Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии. - Жак Рубо

У Молине Жана: Кретен Гийом.

У Кретена Гийома: Молине Жан.

Глава 17

Вредные букашки в программах

Спускаясь по винтовой лестнице, Блоньяр сказал Арапеду:

— Ты заметил кое-что странное?

— Нет, а что?

— Я не видел летучих мышей. А ты видел летучих мышей?

— Нет, летучих мышей я не видел.

— А ведь на колокольне всегда должны быть летучие мыши. Тем более на такой жуткой колокольне, как эта (жуткой из-за тридцати трех ударов в полночь, которые прозвучали перед убийством Бальбастра).

Немного погодя Блоньяр сказал:

— Ну, что скажешь?

— Они такие же бургунды, как я.

— Но это не единственное, в чем они солгали.

— Да, я заметил, что в мелодии, которую играли у них колокола, нет ни одного си. А в Польдевии си — это нота правды. Они считают и производят арифметические действия так, как принято у польдевцев. Поэтому я думаю, что они — польдевцы и лгут нам.

— И я того же мнения, — сказал Блоньяр. — Но что они пытаются скрыть от нас?

Затем Блоньяр зашел в лавку к мадам Эсеб, где в это время Джим Уэддерберн покупал йогурты. А Эсеб лежал в постели с… (фу, как не стыдно! Какое у вас грязное воображение! Вы что, сидели за одной партой с господами Правонезнайским и Квипрокво?)… с полевым биноклем. Ревматизм приковал его к постели, и мадам Эсеб поставила у изголовья зеркало, чтобы он мог в бинокль разглядывать на улице туристок. Кажущаяся близость изумительных форм, которые дефилировали у него перед глазами, необычайно воодушевляла его (именно тогда он принял решение больше не вставать с постели). Мадам Эсеб была встревожена. Она рассказала о том, как обнаружила мертвое тело. Ее толстый, глупый рыжий кот подволакивал уже не одну, а сразу две лапы: он не пожелал признать превосходство Мотелло, и Мотелло дал ему повторный урок. Блоньяр не стал задавать мадам Эсеб нескромных вопросов: он лишь помолчал минуту (очень долгую минуту: она продлилась ровно шестьдесят три секунды), глядя на нее рассеянным взглядом. Под конец она не выдержала:

— Это не Александр Владимирович, старший инспектор, клянусь вам, это не он!

— А кто сказал, мадам, что это был Александр Владимирович? — очень мягко спросил Блоньяр.

Она ничего не знает, подумал он и откланялся.

Настало время вернуться в кабинет и заглянуть в компьютер. Цель была проста: Блоньяру требовался полный список тех, кто когда-либо, недавно или много лет назад (но после окончания Второй мировой войны) нападал на собак; там фигурировали все известные собаконенавистники, с описанием преступного почерка каждого из них, и все недавние и нераскрытые дела о нападениях на собак, в том числе со смертельным исходом… Он не рассчитывал на ошеломляющий результат, но попытаться все же стоило.

В коридоре перед дверью кабинета они столкнулись с польдевским инспектором Шер. Хол., выходившим из туалета. Туалет находился между кабинетом Блоньяра и комнатой, где стояли компьютеры (Блоньяр связывался с ним через терминал в кабинете). Инспектор Шер. Хол. вошел вслед за ними. Войдя, он сказал:

— Меня зовут Шоруликедзаки Хилумоседза.

………………………….

Он говорил долго. Арапед перевел.

— Инспектор хотел бы обратить ваше внимание на то, что туалеты у вас, на набережной Нивелиров, не отличаются безупречной чистотой. В моей стране, говорит он, тщательно следят за чистотой в туалетах. У нас даже есть поговорка: «Чистота в туалете — путь к святости». Я научил сына правильно вести себя в туалете. Ему всего пять лет, но он никогда не забывает протереть бумагой сиденье после того, как он им воспользовался. Ваши люди не заботятся об окружающих. Почему они не признают своей ответственности за то, что из них выходит? Почему не думают о человеке, которому придется убирать запачканный туалет? И это у вас называется культурой? Позавчера, стоя в очереди в туалет в магазине, я слышал, как в кабинке кто-то страшно громко шуршит бумагой. И надо же, оттуда вышла молодая, хорошо одетая женщина. Мой шестилетний сын уже знает, что нельзя шуметь, когда ходишь по-большому, он спускает воду совсем-совсем тихо.

Не отвечая, Блоньяр подошел к столу, где стоял компьютерный терминал. Он объяснил приезжему инспектору, что надеется узнать нечто полезное, изучив список собаконенавистников. Инспектор снова заговорил.

