Слёзы Шороша - Братья Бри

– А то сидит в пещере и пьёт один руксовый. Всё руксовый да руксовый, – посетовал Дэниел.

– Всё руксовый да руксовый, – повторил Семимес, приветно улыбнувшись. Но тут же глаза его, пробежавшие от Мэтью к Дэниелу, наполнились болью. Ведь он едва справился с гневом, который нахлынул на него так незаметно и быстро, когда он неожиданно для самого себя бросился защищать Слезу… которая могла бы быть у него… И почему бы Ей не быть у него? Почему бы Ей не покоиться в его поясном кошеле, или в каком-нибудь кармане, или в укромном местечке его сумки, где бы Она лежала в мешочке, сшитом из лилового бархата нарочно для Неё и прихваченном вчера наудачу?

…Совсем немного оставалось ребятам спускаться по горной тропе до подножия Харшида, до того самого места, где вчера Дэниел и Мэтью повстречались со своим будущим проводником. Вдруг Семимес остановился и сказал удивлённо:

– Отец?!

В двухстах шагах от них на камне сидел человек.

– Нет, не отец: у отца никогда не было чёрного плаща. Разве я видел когда-нибудь у отца чёрный плащ? Это не отец.

На человеке, которого Семимес поначалу принял за своего отца, был чёрный плащ с капюшоном, покрывавшим его голову.

– Горбун какой-то, – сказал Дэниел, – и, похоже, очень маленького роста.

– Мой отец тоже горбат и тоже мал ростом. Поэтому я и ошибся сразу, – объяснил Семимес. – Давайте подойдём к нему – узнаем, почему он здесь.

– Может, ребёнок? А под плащом сумка с баринтовыми орехами, – предположил Мэтью (в тоне его слышалась легковесность).

– Это не ребёнок. И будь посерьёзнее, Мэт. Не забывай, что мы несём в Дорлиф, – сказал Семимес.

Чем меньше становилось расстояние до незнакомца, тем больше тревога (какая-то необъяснимая тревога) наполняла души ребят. Он должен был уже услышать их шаги, так близко они подошли к нему, но он по-прежнему сидел (боком к ним), не поворачивая головы и не шелохнувшись… И они, все трое, даже Семимес, вздрогнули и тут же замерли на месте, когда вдруг раздался его голос… голос, способный, казалось, перевернуть камни вокруг (не надрывно громкий, но… способный перевернуть камни вокруг):

– Куда ведёт вас ваша жажда идти? Путники?

Он повернулся к ребятам и откинул капюшон. Лик его из-за обилия глубоких морщин будто был составлен из толстых лоскутов изношенной оранжевой ткани. Длинный горбатый нос, словно пришитый к нему крючковатый палец, указывал глазам, куда надо направить то, что было заключено в них. А чёрные, окаймлявшие лик длинные пряди волос углубляли черноту глаз, которая была частицей скрытой тьмы. Не той видимой темени, которая играет со светом, а той невидимой тьмы, скрытой от людских глаз, которая убивает свет.

Кажется, после корявырей ничто больше не могло бы смутить своим видом Мэтью и Дэниела. Но то, с чем они столкнулись, заставило их на мгновение потерять себя. Взгляд горбуна отнял их на это мгновение у самих себя, взгляд чёрных глаз, от которого не спасла бы и слепота ночи… Мэтью и Дэниел немного пришли в себя лишь тогда, когда с незнакомцем заговорил Семимес. Сжав палку до боли в руке, он прогнал через неё свою слабость, которую заронил в нём тот же взгляд, и сказал:

– Мы идём в Дорлиф, и наш путь пролегает рядом с камнем, на котором ты сидишь. Но в камне этом у нас нет надобности, и делить нам с тобой нечего. Однако, если ты, незнакомец, задал нам этот вопрос, ты и сам готов ответить, что же ты ищешь в этих пустынных местах.

Горбун рассмеялся раскатистым смехом…

– Я готов. И ты прав, я ищу, – сказал он и, оглядев двух спутников Семимеса, обратился к Дэниелу: – Уже нашёл. Я знал, что ты придёшь. Но Путь, приведший тебя сюда, – Её Путь, но не твой. Мой Путь, но не твой. Ты взял на себя это бремя из страсти, которую я называю: увидеть изнутри. Но этого мало. И бремя это тебе не по силам. Избавься от него: отдай мне то, что тебе не должно принадлежать.

– Не хочешь ли ты сказать, что это принадлежит тебе? По какому праву? – возмутился Мэтью (он уже опомнился и был готов защищать друга, и этот душевный порыв крепко-крепко сжал и наполнил его кулаки свинцом).

– Избранник может быть только один! – провозгласил горбун и, поднявшись с камня, достал из-под плаща палку (это была такая же палка, как у Семимеса, только короче). – Положи Слезу на камень, и тогда нам нечего будет делить. И ты вместе со своими друзьями сможешь продолжить свой путь, который пролегает рядом с этим камнем.

– А если нет? Если я не отдам тебе Слезу? – спросил Дэниел (он чувствовал, что надо противостоять этой силе, и сопротивлялся, как мог).

– Тогда я возьму Её сам. Но на этом путь твой оборвётся, – сказал в ответ горбун, и стало понятно, что тратить слов он больше не намерен.

Семимес шагнул вперёд и грозно сказал:

– Семимес встал между тобой и Слезой!

И сразу вслед за ним воздух вторил ему… будто эхо. И волосы у Мэтью и Дэниела от этого неистового эха встали дыбом.

«Семимес встал между тобой и Слезой!»

– Он не пощадит тебя! – посылал Семимес подожжённые гневом слова тому, кто стоял напротив.

«Он не пощадит тебя!» – пытало души раскалённое эхо.

– Почувствуй Семимеса!

«Почувствуй Семимеса!»

Одновременно Семимес и горбун ткнули свои палки в землю и сами замерли будто вкопанные… И воздух вокруг умолк и замер… Вдруг и Мэтью, и Дэниел почувствовали, как под ногами задрожала земля. Им стало страшно, как стало бы страшно всякому, кто услышал бы грозную дрожь земли. Друзья не заметили, как сцепились их руки… Через несколько мгновений, не выдержав напряжения, земная твердь между палками разорвалась и выказала рану. Ещё через мгновение горбун почему-то оторвал палку от земли и убрал её под плащ. Тогда Семимес отставил свою и немного расслабился.

– Эту палку сделал для тебя Малам? – спросил горбун.

Семимес не ответил.

– Знаю – Малам. Увидишь его – скажи, что на тропе повстречался с его старинным приятелем. Скажи, что он хороший учитель. Ещё передай ему, что он был достоин лучшей участи, но выбрал не тот девиз и пошёл не по тому пути.

Семимес не произнёс в ответ ни слова. Горбун накинул капюшон и ушёл прочь.

– Друзья мои, пойдёмте от этого места, – сказал Семимес (голос его выдавал, что он растратил много сил). – Нам нужно вдохнуть лесного воздуха, чтобы выветрить осадок злобы.

Но Дэниел не слышал его. Взгляд его остановился на трещине в земле и не смог перепрыгнуть её. Она не затянулась с уходом горбуна. Она смотрела на него и словно звала его: «Иди сюда. Загляни внутрь. Я не отпущу тебя. Я – твоя бездна»… Бездна. В голове его ожило и закрутилось слово «бездна». Ему показалось, что эта трещина и есть знак бездны, которая померещилась Крис, когда она увидела строчки в дневнике Буштунца. Ему показалось, что дед пытался уберечь его от бездны. Ему показалось, что, подобно тому, как сейчас поймала его взгляд и мысли эта трещина, его неминуемо затянет бездна. Эти трещины, эти раны, теперь будут появляться везде, где бы он ни был. И одна из них разверзнется зияющей бездной и поглотит его… Он принёс сюда Слово, которое ждут люди. Он должен передать Слово… и сгинуть в бездне, о которой вскричала Крис. Значит, он обречён сгинуть… В Невидимой Нише он передал Слово Семимесу, и вот – трещина, знак бездны… Но он уже передал Слово Семимесу («Семимес-то Слово сохранит»), и теперь… теперь надо бежать отсюда… от трещины… от бездны… пока не поздно. Слеза поможет бежать. Прихватить с собой Мэтью и бежать…

– Дэн!.. Дэн, очнись! – Мэтью тряс его за плечо. – Семимес сказал, что надо идти отсюда. Пойдём, Дэн!

– Надо бежать, – прошептал Дэниел, потому что в голове его вдруг родилась новая мысль: бежать… от бегства.

Мэтью и Семимес смотрели на него, пытаясь понять, что с ним и чего он хочет.

– Бежать… Я хочу бежать… Бежим… Мэт, Семимес, наперегонки, до леса!

У Семимеса загорелись глаза, как загорались всегда, когда надо было бежать.

– До леса. Наперегонки, – довольно проскрипел он.

– Наперегонки, – подхватил Мэтью. – Пошли!

Дэниел и Мэтью рванули изо всех сил. После того что случилось, их души просили чего-то другого. И этот бег, этот яростный бег, стал этим другим. Вначале они даже не заметили, что Семимес остался на месте (ему нужно было осмотреться: этого требовала предосторожность)… Ни Дэниел, ни Мэтью не хотели уступать друг другу. Но Дэниел так жаждал убежать от своей слабости, и глотки, которыми он глотал силу, дарованную лесом Садорн, были такими жадными, что он стал отрываться от Мэтью. Не слыша дыхания Семимеса, он оглянулся и, когда увидел, что тот по-прежнему стоит там, где стоял, крикнул:

– Мэт, прибавь! Убежим от него! Спрячемся за деревьями!

На бегу Мэтью повернул голову и посмотрел назад. И прибавил, сколько мог.