ЭДЕМ-2160 - Григорий ПАНАСЕНКО

В его голосе зазвучали сварливые нотки.

— Не стоит, папа, – мягко попросил Саймон.

— Ты уж извини нас, сынок, – мать замялась, – мы вот все хотели спросить. Там у вас все время идут постоянные бунты. Мы даже тебя по видеоканалу видели. Ты уж осторожней там, – и она положила ему на руку свою ладонь.

— Не волнуйся мама, это все ерунда. Ничего серьезного. И потом... – Саймон запнулся.

— И что потом, – насторожился отец.

— Ничего особенного, – Саймон поспешил к плите поставить чайник.

Уже ближе к вечеру, когда Саймон ложился спать, отец заглянул в его комнату, бывшую когда-то детской, и, прислонившись к косяку, долгим взглядом посмотрел на сына.

— Ты что-то хотел спросить, папа? – Саймон встал и подошел к нему.

— Ты хочешь бросить работу, – почти утвердительно сказал отец.

Саймон молча обнял его, подошел к кровати и лег, отвернувшись к стене. Также молча, Герберт Мерфи постоял минуту и вышел, тихо закрыв дверь.

Саймон проснулся резко, почти без перехода в ту полуявь-полусон, когда еще не понимаешь, что ты уже не спишь. От сна у него осталось острое чувство потери, которую он так и не смог найти. Желтый от уличных фонарей потолок комнаты оттенялся густым мраком по углам. За дверью крадучись кто-то прошел. Саймон услышал тихий плач. Он вышел в слабо освещенный коридор и постучал в комнату родителей. Не дождавшись ответа, он толкнул дверь.

На кровати, разметав руки, лежал отец с заострившимся бледным лицом. Грудная клетка его судорожно вздымалась. Саймон бросился за несессером. Торопливо вскрывая шприцы и обламывая головки ампул, он вернулся в комнату. После гепарина и лидокаина отец задышал ровнее, а после инъекции морфия еще легче. Он открыл глаза и шевельнул уголком губ.

"Чип! Скорую помощь и дислокацию!" – и еще раз – "Чип?!" Электронная насадка молчала. Саймон набрал номер медбазы на терминале, но его соединили только с шестого раза. Раздраженная сестра-диспетчер записала вызов и пообещала, что бригада скоро приедет.

Минуты текли медленно, как тающий воск. Серый рассвет прокрался в комнату, когда Саймон услышал нарастающий грохот и лязг. Уже десять минут отец дышал все тяжелее и тяжелее. Лекарств не осталось. Саймон сжал кулаки так, что костяшки побелели. Мать всхлипнула рядом. Неожиданно отец захрипел и протянул руку к сыну. Встав на колени, Саймон обнял его за голову и сжал ледяную, мраморно-белую кисть. Герберт Мерфи пытался что-то сказать, но из его горла вырывались лишь хрипы. Саймон с ужасом увидел, как на губах отца выступила кровавая пена.

— Не надо, – ему казалось, он крикнул, хотя на самом деле еле просипел эти слова.

Тело Герберта Мерфи еще несколько раз вздрогнуло, и он замер, вытянувшись во весь рост.

Саймон понял, что его отец умер.

Рядом в истерике забилась мать. От этого пугающе резко в предутренней тишине прозвучал дверной звонок. Саймон на ватных ногах еле дошел до двери. На пороге стояла соседка.

— Что у вас случилось? Кто у вас кричал? – она куталась в пестрый халат и была похожа на нахохлившуюся ворону. – Ой, извини Саймон, не узнала. С приездом.

— У меня отец умер, – невпопад ответил он.

Соседка горестно ойкнула и запричитала. Через десять минут в квартире родителей Саймона стало людно. Собралась почти половина подъезда. Ванда Мерфи, разом постаревшая лет на десять, сидела у камина, держа в руках недопитый стакан воды. Около нее хлопотала давешняя соседка. Остальные возились с покойным. Немногие пришедшие мужчины мрачно молчали и курили, изредка ругая врачей.

