Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде - Валерий Вьюгин

Однако в самом издательстве в этот период произошли описанные выше катастрофические изменения — был арестован директор И. В. Вольфсон. Вероятно, чтобы предупредить нависшую над издательством опасность закрытия, члены товарищества собрали 4 мая

1931 года расширенное редакционное совещание, на котором присутствовали, помимо сотрудников, представитель комиссии РКИ (Рабоче-крестьянской инспекции, иначе Рабкрин) по чистке издательства, который, вероятно, должен был вынести решение о его закрытии, и приглашенный «Временем» либеральный и относительно влиятельный, хотя и смещенный уже с поста Наркома просвещения, А. В. Луначарский, который в финале заседания согласился на просьбу «Времени» стать председателем его редсовета, хотя попросил иметь в виду, что «в силу перегруженности прочей работой он будет иметь возможность уделять Издательству сравнительно немного времени» (протокол расширенного редакционного совещания издательства «Время», 4 мая 1931 г.). Главным козырем издательства, отстаивавшего свое существование, было издание собрания сочинений Роллана. Докладывая о нем, сотрудники издательства подчеркивали прежде всего принципиально новый, «лабораторный», подход к переводу и редактированию по сравнению с прежними русскими переводами Роллана[751]:

Издание это в значительной степени носит экспериментальный характер: не было, кажется, случаев, чтобы при жизни автора собрание его сочинений выпускалось в таком исчерпывающе-полном объеме; новы, кроме того, до известной степени и методы перевода и редактирования. В полное собрание сочинений входят: 1) романы, 2) биографии, 3) драмы, 4) история музыки и 5) публицистика. При этой внешней разнородности творчество Роллана проникнуто ярко выраженным внутренним единством, что и побуждает представить его читателю во всей полноте. Сам Роллан считает себя не романистом, не беллетристом, а историком-поэтом — следует добавить: и мыслителем. Полное собрание сочинений займет от 15 до 20 томов, около 20 листов каждый, всего около 350 печатных листов. <…> Такого издания нет и во Франции. Объем издания предуказан автором, вообще все издание ведется в тесном контакте с ним. Принципы перевода — абсолютная точность, связанная, конечно, с необходимой литературностью. Принята определенная стилевая установка. В основу перевода положено единство мысли и художественной манеры. Особенность Ромена Роллана в том, что он поэт, пишущий прозой. Он строг и точен в выражениях, язык его не очень богат, но чист, энергичен и выразителен. В нем нет тривиальности, манерности и искусственности. Настоящий перевод Роллана резко отличается от всех старых переводов, в большинстве случаев случайных, сборных. Старые переводы грешат несоответствием оригиналу, зачастую впадают в ту «бойкость», которая граничит с вульгарностью. Кроме того, они и не согласованы: в разных томах одно и то же имя сплошь и рядом переводится различно. У нас все переводы, за очень малыми исключениями, новые. Редактура осуществляется тремя лицами (имеются в виду А. А. Смирнов, П. С. Коган и С. Ф. Ольденбург. — М. М.).

Протокол расширенного редакционного совещания издательства «Время», 4 мая 1931 г., стенографическая запись выступления А. А. Смирнова

К августу 1931 года вышли первые пять томов собрания сочинений Роллана, все тиражом в 7200 экземпляров, на чем закончилось печатание «Жан-Кристофа», переведенного, под общей редакцией А. А. Смирнова, М. Е. Левберг, А. Н. Горлиным, А. А. Франковским, М. А. Дьяконовым, Н. Н. Шульговским, С. Я. Парнок[752]. В последнем, пятом томе было опубликовано послесловие Роллана к роману, написанное специально для русского издания, где подробно излагалась история создания «Жан-Кристофа». Следующим произведением Роллана по порядку томов русского собрания сочинений была «Очарованная душа», однако писатель продолжал работать над ее заключительной книгой (см. письмо Роллана «Времени» от 20 февраля 1931 г.), поэтому, выпустив в начале 1932 года 6 и 7 тома, содержавшие первые три книги романа в переводе под редакцией А. А. Смирнова[753], издательство объявило, что 8 и 9 тома, зарезервированные для заключительных частей романа, выйдут позже, и стало выпускать следующие тома[754]. В 11 том, увидевший свет в марте 1932 года, вошли «Пьер и Люс» (пер. Е. С. Кудашевой) и «Клерамбо» (пер. А. А. Франковского) (выходные данные этого тома уже отражают произошедшие в руководстве издательства перемены: бывший главный редактор Г. П. Блок числится техническим редактором, ответственным же редактором назван Я. Г. Раскин).

