Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии. - Жак Рубо

Ну хорошо, скажете вы, а что если роман переведут в Америке? Вопрос, конечно, непростой: на случай, если в Америке кто-нибудь решит перевести мою книгу (в Англии проблема пока не достигла такой остроты), и глава 13 так или иначе будет выброшена, мне, возможно, следовало бы сделать эту главу максимально облегченной, переходной, чтобы вместе с ней не выбросили какой-нибудь важный поворот сюжета. Но я не могу это сделать. Не могу убрать из этой главы то, в чем заключается ее особая притягательность: рассказ о биэранализе, изобретении отца Синуля, с которым я не успел вас ознакомить в главе 12, потому что Гортензия завернула в булочную.

Итак, пришлось оставить в неприкосновенности главу 13. Вот эта глава.

Что такое «биэранализ?» Рассмотрим этимологию этого слова. Оно состоит из двух частей. «Биэр» — английское слово, означающее пиво. Анализ — это анализ.

Биэранализ — новейший и самый совершенный тип анализа. Вначале был патанализ Альфреда Жарри; затем появился психоанализ в его мночисленных старых и современных разновидностях, как, например, эгоанализ Хулио Харерама. И наконец, Синуль изобрел биэранализ.

Это происходит следующим образом: пациент или пациентка входит в кабинет отца Синуля. В кабинете стоит письменный стол, перед столом — кресло, на столе — лампа и какие-то бумаги. А еще в кабинете стоит кушетка. Пока все вполне традиционно. Но заметьте: во всех классических разновидностях анализа пациент ложится на кушетку и начинает говорить. В то время как аналитик сидит за столом и просматривает почту. А отец Синуль внес в этот процесс кардинальные изменения, с которыми отныне нельзя будет не считаться.

На кушетку ложился он сам, с кружкой пива. Анализируемый (ая) садился за стол и говорил.

Для чего было нужно пиво? Для того чтобы воссоздать атмосферу английского паба, располагающую к откровенности. Представим себе типичную английскую семью за обедом. Папа читает «Таймс», за которой его не видно. Мама нервно ходит из столовой на кухню и обратно, проверяя готовность «кастрюльки» (французский рецепт). Дети сидят не шелохнувшись. Мертвая тишина. Хочешь поговорить — иди в паб. Это и навело отца Синуля на мысль о пиве.

Почти сразу же он засыпал и начинал храпеть. В этом была вся суть его метода: если пациент замолкал, отец Синуль просыпался от внезапно наступившей тишины, и сеанс заканчивался неудачей. Поэтому пациент должен был, вынужден был говорить, говорить, под ежеминутной угрозой возможного, затем вероятного, затем неизбежного пробуждения отца Синуля. И снова возникает сравнение с пабом: вспомните, какое лихорадочное возбуждение охватывает посетителей перед закрытием, когда звенит колокольчик, возвещающий о наступлении closing time. У отца Синуля тоже имелось нечто подобное: если пациент говорил без умолку (то есть сеанс прошел успешно), он прерывал сеанс с помощью особого приема. Чем дольше лились слова, тем глубже погружался он в сон. И тогда кружка выпадала из его руки, запястье поворачивалось, и польдевские наручные часы-будильник говорили: I love you (по-польдевски). Отец Синуль просыпался, сеанс был окончен.

Для полноты картины упомянем еще одно коренное преобразование, внесенное отцом Синулем: сеансы биэранализа проводились совершенно бесплатно. Более того, если сеанс приходился на соответствующее время, отец Синуль угощал пациента обедом.

Гортензия села за стол и выложила все, что у нее было на душе. Но она не осталась обедать, ей нужно было возвращаться домой и готовить обед мужу. Отец Синуль порекомендовал ей меню, вполне соответствующее тому, что он услышал во время сеанса. Конечно, на сеансах он спал, но при этом прекрасно слышал, что ему говорили; все сказанное сразу же вторгалось в его сны и, помимо его сознания, становилось источником необычайно верных диагнозов и рекомендаций.

Когда она удалилась, отец Синуль решил пойти поработать.

Зная, что отец Синуль выполняет обязанности органиста в церкви Святой Гудулы, мы уже предвкушаем бесплатный органный концерт и представляем себе его программу: немножко Баха, немножко Пахельбеля, может быть, еще Букстехуде, и под конец — какой-нибудь пышный хорал Преториуса. Глубокое заблуждение! Как часто бывает у людей в зените жизни, отца Синуля обуяла неодолимая страсть: он полюбил компьютер.

