Три доллара и шесть нулей - Вячеслав Денисов

– Хочешь сказать, что наш капитан пристрелил соплеменника в гостинице? – Посмотрев на часы – время еще было, он остановил машину в трехстах метрах от места встречи. – Но он все время был с Маринохой! Это же железное алиби! Наш барыга с устойчивой жизненной позицией, которому показалось, что Бауэр говорит о флаге, в свободное до встречи время принялся восстанавливать справедливость и при этом был на виду сначала в мэрии, потом в геральдическом обществе, а потом в обществе Эйхеля. Таким образом, алиби железное. Ты просто устал, Антон...

– Железное алиби у Маринохи! Кстати, Эйхелю очень не повезло, что он подвернулся под руку начальников в тот момент, когда бизнесмен тревожил милицию по поводу перевернутого флага. Геннадию пришлось вернуться туда, откуда он только что вернулся. В номер Бауэра.

– Ты понимаешь, что это придется доказывать?

– Не сомневаюсь. Как не сомневаюсь в том, что Эйхель – умный мент, и на доказывание его вины уйдет очень много времени. – Струге почесал нос. – К чему нос чешется, Пащенко?

– Бить будут... Значит, Эйхель, когда звонил мне, до последнего момента был уверен в том, что картина продолжает находиться у Хорошева? Дождался Бауэра, пустил ему пулю в лоб, и теперь можно спокойно заниматься подполковником?

– Правильно. Он и о задержании Полетаева тебе сообщил, потому что не все знал. А когда ты его как электрошоком ударил, сообщив новость о Николае Ивановиче, он тут же принялся за дело... Куда они могли пойти?

– Гранцев прав. – Пащенко залез рукой в бардачок и вынул вторую таблетку цитрамона. – Бауэр вез тетрадь, в которой находилось ровно столько информации, сколько было достаточно для беседы с Хорошевым. В случае его упорства не так трудно прислать из Германии вторую часть. Военные преступления, Антон Павлович, это вам не шапочный грабеж! Как засудят-засудят в Гааге!.. Мало не покажется... Тут за одно молчание не только Гойю, но и весь период Ренессанса из Эрмитажа выменяешь!

В сознании двоих профессионалов сыска и права скопился отстой. Любое колыхание более-менее обоснованной мысли бередило эту массу и все сильнее закупоривало отверстие, через которое шел сброс несостоявшихся идей. Ситуация развивалась столь стремительно и неожиданно, что каждое вновь появляющееся известие меняло суть происходящего кардинально и бесповоротно. Сначала виновником смерти Бауэра представлялся Хорошев. И более логичный принцип поиска, чем отстрел Седым конкурента, представить было сложно. Подполковника сменил Эйхель, и... теперь и это объяснялось вполне резонно. Тоже конкурент, только в другом направлении. Верилось, правда, с трудом... Но разве есть место эмоциям? Разве не было в жизни Струге и Пащенко чего-то, что теперь могло стать для них новостью? Кто знал, что Валька гадом окажется? То-то... А чем Генка хуже? Так что не стоит так изумляться. Тем более рвать на себе волосы.

И все-таки... Эйхель??? Не может быть.

А Хорошев?! Если бы не его просьбы относительно чужеземцев и Полетаева... Где доказательства того, что он каким-то образом причастен ко всем страшным событиям, произошедшим в этом июне? Только бред «федералов»... Вот уж кому верить!.. Как в народе говорят? Никогда не пей с теми, с кем утром невозможно будет похмелиться. Истина! Этим двоим только поверь – завтра будешь сидеть и думать: как же случилось, что я вот так... Без работы, без денег и без будущего...

Лучше, конечно, никуда не совать свой нос. Но так уж сложилось, что, когда обоняние особо обострено, вонь сама тебя находит. Куда ни пойди. А потому приходится что-то делать, чтобы не пришлось плющить попу о шконку.

«Впрочем, – думалось Антону, – это уж слишком. Перебор. Можно сидеть не на шконке, а на собственном диване, но с испохабленной биографией и трясущимися от стыда и обиды руками».

Но Эйхель-то?

Да-а-а-а...

– Поехали. – Антон толкнул друга локтем. – Нехорошо опаздывать. Даже если на встречу с отморозком едешь... Все равно нехорошо.

Дождавшись, когда прокурор смешается с потоком машин, Струге усмехнулся и положил ему руку на плечо.

– Сложилась очень интересная ситуация. Хорошев ищет Полетаева, а Эйхель, который совсем недавно искал Хорошева, идет следом за Николаем Ивановичем. А нас, знающих всю правду, контролируют два столичных «федерала», которым мы, сгорая от желания остаться при работе и положительном реноме, вынуждены сливать дезинформацию.

– Интересно, куда движется эта сладкая парочка... – пробормотал Вадим.