— Я понял, и для меня большая честь наблюдать за тем, как великий Блоньяр, образец для всех нас, применяет свои научные методы. Ничто не идет в сравнение с научным методом. Недавно мой шестилетний сын сказал мне: «Папа, вчера в ванне я пукнул в воду. Сначала я понюхал пузырьки, которые поднимались к поверхности воды. А потом поймал эти пузырьки в тазик и опять понюхал. И знаешь, от них пахло точно так же». Думаю, мой сын станет великим ученым, вам так не кажется?

Инспектор Блоньяр ничего не ответил; усевшись перед дисплеем, он открыл файл с нужной ему информацией. Раздался легкий треск, гудение, и вот на экране высветились слова:

Пахельбель, Гексакордум Аполлинис, Ариа Себальдина.

и в ту же минуту из глубин компьютера полились мощные и торжественные звуки органа.

Польдевский инспектор, инспектор Блоньяр и инспектор Арапед онемели и застыли на месте от изумления, словно три соляных столпа.

Не ожидая, пока они придут в себя, перенесемся с быстротою молнии обратно в квартал Святой Гудулы. В тот момент, когда Блоньяр выходил из лавки Эсеба, отец Синуль входил в Особняк польдевских послов, где размещался Центр сравнительного патанализа и стоял его компьютер. Он пришел работать. Ему понадобилось двое суток, чтобы преодолеть это небольшое расстояние: ведь решение поработать было принято сразу после сеанса биэранализа, который он провел с Гортензией в главе 13. Дело в том, что после потрясения, вызванного смертью Бальбастра, надо было чем-то утешиться. И он пошел в «Гудула-бар». Мадам Ивонн угостила его пивом; затем месье Ивонн, Арсен, наведался в погреб и принес ему финского пива из только что полученной партии. Он, в свою очередь, тоже поставил им пива; в итоге он влил в себя довольно много кружек и вернулся домой поразмышлять. О работе не может быть и речи, завтра воскресенье, кроме того, надо принимать устные и письменные соболезнования, да и жена с дочерьми вот-вот вернутся.

Этажом выше стояла печь, в которой обжаривали кофе, и воздух был насыщен ароматом всевозможных «арабик» и «Колумбии». Отец Синуль считал, что это его стимулирует. Он включил компьютер: экран засиял мягким янтарным светом, элегантным, успокаивающим, строгим и обольстительным одновременно. Отец Синуль сразу повеселел. Вначале он немного позабавился, загоняя ненужные значки в угол «рабочего стола» с помощью обитателей своего зверинца (у него был кенгуру для переходов, енот-полоскун для уборки, кот для вставок в текст, жираф для поиска в труднодоступных местах и т. д.), чтобы размять пальцы, а затем занялся серьезным делом.

Ему надо было прослушать часть программы, которую он написал в пятницу, до несчастья. Он достал из коробочки дискету, посмотрел на нее и нахмурился: он не помнил, какой именно файл ему нужен. Надпись на дискете ему ни о чем не говорила. Кроме того, с программой явно что-то было неладно: недоставало одной мелочи, которую он записал на листке бумаги. Он выдвинул ящик стола, и сердце у него сжалось. Как среди этого вороха листков найти нужный? «Память ни к черту, — подумал он, — пора бросать пить».

Наконец, все было готово. Синуль уселся перед экраном, который всякий раз радовал его своим янтарным сиянием. Нужный цвет и фактуру для своего экрана он обнаружил, прогуливаясь по Лондону, куда его притащила мадам Синуль: ей хотелось посмотреть, как в галерее Клор заново развесили Тернера. Хорошо еще, что на свете есть пабы! И вот однажды в музее Виктории и Альберта он увидел кусок янтаря. И сразу захотел, чтобы экран его компьютера в точности походил на янтарь — текстурой, блеском, мягким свечением и прелестью. Центру сравнительного патанализа это обошлось в кругленькую сумму. В электронных кишках забурчало, раздалось победное «пи-и!», и зверюга, как с нежностью называл ее Синуль, возвестила:

«Я готова».

Синуль вставил дискету в дисковод и стал ждать. На экране появился длинный список имен с несколькими строчками пояснений к каждому. Ошеломленный Синуль придвинулся поближе, чтобы лучше видеть, и прочел следующее:

Орсэллс Филибер, философ.

Обычная тактика по отношению к собакам: садится на скамейку в сквере и начинает читать вслух перед собакой, которую выбрал жертвой, отрывки из своих новейших сочинений. Когда несчастное животное, не выдержав пытки, оскаливает зубы и рычит, — подает жалобу на хозяина и требует, чтобы собаку ликвидировали.