На это была причина: во время приступов подагры (все более частых) дотронуться до органной клавиатуры стало почти невозможно, он кричал от боли. А вообще, честно говоря, с годами он устал без конца стучать по инструменту, словно глухой для глухих. Он хотел играть лишь тогда, когда у него появится желание (это порой случалось), но главное, ему надоел орган Святой Гудулы; он хотел опробовать новые инструменты, выехать куда-нибудь на гастроли: органы, вина и сыры долины Луары; или, скажем, органы и пабы графства Кент. На свете было столько занятий, куда более интересных, чем работа: читать самые последние книги по научной фантастике, спорить о «нашем чудесном обществе» со старыми друзьями, в частности, с Автором, усовершенствовать биэранализ, выслушивая волнующие признания красивой молодой женщины, пререкаться с дочерьми, орать на жену и на сына, и т. д.

И вот его осенила гениальная, потрясающая идея: в тот день он нарезал картошку, предварительно почищенную Жюли, для своей фирменной запеканки по-деревенски, — чтобы проверить, чем она отличается от запеканки Лори, — угодил ножом себе по пальцу и залил кровью весь стол. Жюли повела его к врачу, а он всю дорогу думал о своей замечательной, грандиозной идее: если он не хочет играть на своем органе сам, значит, некий Икс должен играть вместо него. Однако этот Икс не может быть помощником, нанятым за деньги, потому что:

— если он будет платить Иксу, у него не останется денег на пиво, на книжки по фантастике, на компакт-диски, не говоря уж об антрекотах для пропитания обожаемых малюток (рыжей и блондинки);

— если он не будет платить Иксу, какой Икс согласится играть вместо него?

Из этого следует, что Иксом должен стать некто, не принадлежащий к роду Гомо сапиенс. Подумаем о магнитофонной кассете. Хорошо. Предположим, это будет кассета, записанная неким Игреком. И получается, что Игрек опять-таки не может принадлежать к роду Гомо сапиенс, поскольку он, в сущности, — вариант Икса. Конечно, можно использовать диск Шапюи или Изуара, хоть они и ужасно дорогие. Но ведь любой сколько-нибудь музыкальный человек, услышав запись, сразу все поймет, а это чревато увольнением. Стало быть, необходимо, чтобы:

Пустой разговор, скажете вы, всё вернулось к исходной точке: если для того, чтобы не играть на органе, Синуль должен будет записывать на магнитофон свою собственную игру на органе, что он этим выиграет?

Тут-то и проявляется вся гениальность идеи Синуля. Вместо него будет играть компьютер. Компьютер научится играть в неподражаемой синулевской манере, а сам он в это время будет отдыхать.

Предстояло решить двойную задачу.

Во-первых, надо было раздобыть такое устройство, которое запустит в компьютере нужную программу, пока он, сидя за клавиатурой, будет читать научно-фантастический роман. Это не представляло особой сложности, подобные устройства уже появились на рынке. Еще лучше было бы (но тут все упиралось в деньги, а денежный вопрос нельзя было решить, не решив вторую, более трудную часть задачи) посадить за клавиатуру робота с дистанционным управлением, который будет играть (то есть включать компьютер) за него, тогда ему не надо будет даже подниматься наверх.

Во-вторых, надо было обеспечить музыку. Для этого ему требовалось:

а) достать компьютер

б) освоить его настолько, чтобы можно было создать запас музыкальных номеров, необходимый для свободной жизни.

С помощью друзей из Центра сравнительного патанализа, которые работали поблизости, на Староархивной улице, в Особняке польдевских послов (памятнике архитектуры XVII века), он получил в пользование машину, работающую с нужной скоростью. Сначала он поставил ее прямо в спальне. Но мадам Синуль, в первое время проявлявшая чудеса терпения, однажды сказала: «Или она, или я. Или твоя любовница покинет наше семейное гнездышко, или я уйду к маме».

Вот почему отец Синуль, собравшись поработать, должен был преодолевать расстояние в сорок девять метров, отделявшее его от помещения, где стоял его компьютер.

Глава 14

Рождение транснациональной компании

В сквере Отцов-Скоромников со стороны Святой Гудулы стоят три скамейки. Каждую осеняют ветви дерева. Ту, что ближе к улице Отцов-Скоромников, — ветви каштана, ту, что посредине, — ветви липы, ту, что напротив Польдевской капеллы, — ветви иудина дерева. Время близилось к полудню; визгливые детские орды исчезли в соседних домах, чтобы подкрепиться (гамбургерами и прочим), перед тем, как возобновить штурм песочницы и ушей окружающих. Остался только один четырехлетний мальчик, который наполнил ведерко землей, смочил ее в фонтане и торжественно выложил в виде кучи у ног Лори, сидевшей на средней скамейке, под благоухающей липой.