– Ты о какой из мной перечисленных?

– О Полетаеве с Эйхелем. Мне вообще плохо представляется, как Гена будет выколачивать из этого хмыря холст с «Ныряльщиком». На это ведь, черт побери, нужно время! Не подойдет же мент к жулику и не скажет: «Слышь, отдай-ка мне Гойю!»?! Маразм полный, правда? Чтобы картина перешла к Эйхелю, нужно как минимум пять часов! Пока пальцы Николаю Ивановичу все переломаешь, пока голову в тисках зажмешь... Опять же, условия соответствующие для этого должны быть.

Антон в смущении потер щеки.

– Да, Пащенко... Вот это рикошет... Он всем рикошетам рикошет. Я сейчас завидую «убойникам» из ГУВД, «поднимающим» эту «мокруху». Вот у кого, наверное, голова не болит по поводу версий!.. Вон «Искра» и банк напротив. Видишь кого-нибудь, Вадим?

– Вижу.

– У кинотеатра?

– Нет. Около банка. – Рука прокурора на руле едва заметно дрогнула и сжала оплетку так, что побелели казанки.

– Вальку-паразита?

– Нет. Генку-паразита.

Глава 8

– Кого?!!

Струге хлопком руки опустил солнцезащитный козырек салона и отстранился от стекла так, чтобы было невозможно рассмотреть его лицо в темноте тонированного салона.

– Эйхеля, – спокойно ответил Пащенко.

Он всегда успокаивался по мере приближения развязки, позволяя эмоциям выплескиваться лишь тогда, когда события входят в коридор безопасности.

Рассмотрев стоящих неподалеку от оперативника двоих мужчин и узнав одного из них, судья понял, что примета сработала. Пащенко опять прав в том, что эта развязка близка. Это подтверждал Николай Иванович Полетаев, спокойно беседующий с каким-то джинсовым типом на крыльце финансового учреждения. Не узнать президента строительной компании Струге не мог – за те пять лет, к которым Антон Павлович приговорил мошенника, тот совершенно не изменился. Разве что лысина стала чуть более акцентирована, и теперь Полетаев не прячет ее за аккуратно вычесанными на середину головы выращенными до неприличия прядями висков.

Двое на крыльце повернулись к входным дверям лицом и стали подниматься по ступеням.

Да кто этот второй?!

– Черт, Антон!! У нас здесь встреча через две минуты! Что за кишмиш – винегрет?!! – в бессилии заговариваясь, яростно прошипел Пащенко. – Что делать-то?!

– Сидеть! – Струге водил головой от кинотеатра к банку, будучи уверенный в том, что в подобной ситуации ни в коем случае нельзя дергаться и совершать поступки, значение которых не сможешь объяснить ни сейчас, ни через пять минут, ни через год. – Сидеть и не высовываться! На пятаке площадью в сто квадратных метров собрались все, кто искал друг друга на протяжении двух недель! Неужели ты хочешь испортить такую встречу?

Прокурор вынул из кобуры, под пиджаком, пистолет и опустил его на колени.

Струге наблюдал за действиями Эйхеля.

А тот проследил, как обе совещающиеся стороны исчезли в чреве банка, выбрал место поудобнее – на стульчике кафе перед банком, – и закинул ногу на ногу.

Антон перевел взгляд к кинотеатру. Он сделал это скорее машинально, чем стремясь рассмотреть ситуацию перед его входом. Сделать это все равно нельзя было – «Искра» располагалась в яме. Именно по этой причине рябой и выбрал это место. Дойдет до стрельбы на площадке перед неработающим рестораном – жертв не будет.

И тут Антон понял, что посмотрел он сюда не зря.

На перилах, ограждающих спуск к кинотеатру, сидели двое коротко стриженных парней и профессиональными взглядами смотрели на крыльцо. Цепкими, проникающими, словно рентген, взглядами. Один из них поднес к подбородку рукав льняной рубашки.

Простое движение человека, желающего вытереть неудачно сплюнутую слюну. И он вытер. Вытер абсолютно чистый подбородок, сказав пару слов в свой кулак.

Люди «федералов», контролирующих встречу Хорошева со старыми приятелями? Но почему тогда они сидят спиной к месту этой встречи и предметом их внимания является не «Искра», а банк?..

– Антон... Я вижу Хорошева.

Быстро просмотрев площадку перед кинотеатром и прилегающие к ней окрестности, Струге не обнаружил ни машины отставного подполковника, ни его самого.

– Не туда смотришь. – Пащенко постучал по панели пальцем, указывая направление.

Это то самое направление, за которым следит Эйхель, за которым следят они и к которому прикованы взгляды двоих парней на ограждении!

И все-таки Пащенко опять оказался прав. Хорошев сидел в белой «девятке», через дорогу от банка, в тридцати метрах от его входа. И он смотрел... на крыльцо.