Провинциальный человек - Виктор Потанин

— Аха! Попало, попало! — забила в ладоши Катя.

— На свою голову подобрали. Они будут все время драться, — сказала тихо жена, и лицо у нее потемнело, как после болезни.

Из магазина пришла мать с полными сумками. Она еле-еле взобралась на третий этаж и теперь шумно дышала. В молодости ее беспокоили легкие, и теперь, к старости, болезнь опять обострилась. В другое время она бы сразу потянулась к лекарству, а теперь остановилась возле котенка.

— Ох и чертенок! Откуда?

— Да вот подобрали, — заворчала жена и посмотрела на меня хмуро, как перед ссорой. Смешные все-таки женщины — сама кричала из форточки, беспокоилась, а подобрал котенка — все равно недовольна.

Вечером звонили всем друзьям и знакомым в надежде пристроить малыша. Но желающих не нашлось. И на второй день не нашлось, и на третий. И тогда семейство мое собралось за столом и стало придумывать котенку имя.

— Назовем его Чертик, — сказала мать, — он и похож на чертика.

— Нет — Бекар! Пусть будет Бекар!! Это с музыкой связано, — закричала весело Катя. Она пошла нынче в музыкальную школу, и ее забавляли новые звучные термины.

— Нет уж! Пусть будет Бэта, — сказал я, точно отрезал. — В детстве у меня была хорошая собака Альфа, а этот найденыш пусть будет Бэта...

— Может, все же его пристроим? — заметила робко жена, но ее слова так и повисли в воздухе. Да и Катя наша уже стучала по клавишам, и пианино гудело на все голоса.

Так и осталась Бэта в нашей квартире. Она уже привыкла и к молоку, и к мясному супу и теперь уже не била лапкой Григория, а, наоборот, смотрела ему ласково вслед. А спала Бэта на низенькой кроватке для кукол. И ложилась она туда аккуратно, бесшумно, как кукла, и Катя часто пела над ней колыбельные песни.

По утрам мать вставала рано и сразу начинала готовить нам завтрак. Григорий с Бэтой точно ее караулили. Они подходили близко, мяукали и заставляли открывать холодильник. Позавтракав, Григорий любил растянуться на коврике. А Бэта только того и ждала. Она разбегалась по коридору и прыгала на старого кота, садилась на него верхом. Григорий нехотя от нее отбивался, но, видно, ему нравилось подчиняться, да и мучила его матушка-лень. Бэта грызла ему уши, хватала за хвост, а он только жмурился и монотонно мурлыкал. Но иногда степенность покидала Григория, и он начинал играть со своей юной соседкой. Но и во время этой игры старался не обижать ее, не делать ей больно. Вообще, Григорий очень к ней привязался. Да и Бэта уже не могла жить без него, и было трогательно видеть, как они шествовали по коридору, прижавшись друг к другу боками. А во время завтрака Григорий отдавал ей самые лакомые кусочки.

Время шло. Бэта росла и была всеобщей любимицей. По утрам дочка любила забирать ее в свою кровать, и там, при первом прикосновении к ней, Бэта заливалась шумным мурлыканьем, а глаза ее выдавали блаженство.

Бэта была любопытна. Любой звук привлекал ее. Любая новая вещь не оставлялась без внимания.

— Ну и чудышко, такой еще не бывало! — говорила мать и смотрела на Бэту восторженными глазами.

— Да, своеобразна. И весьма, весьма... — соглашалась жена и загадочно щурилась. Она тоже привязалась к Бэте всем сердцем и сейчас, за легкой иронией, прятала свои настоящие чувства.

Каждый день мы выводили на прогулку Григория. На улице кот катался на спине, потом медленно обходил весь двор, устало ложился на живот и начинал себя обихаживать. Старость, как говорится, не радость.

Однажды мать не успела вовремя прикрыть дверь за Григорием, и в этот миг вырвалась в подъезд Бэта. С тех пор они стали гулять вместе. Бэта резвилась и бегала, а старый кот дышал свежим воздухом и любовался своей подругой.

Наступила весна. Солнышко из холодного сразу сделалось теплым, и все мое семейство собралось на дачу. Собрались и поехали. И вскоре Бэта с Григорием очутились на воле. Григорий прибыл на дачу как старый хозяин. Он сразу обнюхал все углы, сходил в подпол и что-то проверил там, а потом лег на крыльцо и зажмурился от тепла. Бэта же не отходила от матери. Пойдет та за молоком — и Бэта за ней. Пойдет на речку воды принести — и та следом. Матери это нравилось, и у нее все время было хорошее настроение.

Любимым занятием Бэты стала беготня по двору. Иногда она пряталась в траву, и тогда глаза у нее делались очень зелеными и тревожными. Ей хотелось кого-то поймать, к кому-то подкрасться, но ловить во дворе было некого.

А спать она любила в книжном шкафу. Об этом мы узнали совершенно случайно. Как-то мы ее потеряли и стали искать, но нигде не нашли. А потом мне понадобилась книга, и я подошел к книжному шкафу. Она лежала там на спине кверху лапками и блаженно мурлыкала. С тех пор это место стало ее самым желанным. А потом мы догадались, что эта привычка — спать на спине в укромном местечке — родилась у нее, наверное, еще в пору бездомного детства. Вообще-то, теперь Бэта во многом изменилась. У нее появилось много манер, которые восхищали нас. Она была ласкова и доверчива, хорошо знала свое имя и была очень преданной.

