Труды по истории Москвы - Михаил Тихомиров

МИТРОПОЛИЧИЙ ДВОР, ЦЕРКВИ, МОНАСТЫРИ, ДУХОВЕНСТВО

МОСКОВСКИЕ КНЯЗЬЯ И ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ

Историк не может игнорировать ту могущественную силу, которая в средние века воплощалась в церкви. Православная церковь на Руси обладала большим количеством земельных имуществ в городах и вне городов. Монастыри и церкви пользовались особыми льготными правами, а епископы и игумены были могущественными феодалами, с которыми приходилось считаться самим великим князьям.

Большое значение церкви как феодальной силы было учтено московскими князьями. Они выступали защитниками чистоты православия и пользовались поддержкой церкви в конфликтах с другими князьями. С особой силой эта поддержка сказалась в 1329 году, когда Иван Калита по приказанию хана ходил выгонять из Пскова бежавшего туда тверского князя Александра Михайловича. Псковичи горячо поддержали Александра, отказавшегося ехать в Орду, но Калита обратился к митрополиту Феогносту, который послал «проклятье и отлучение на князя Александра и на пьсковичь».[493] Так православная церковь применила любимое средство католического духовенства, столь часто прибегавшего к помощи интердикта – отлучения от церкви. Это было грозное оружие в руках духовенства. Оно действовало, как удар молота, на слабые души суеверных людей: закрывались церкви, прекращалось богослужение, переставали крестить младенцев, венчать вступающих в брак, отпевать покойников. То, чего Калита не мог добиться оружием, было достигнуто церковью. Страх отлучения заставил Александра Михайловича покинуть Псков, чтобы проклятие не легло на город. Так пишет летописец, благоприятно настроенный к тверскому князю. Новгородский автор говорит проще: псковичи выпроводили князя Александра от себя.

К закрытию церквей и запрещению выполнять церковные обряды московские князья прибегнули во время конфликта с нижегородским князем. Игумен Сергий Радонежский затворил церкви в Новгороде.

В середине XV века великий князь Василий Темный как защитник православия выступил против самого митрополита Исидора, принявшего унию православной церкви с католической под главенством папы. Понимая, что уния не может состояться без согласия московского князя, «Еугений епископ, раб рабом Божиим» обращался к московскому великому князю как покровителю православной церкви в России, но встретил в нем яростного противника. Православная церковь была сохранена от унии «обличением Богом вразумляемого великодержавного Васильа Васильевича, в благочестии цветущаго царя всеа Руси».[494]

Московские великие князья нашли в митрополитах своих непосредственных помощников и «потаковников», одобрявших даже такие поступки великих князей, которые в других случаях вызвали бы безусловное церковное обвинение и даже отлучение. В этом смысле особенно показательна позиция митрополита Феогноста, непосредственного преемника первого московского митрополита, по вопросу о третьем браке великого князя Симеона Гордого. Похоронив свою первую жену, литовскую княжну Айгусту, названную в крещении Анастасией, великий князь женился на дочери одного из мелких князей, Евпраксии. На следующий год Симеон отослал вторую жену на Волок к отцу и через некоторое время женился в третий раз на тверской княжне Марии. Этот поступок московского князя не вызвал особого осуждения летописцев при всей своей необычности и дерзости, хотя разводы в древней Руси были явлением исключительным и строго запрещались церковью. Даже в XVII веке только первый брак считался полностью законным, третий же брак московские книжники выразительно называли «свинским житием». Митрополит выражал свое недовольство поступком Симеона Гордого только для вида. Вскоре после вступления Симеона в третий брак он сам и митрополит Феогност послали в Царьград «о благословении» третьей женитьбы, и патриарх освятил своим авторитетом, купленным русскими деньгами, явное беззаконие.[495]

По—иному к этому отнеслись русские люди, среди которых ходили разные слухи. Рассказывали, что вторую жену Симеона «великую княгиню на свадьбе испортили; ляжет с великим князем, а ему кажется мертвец». Приведенное известие говорит о каком—то отвращении, быстро внушенном молодому Симеону его второй женой. Конечно, такая версия не могла быть приемлемой для официальных московских кругов. Поэтому сложилась легенда о бесплодии Евпраксии в течение двух лет как о причине развода. Дерзость и своеволие Симеона сказались и в его дальнейших поступках. Отослав свою жену обратно к ее отцу на Волок, Симеон велел ее выдать замуж, и опозоренная Евпраксия сделалась женой князя Федора Красного, родоначальницей князей Фоминских.