В июне 1932 года вышел 10-й том, включавший «Кола Брюньона» (пер. М. Л. Лозинского) и «Лилюли» (пер. А. Н. Горлина). Вероятно, десятый том вышел после одиннадцатого потому, что издательство ожидало присылки специально написанных Ролланом для советского издания «Примечаний Брюньонова внука» (датированных мартом 1930 года) и послесловия к «Лилюли» (дата 11 ноября 1931 г.). «Времени» принадлежит заслуга подготовки знаменитого русского издания «Кола Брюньона»[755] в переводе М. Л. Лозинского[756] с автолитографиями Е. А. Кибрика, хотя соединение под одной обложкой перевода и иллюстраций произошло уже после закрытия «Времени» (в 10 томе собрания сочинений «Кола Брюньон» сопровождается одной иллюстрацией М. А. Кирнарского, оформлявшего все тома издания). На упоминавшемся открытом редакционном совещании издательства 4 мая 1931 года М. Л. Лозинский сделал сообщение о принципах, положенных им в основу тогда только начатого перевода:

«Кола Брюньон» написан прозой сплошь и рядом переходящей в прозу ритмическую и рифмованную причем эти рифмованные отрывки построены в стиле как бы прибаутки. Наряду с несомненной рифмой, которую автор сознательно вводит, как таковую, встречается в ряде случаев и рифма так сказать «кажущаяся», возникающая случайно в силу распространенного во французском языке подобозвучия окончаний. Переводчик должен ставить себе задачей передавать рифму рифмой всюду, где несомненно ее наличие (хотя бы иной раз и «разгружая» систему рифм; например, систему из четырех одинаковых рифм передавая двумя парами рифм). В отдельных случаях позволительно не передавать рифму оригинала; но допустимы и «компенсации», т. е. введение рифмы там, где ее нет в оригинале, но где она вытекает естественно из строя фразы. Другими словами, переводчик не должен избегать непроизвольной рифмы в тех местах, где она уместна. Конечно введение рифмы в русский перевод неизбежно ослабляет лексическую точность перевода, — но такая неточность искупается адекватностью высшего порядка — более верной передачей всего строя речи, самой окраски повествования.

Протокол расширенного редакционного совещания издательства «Время», 4 мая 1931 г., стенографическая запись выступления М. Л. Лозинского

Что касается знаменитых иллюстраций Е. А. Кибрика к «Кола Брюньону», то они впервые увидели свет в издании ленинградского отделения «Художественной литературы» в 1936 году в сопровождении специально написанного Ролланом восторженного текста «Кола приветствует Кибрика»[757], однако договор на их создание и воспроизведение был заключен с художником именно издательством «Время»[758], когда планировалось «роскошное художественное издание» «Кола Брюньона» «с деревянными гравюрами какого-нибудь из наших крупных художников» (письмо «Времени» Роллану от 3 октября 1933 г.), которое издательство не успело осуществить[759].

В сентябре 1932 года вышли 12 и 13 тома с работами Роллана о театре. В них «Временем», в соответствии с указаниями Роллана, был уточнен относительно французского издания «Hachette» порядок расположения произведений, то есть состав этих томов русского издания является авторизованным и текстологически дефинитивным по сравнению с французским[760]. Тринадцатый том, куда вошли более ранние драмы, написанные Ролланом до «Народного театра», был снабжен послесловием В. А. Десницкого, разъяснявшего публике, что напечатанные драмы представляют собой пройденный этап в творчестве Роллана, который ныне уже не «буржуазный гуманист», а «человек опыта пролетарской революции». Именно эта произошедшая с Ролланом политическая метаморфоза пошатнула «моральные» основания, на которых покоился его договор со «Временем».

Начиная с 1931 года Государственное издательство стало проявлять все более активный интерес к тому, чтобы, в нарушение «морального» монопольного права «Времени» на издание сочинений Роллана, выпускать те или иные произведения французского писателя, причем не просто, как раньше, пользуясь отсутствием на территории СССР Бернской конвенции, а с согласия и с предисловиями Роллана. В конце октября 1931 года к Роллану обратился Музгиз, подразделение Госиздата, а именно советский музыковед М. В. Иванов-Борецкий, с просьбой дать предисловие к новому русскому переводу сочинений Роллана о музыке и музыкантах (см. письмо Роллана «Времени» от 27 октября 1931 г.). Роллан ответил, что связан договором со «Временем», которое печатает его полное собрание сочинений, из какового он ни в коем случае не хотел бы выпускать музыкологические сочинения: «музыка — это сердце всего моего творчества; я обязан ей не только своей манерой воспринимать, а также некоторыми из моих героев; я частично обязан ей своим инструментом наблюдения и выражения — самой психологией» (там же; см. об этом также письмо Роллана «Времени» от 25 октября 1929 г.). Таким образом, при первом столкновении с гос-издательством Роллан вполне понимал, что выход его произведений о музыке в дешевом и тиражном музгизовском издании сделает невозможным их публикацию в составе фундаментального собрания сочинений. «Время» восприняло первую же претензию госиздательства на Роллана как потенциально для себя катастрофическую: