер

Компании эти были, само собой разумеется, монопольные. Подобно тому как на Западе они снабжались исключительными привилегиями, так и у нас им предоставлялась монополия производства или сбыта определенных товаров — «отбирать безденежно, как серебро, так и инструменты того, кто будет сверх их компании оно мастерство производить»{486}. В 1728 г. комиссия о коммерции, рассматривая причины «помешания в торгах», предлагает «с пользою самому купечеству, разделить торги по компаниям… и кто в те компании запишется, снабдевать по достоинству их купечества привилегиями, что уже другим не-имеющим участия в той привилегии невольно торговать, разве кто от самой той компании удостоин будет и к привилегии имя его приобщится». Только путем исключительных привилегий и можно было привлечь «купецких людей» к компании. Жаловался ведь бар. Шафиров, что ко вступлению в устраиваемую им китоловную компанию «охотой склонить никого он не чает» и «все от того отговариваются нищетой». Он просит, «дабы определено было о том указом, обнадеживать ли ему такими или другими милостивыми ее величества кондициями, дабы он мог за подписью своею по тем городам послать для публикации».

Для эксплуатации рыболовных, китоловных, сальных промыслов на Белом море, но также по Волге, в Астрахани, на Камчатке и устраивались главным образом торговые компании наряду с промышленными компаниями для заведения фабрик и горных заводов, как и для разработки руды. Напротив, компании для торговли с иностранными государствами, подобные тем, которые мы находим в столь большом количестве на Западе, в особенности в Нидерландах, Англии, Франции, но также в Пруссии, Австрии, Дании, можно встретить у нас лишь в виде редкого исключения — все эти компании для торговли с Испанией, на Черном море (Темерниковская), на Средиземном (при Екатерине) имели очень кратковременное существование, состояли всего из нескольких участников и располагали весьма небольшими капиталами. Для осуществления их, как мы видели, не было ни инициативы, ни капиталов, ни общих условий непосредственной торговли с Западом. Иное дело, например, беломорские промыслы. Они были ближе и проще, у себя дома и особенно крупных капиталов не требовали. Указом 1704 г. велено было всего государства рыбные ловли «взять за себя великого государя и ведать и отдавать из Ижерской канцелярии… откупщикам на оброк с торгу из наддачи». Вслед за этим указано было компании Меньшикова, который уже раньше был назначен начальником над всеми рыбными ловлями и фактически был хозяином рыбных промыслов, «отдать промысел ворваней, моржевой и иных морских зверей… и иным никому тем промыслом без их компанейщиков соизволенья отнюдь не промышлять».

Компания Меньшикова и Шафировых просуществовала до 1721 г., когда снова было велено беломорские «промыслы содержать и на них морских зверей промышлять и рыбу ловить и сало топить и продавать и за море отпущать до нового указа всем промышленникам невозбранно». Вскоре, однако, последовало новое распоряжение о том, чтобы «рекам, которые от св. Носу к Коле, быть в компании», но «за неявлением ко вступлению прочих людей те промыслы содержались под смотрением коммерц-коллегии по 1731 год на казенном коште». Только в 1731 г. промыслы получила компания Евреинова, кроме рыбы трески, которая, в силу сенатского определения, «уволена в народ», т.е. является предметом свободного торга. Позже беломорские промыслы получил бар. Шафиров, в том числе и «уволенную в народ» треску, а вслед за ним в 1739 г. известный генералберг-директор бар. Шемберг, бежавший впоследствии за границу. После этого они перешли к Евреинову, а в 1748 г. были отданы графу Шувалову, и только по истечении срока его привилегии монополия была упразднена и права на эксплуатацию беломорских промыслов получило, как мы видели{487}, все купечество Архангельска{488}.

При Екатерине II вообще картина сильно меняется: компании и монополии исчезают, откупа отчасти остаются, но казна сдает соответствующие доходные статьи преимущественно целым городам или областям, как, например, астраханскому или архангельскому купечеству, или же и они уничтожаются «для того, чтобы не один, но все общество тем торгом пользовалось», а чтобы казна не лишилась дохода, откупная сумма заменялась повышением пошлины при отпуске за границу.

До Екатерины II, помимо частных компаний, получивших привилегию производства или торговли теми или иными товарами или эксплуатировавших сданные им на откуп казенные статьи, фигурировала в этой роли и казна: имелись товары, которые казна сама производила или которыми торговала — на монопольных основаниях. Как мы видели выше, в XVII ст. царь был первым купцом в своем государстве. При Петре первоначально число заповедных товаров росло, достигнув своего апогея в 1714 г.[32]; иностранцы не без основания утверждали, что это «стесняло и убивало торговлю в России». Но затем оно пошло на убыль, и «вольный торг» в смысле права продажи товаров частными лицами стал торжествовать. Указом 1719 г. царь, «милосердуя к купечеству Российского государства, указал казенным товаром быть только двум: поташу и смольчугу, а прочие товары, которые продаваны были из казны, уволить торговлею в народ, токмо с прибавочною пошлиною»{489}.

