Преступно счастливая - Галина Романова

— Сбежал, думаешь? — забеспокоился Минин.

— Думаю, он у своей девушки. Куда ему бежать? Он же не сумасшедший, — отозвался Волков. — К слову… Что о нем сказал ее папаша? Не знает, где его потенциальный зять и подчиненный в одном лице?

— А ничего не сказал. Его тоже нет на работе. И секретарша только губами шевелила, как рыба.

— Беззвучно, что ли? — удивился Волков.

— Практически! Не знает она, где Иван Николаевич.

— Ну что, может, тогда навестим славное семейство?

Волков с того места, где стоял, швырнул в корзину для бумаг скомканные шариком салфетки. Конечно, попал. А как же! Потер рука об руку. И проговорил со странной улыбкой:

— У меня есть к ним парочка вопросов…

Глава 27

Сячин Иван Николаевич сидел в своем кожаном кресле, за своим большим рабочим столом в своем кабинете, в своем доме. Хорошая комната. Огромное окно на восток. Широкая дверь. Стены темные с позолотой. Дорогая тяжелая мебель. Две дорогие картины на северной и южной стене. Продавец — хозяин галереи — утверждал, что это подлинники. Сячин поверил на слово. Он в этом ни черта не смыслил. Просто купил, потому что дорого, потому что модно, потому что имя художника на слуху. Купил, повесил и забыл. Редко когда рассматривал. Сейчас вдруг посмотрел. И понял, что зря отвалил столько денег. Пустая трата! Картины размазанные какие-то, ни тебе рисунка, ни темы. Мазня, одним словом. Дорогостоящая мазня! Как прямо вся его жизнь. Дорого, круто, но ни темы, ни картинки. Одни штрихи, наброски, мазки грубых красок. Как так выйти могло? Он же не собирался так прожить свою жизнь. Так грязно и бездарно. И так бездарно ее заканчивать тем более не собирался! А все идет к тому, все идет к тому…

Он тихо сидел, не двигаясь. Замерли, кажется, даже его мысли, которые весь день терзали его мозг. С дикой болью терзали, заставляя трусить, потеть и трястись всем телом. На какое-то время удалось отвлечься. И потом снова нахлынуло.

Он не думал, что жизнь его закончится так бесславно! А она закончилась, все! Жизнь закончилась в момент, когда почтальонша вручила ему два плотных конверта у ворот дома. Заставила расписаться в четырех местах на маленьких прямоугольных бланках, отдала конверты и вернулась к своей машинке. Маленькая такая неприметная машинка о четырех маленьких колесиках. Почти игрушечная. Он вот лично всегда любил большие машины. Всегда. Большие заметные машины.

Идиот!

Какое-то время он стоял на брусчатой дорожке, уже после того, как запер ворота, и тупо смотрел на конверты в руках. Обычные конверты. Один адресован ему, второй жене. Без обратного адреса. Обычные конверты, наверняка с какой-то рекламой. И…

«Нет, нет, это не реклама, — принялся тут же нашептывать ему осторожный внутренний голос. — На рекламном конверте всегда обратный адрес есть. И куча марок, и какой-нибудь рекламный слоган. А здесь ничего. Пусто. Лаконичный адрес их проживания, и все».

И заныло тут же все внутри. И заскребло.

Это беда, почему-то понял он, как только недоумение схлынуло. Это беда, понял он, рассматривая конверт, адресованный ему. Но при чем тут Вероника?! Мерзавец, который осмелился испортить ему жизнь, решил продублировать послание? Решил сделать так, чтобы и она все о нем узнала? Чтобы ранить ее и его побольнее?

Сволочь! Кто бы он ни был, это сволочь!

А может, все же это не так?! Может, это все же реклама?! И он осторожно надорвал конверт, который был адресован ему. Краешек самый. И тут же узнал по углу фотографии шкаф, который стоял в комнате Маши.

Нет, не реклама!

Иван Сячин сунул конверты под мышку, для чего-то еще раз проверил ворота. Заперты. Проходя мимо гаража, обнаружил, что машина Богдана все еще здесь. Значит, он ночевал у дочери.

«Вот мерзавец», — подумал Сячин с ленивым презрением. И тут же вспомнил, что сам разрешил им остаться. Вернее, не разрешил дочери съезжать из дома. А они теперь с этим красавцем одно целое. Интересно, как она восприняла то, что ее избранник и ее отец трахали одну шлюху?

Он плотнее прижал локтем конверты, когда вошел в дом. Прислушался. В комнате дочери было тихо. Молодые спали. Богдан даже не встал, хотя был рабочий день. Надо же! Что бы это значило? Решил поменять место работы? И пусть. Ему-то что? Хотя…

Хотя придется все отдавать в его руки. Вероника не станет продолжать его дело. Точно не станет. Как только узнает всю правду о нем, слушать не захочет о его фирме.

Богдан… Пусть Богдан распоряжается. Черт с ним! Раз уж все так сложилось. Нет, конечно, он на Ирку все оформит. Дочка все же. А Сизов пусть по доверенности правит.

Он поднялся по лестнице. Остановился у дверей супружеской спальни. Тихо. Вероника любила поспать подольше. С ним любила поспать. Но с некоторых пор они стали спать врозь. Уже пару недель.

Он зашел в свой кабинет, быстро запер дверь, надорвал конверт на свое имя. Вытряхнул на стол фотографии и тут же зажмурился. Это были не фотографии, это был приговор. Реальный тюремный срок. К фотографиям прилагалась записка с требованием денег. А как же еще-то! Шантажист особо не заморачивался. Написал от руки на простом клочке бумаги цифру и число, когда он с ним — с Сячиным — свяжется. И был абсолютно уверен, сволочь мерзкая, что Сячин заплатит. Не побежит в полицию с требованием привлечь шантажиста к ответственности. Потому что он…

Фотографии из второго надорванного конверта накрыли первые и заставили его язык отняться. Его просто парализовало на какое-то краткое время, потому что он увидел куда более страшное, чем видел до этого. Ног он не чувствовал, сердца тоже. Он будто умер! Все в нем умерло, кроме зрения! Он смотрел и смотрел, перебирал окостеневшими пальцами снимки, подносил их к глазам. Надеялся на игру воображения, но тщетно. В конверте, адресованном Веронике, все было еще страшнее. И это окончательно сгубило его жизнь.

Окончательно…

Он совершенно не помнил, как сгреб все фотографии в кучу, скомкал их, рассовал по конвертам и, выйдя во двор, устроил костер в мангале у беседки. Будто это могло помочь. Будто беда исчезнет, разнесется по воздуху вместе с пеплом от страшных снимков.

Он не помнил, как вернулся в дом, снова заперся в кабинете и просидел, не двигаясь, кажется, весь день.

На первом этаже дома раздался какой-то странный шум. Будто заговорили сразу несколько человек. Мужчин.

Ну вот и все, подумал он. Они пришли. Они пришли за ним…

Сячин со странным старческим кряхтеньем выбрался из-за стола. Подошел к шкафу, в котором с внутренней стороны двери было прикреплено зеркало. Распахнул его. Уставился на свое отражение. И не узнал. Зеркало прибавило ему лет пятнадцать точно. Прорезались глубокие морщины, седины в волосах стало больше, он ссутулился. На модной майке под мышками образовались потные круги.