— Да "скорая" не виновата. Это все антиевгенисты со своей дурью! – услышал Саймон и заметил, как все украдкой посмотрели на него.

Саймон, не говоря никому ни слова, вышел в коридор, снял с вешалки чью-то куртку и вышел на улицу. Промозглый утренний туман клочьями наползал снизу по улице. Сквозь разрывы серой завесы были видны редкие автомобили, кое-как брошенные вдоль улицы.

Чуть погодя Саймон заметил одинокие фигуры и небольшие группы людей, которые под прикрытием домов продвигались вслед за туманом. Раздавались отдельные звуки команд и лязг гусениц. Смог скрадывал расстояния и поэтому панцирные туши "Тритонов" появились как бы ниоткуда. Медленно поводя короткими, тупорылыми пушками, они в шахматном порядке ползли со стороны Бирмингем-Сити. Резкий порыв ветра сдернул саван тумана, и Саймон увидел как на ладони полтора десятка броневиков и густую сеть десантников, а внизу по улице плотную людскую массу.

Те тоже не ожидали увидеть полицию так близко, но толпа взревела, распаляя себя скандированием лозунгов, и начала медленно накатываться на Саймона. Он вжался в пилястры подъездной двери. Тут дом подпрыгнул и асфальт больно ударил по ногам, заставив Саймона упасть на колени. Соседнее здание библиотеки, пустующее в этот час, как в замедленном кино сползло фасадом на улицу, перекрыв ее грудой щебня.

Первый "панцирь", взвизгнув скрипучим металлом, заглох. Остальные, не заглушая двигателей, урчали по ту сторону неожиданной преграды. Толпа пошла быстрее и, наконец, бегом бросилась к баррикаде.

Мимо Саймона бежали женщины, мужчины, подростки. В руках некоторых из них были железные пруты, цепи. Кое-где поблескивали ножи. Какой-то горластый юнец, распалявший толпу, взобрался на крышу "бентли", размахивая автоматом.

Внезапно гневная проповедь прервалась, и тело с глухим мягким шлепком упало на бордюр. Вместо головы растекалось кровавое месиво. Саймон испуганно посмотрел на развалины, по гребню которых выстроились для прицельной стрельбы затянутые в серый камуфляж фигуры.

Глухие короткие очереди заставили бунтовщиков отхлынуть, а передние ряды, оставляя убитых и раненых, смели напиравших сзади. Цепь полицейских осторожным шагом двинулась вглубь улицы, подгоняя отстающих. Одна из убегавших женщин резко повернулась, метнув в сторону солдат-загонщиков что-то темное. Взрыв оглушил Саймона, и осколки рикошетом взвизгнули по пилястрам. Трое ближайших солдат, отброшенные взрывом, остались лежать поломанными куклами. Четвертый, встав на колено, выстрелил, почти не целясь. Саймон не разобрал звука выстрелов, и только женщина в трех шагах от него тихо сползла по стене дома.

Повинуясь непонятному инстинкту, он шагнул к ней, вглядываясь в лицо. Она попыталась встать, но лишь перекатилась на спину, и Саймон узнал Марту. Пальцы ее беспорядочно теребили белый свитер, на котором расплывалось черно-красное пятно. Ткань быстро пропитывалась кровью, приобретая оранжево-грязный оттенок.

Он опустился на колени рядом с ней и осторожно приподнял край одежды: на месте живота зияла рваная рана, в которой что-то булькало и шевелилось. Саймон поднял глаза и понял, что Марта его уже не видит. Только ее губы лихорадочно шевелились. Саймону показалось, что она произнесла только одно слово: "убийца!". Слепо шаря вокруг руками, он поднялся, потянув за собой тяжелую металлическую цепь. Улица была пуста. Цепь со звоном выпала из разжавшихся пальцев и Саймон увидел, что его руки испачканы в крови. В дверях дома стояла соседка, с ужасом глядя на него.