В первое время при преемниках Петра этот принцип соблюдался, хотя торговля ревенем в 1731 г. снова запрещена была частным лицам под страхом смертной казни. Но при Елизавете наряду с откупами снова появляются и товары, сбываемые казной, — кроме поташа, смольчуга, ревеня, также клей, икра, льняная пряжа. Только при Екатерине «для общественных выгод» снова был допущен свободный торг: имея «природное и матерное» попечение «о благоденствии подданных своих», Екатерина разрешила им продажу внутри страны, как и вывоз, даже таких товаров, как поташ и ревень, «предоставляя в пользу им те самые выгоды, кои принадлежали единственно короне». Ввиду многих неудобств, «клонящихся ко вреду и тягости общенародной», «освободительными» указами в «вольную торговлю» отдан был и китайский торг, и ввоз персидского шелка. Компания для торговли с Персией, Хивой, Бухарой и другая от Темерниковского порта для товарообмена с Турцией и Средиземным морем были лишены своих привилегий, и торговля объявлена доступной «всем невозбранно»{490}.

Уже в указе Петра III 1762 г. говорилось, что «коммерция должна быть не сокращена, а так благоразумно и рассмотрительно распоряжена, что все и каждый по мере и состоянию своему в оной соучавствуют». Поэтому торговые компании подлежали упразднению как «убежища банкротов», старавшихся «к своему обогащению имя компании выпросить», чтобы захватить торг «в свои руки и в разорении многих своего спасения искать». Этого принципа придерживалась и Екатерина. «Дешевизна, — говорила она, — родится только от великого числа продавцов и от вольного умножения товара». По поводу проекта сдачи на откуп торговли игральными картами она ответила коротко и ясно: «Чорт возьми с откупом»; представленный ей проект привилегированной морской компании она назвала «бешеным». Не менее решительно Екатерина высказалась по поводу предложения завести торговлю с Индией. «Купцам предложить торговать, где они хотят. Что касается меня, то я не даю ни людей, ни кораблей, ни денег и отказываюсь на всякие времена от всех земель и владений в Восточной Индии и в Америке». В другом случае она велела проект о монополии «партикулярных лиц» «возвратить его составителям с тем, чтобы и впредь о подобном не заикались», «буде сам его не издерешь», прибавляет она и замечает по поводу этого проекта, составленного по правилам всех монополистов: «В начале моего царствования я нашла всю Россию по частям розданною подобным компаниям, и хотя я 19 лет стараюсь сей корень истребить, но вижу, что еще не успеваю, ибо отрыжки сим проектом оказываются».

Это новое направление в области торговой политики выразилось и в различных сочинениях и записках того времени. «Торговля есть дочь вольности», — пишет Чулков. «Генеральные компании» обижают остальное купечество, говорит другой автор. «Великий вред коммерции» происходит от системы запрещений вывоза, объясняет составитель одной «мемории». «Знатные господа», получая откупа, «могут все законы перетолковывать в свою пользу». «Монополии и откупы почитать можно подрывом купечеству». Тот протест против всей системы стеснений, сопряженной со старой политикой меркантилизма, который к концу века обнаруживается на Западе, и у нас выражается в новых веяниях екатерининской эпохи{491}.[33]

Таможенные пошлины первоначально при Петре сохраняли тот же характер, о котором сообщал Кильбургер в половине XVII ст. Именно, по словам Юля, писавшего в 1711 г., иностранец, привозя товар в Россию, платил в Архангельске 10% с цены, но вносил их талерами, которые засчитывались за 50 коп., тогда как стоили вдвое более, так что в действительности пошлина составляла 20%. Кроме того, привезя товар в тот или другой город для продажи, он обязан был уплатить 6% с цены, а продав его, еще 5%, в обоих случаях русскими деньгами. Пошлина равнялась, следовательно, формально 10+6+5 = 21%, на самом же деле достигала 31%. Напротив, русский купец подлежал в Архангельске при покупке иностранного товара пошлине всего в 5% (русскими деньгами), а в городе, где сбывал, пошлине в 5% и сверх того по продаже еще в 5%, итого, платил 15%, или всего половину суммы, причитавшейся с иностранца{492}. Сохранялось, следовательно, по-прежнему усиленное обложение иностранных купцов, дифференциация пошлины не по товарам (последние облагались однообразно из того же процента), а по личности привозящего их купца. Это приводило, само собой разумеется, к тому, что иностранцы выдавали себя за русских или, как это было и раньше (см. выше), производили свои операции через подставных лиц, своих приказчиков из русских, действовавших в качестве самостоятельных якобы купцов.