МОСКОВСКАЯ МИТРОПОЛИЯ

В первой половине XIV века Москва сделалась постоянным местопребыванием русских митрополитов. Трудно переоценить политическое значение утверждения митрополичьей кафедры в Москве. Старая традиция связывала представление о «царствующем городе» с тем местом, где жили государь и митрополит. Пышные богослужения по случаю поставления в епископы, когда в столице собирались высшие иерархи из других городов, постоянные сношения с Константинополем и с княжескими столицами на Руси, встречи и проводы митрополитов и епископов, блестящие церковные церемонии, до которых были так падки средневековые люди, сделались достоянием Москвы. Можно было не признавать притязаний московского князя, но нельзя было под страхом отлучения игнорировать митрополита.

Москва получила неоспоримые преимущества перед всеми другими городами, и московская епархия поднялась неизмеримо выше всех остальных. Митрополит держал в своих руках право поставления епископов и суда над ними и нередко им пользовался; силу его духовной власти испытали даже иерархи таких крупных городов, как Новгород и Тверь. Уже в 1325 году новгородский кандидат Моисей ездил в Москву к митрополиту Петру ставиться на архиепископию и присутствовал на погребении Юрия Даниловича вместе с тремя другими епископами.[496] Большие денежные средства стекались в Москву вследствие приезда видных духовных лиц. Ведь устройство церковных дел обходилось недешево; поставление в духовный сан требовало больших расходов.

Многочисленные политические нити сходились ко двору митрополитов, которые имели своими хозяевами в конечном итоге московских князей. Москва была связана с патриархами в Константинополе, с афонскими монастырями, а при их посредстве – с южнославянскими землями. Историки, отстаивающие тезис о большем могуществе тверских великих князей по сравнению с московскими, забывают о том, что Москва, а не Тверь была духовным центром России XIV–XV веков. Спор за преобладание между Москвой и Тверью был решен в пользу Москвы уже тогда, когда преемник Петра митрополит Феогност, родом грек, окончательно утвердил свое местопребывание в Москве.

По каким же причинам митрополиты выбрали своей резиденцией Москву» Любопытные соображения по этому поводу высказал Пл. Соколов, по мнению которого московские князья предоставили митрополитам особо важные льготы по сравнению с тем, что получали епископы в других княжествах.

Около 1392 года великий князь Василий Дмитриевич и митрополит Киприан заключили договор «о домех о церковных и о волостех и о землях и о водах и о всех пошлинах о церковных».[497] Митрополичьи земли были освобождены от подчинения великому князю и его слугам. Договор устанавливал иммунитет монастырских сел, впрочем, пользовавшихся этим иммунитетом и раньше.

С течением времени митрополичьи владения сильно расширились, сохраняя свое особое положение государства в государстве. Митрополит со своим двором, боярами и слугами занимал «превысокий степень старейшинства». Он владел большими земельными имуществами, разбросанными в различных районах тогдашней России. Для заведования ими при митрополите состоял штат бояр, слуг и приказчиков. На торжественном и цветистом языке составителей сборника митрополичьих грамот это были «угодьи Пречистыа Богородици и великих чюдотворцев Петра и Алексеа и Ионы и митрополичи всеа Руси изстаринныа».[498] Помимо доходов от митрополичьих вотчин, митрополиты собирали чисто церковные подати: «с церквей дань… зборное, Петровское, Рожественое, и доходы, и урокы, и оброкы митрополичи».[499]

Митрополиты пользовались громадной властью над подчиненным им духовенством, не стесняясь заковывать в кандалы (в вериги железные) провинившихся или непослушных духовных лиц. Право суда и расправы в руках властного иерарха было страшным орудием его господства над духовенством и всеми подчиненными ему людьми. Церковный суд был еще страшнее суда княжеского, по крайней мере, не прикрытого рассуждениями о небесном спасении человека, пострадавшего от пытки и несправедливого судебного решения.