— И откуда в ней такая порода? А, поди, на помойке родилась... — как-то рассмеялась жена. Ее сразу услышала дочка и забила в ладоши:

— Пани Помойская, пани Помойская! Я придумала!

С тех пор у нашей Бэты появилось новое прозвище.

Пани Помойская имела большой успех. Соседские коты частенько заходили в наш двор и вызывали Бэту на все голоса. И тогда с ними расправлялся Григорий. Но силы у старого кота все слабели, слабели, и скоро незваные гости уже смотрели презрительно на Григория и совсем его не боялись.

Первые котята были для Бэты сном, который она быстро забыла. Так прошел первый год ее жизни. А потом опять наступила зима. И начались морозы, метели, и мы тоже скоро забыли, что недавно было лето, теплая речка и зеленая травка.

Наступил самый холодный месяц — январь. В конце января и случилось несчастье. Григория в тот день, как обычно, вывели на прогулку. Он прошелся несколько раз по двору и нырнул в подвал. Как ни звала его мать, как ни упрашивала, он не вышел на зов. Прошло два дня, а Григорий не появлялся. Вся семья жила в тревожном ожидании. Да и есть такая примета: если кошка уходит из дома — непременно придет беда. Каждый вечер мы с женой обходили все соседские околотки и кричали, мяукали и звали ласковыми голосами: «Гриша! Гриша! Григорий...» Но кот как сквозь землю провалился. Пришла тревожная мысль: а может, его убили или украли. Все еще бывает... Как-то набрели во дворе на подростков. И жена сразу к ним:

— Вы старенького кота не видели? Может, куда-нибудь утащили?

— На фига козе баян! — ответил бойкий рыжий мальчишка. Второй его поддержал:

— Зачем он? Разве на шапку? — и нехорошо захихикал.

— Пойдем отсюда. Хулиганье, — возмутилась жена и еще больше расстроилась.

Прошла неделя. Бэта все это время тосковала и молча лежала на коврике. И перестала есть, только понемножку пила. Решили вынести ее на улицу. Сначала она вела себя спокойно, но потом заволновалась, стала потягивать носом, подошла к окошечку в подвал и юркнула в темноту.

Мать испугалась, стала звать ее. Она громко замяукала и через некоторое время вышла. За ней почти на животе выполз Григорий. Он был грязен, шерсть скаталась, глаза виновато жмурились и слезились. Увидев мать, он хотел замяукать, но только тонко и обессиленно запищал. Бэта от него не отходила, обнюхивала с головы до хвоста, лизала морду, становилась к нему боком, терлась о него.

Григория занесли на третий этаж на руках. Напоили водой. Понемногу он стал оживать, приходить в себя. По утрам по-прежнему лежал в коридоре, а Бэта прыгала через него, играла его хвостом, кусала уши, словом, простила ему долгое исчезновение.

Но дни Григория были сочтены. Он был уже в том возрасте, когда долгое отсутствие еды и тепла не восполняется пребыванием на свободе. Умирал он тяжело, как человек при тяжелой болезни. Кошки, чувствуя приближение смерти, обычно уходят из дому. Григорий умер дома. Я отвез его в деревню на дачу. Похоронил в деревянном ящике за баней, погрустил — так привязалась к нему душа. Семья моя тоже долгое время не могла успокоиться. Матери слышался его голос, дочка садилась есть и вспоминала, как он просил у нее колбасу. Словом, отсутствие Григория было тягостным и стало бы еще тяжелее, если б не Бэта.

И теперь я часто смотрю на нее и думаю о своей семье, о своей работе. И мне хочется тишины и спокойствия, и чтобы каждый день в моем доме была радость. Иногда мне грустно и тяжело, и в такие минуты я мысленно обращаюсь к Бэте — да продли, судьба, твои дни. Потому что, пока ты жива, мне как-то легче, надежней, потому что все мы братья на этой земле — и деревья, и птицы, и звери, и человек.

Провинциальный человек

Весна была совсем рядом, за окнами, и все живое потянулось к ней, предчувствуя перемены. И они уже наступали: солнце палило сильно, по-летнему, листва на деревьях клубилась. Но счастливей всех были птицы. Май месяц — их время. Людмила Максимовна слушала, как голуби стучат лапками по карнизу, как самозабвенно воркуют. Потом она протерла очки носовым платочком и устало вздохнула: «Господи, как им не надоедает. То воркуют часами, а то скребутся, как мыши... Да, да, как мыши...» Она сердито прищурилась. Почему-то болела голова и трудно дышалось. «Это, наверно, от духоты. Ну, конечно, конечно...» — догадалась она, и вдруг ей захотелось распахнуть форточку, чтобы впустить в эту душную аудиторию хотя бы глоток свежего воздуха, и тогда бы... «А что бы тогда?» Она усмехнулась и посмотрела долгим взглядом на оконную раму. Она была еще закрыта плотно, по-зимнему, каждая щелочка заделана гипсом. «Где же наши его достали? Наверно, по блату...» Снова мелькнуло в голове раздражение, и она сжала виски ладонью. Боль не проходила, и в затылке образовалась тугая неприятная тяжесть. Так бывало часто к изменению погоды. И над бровями тоже что-то нависло. Людмила Максимовна чувствовала, что начинает нервничать. Студенты отвечали сегодня очень медленно и тягуче, и было стыдно слушать, как ее родной предмет — история — тонет в серых унылых словах. «Значит, плохо научила их», — подумала опять с глухим раздражением, но сразу же отбросила эту мысль. Ведь думать так — значит окончательно расстроиться, а этого она боялась пуще всего...