Труды по истории Москвы - Михаил Тихомиров

Вокруг церквей и под их непосредственной охраной жили своеобразные коллективы нищих, калек, вдовиц, «болящих и недужных». В этой среде создавались легенды о различного рода чудесах и внезапных исцелениях, которым порой отказывалось верить даже само духовенство. Церковный мир жил в Москве своей особой жизнью, это была еще одна и крупная по численности прослойка московского населения XIV–XV столетий.

СОВМЕСТНОЕ ВЛАДЕНИЕ МОСКВОЙ ВЕЛИКИМИ КНЯЗЬЯМИ И ИХ СОРОДИЧАМИ

МОСКОВСКИЕ КНЯЗЬЯ – «ТРЕТНИКИ»

Великим князьям приходилось сталкиваться в Москве не только с боярством, но и со своими сородичами – князьями—совладельцами. Поэтому борьба великих князей с боярами все время перемежалась их борьбой с князьями—сородичами, в интересах которых было сохранять территориальную раздробленность Москвы и совместное владение ею всем домом Калиты.

В самом начале XIV века Москва находилась еще в общем владении сыновей Даниила Александровича (умер 5 марта 1303 года). На первых порах братья держались дружно и общими силами боролись с врагами: «Князь Юрьи Данилович Московский с братьею своею», как их называет летописец. Даниловичи сидели в Москве большим гнездом и воевали с тверскими князьями. Впрочем, уже тогда согласие между ними иногда нарушалось. В 1307 году князья Александр и Борис Даниловичи отъехали в Тверь, по—видимому, не поделив отцовского наследства. На следующий год Александр умер, а Борис вскоре вернулся в Москву и сражался на стороне старшего брата.

Смерть Юрия Даниловича в Орде (1325 год) закончила длительный период борьбы за великое княжение. На место непоседливого и воинственного Юрия на московский стол сел его младший брат Иван Данилович. Из всех Даниловичей он один остался в живых, остальные умерли бездетными. В руках Ивана Даниловича (1328–1340 гг.) как единственного наследника отца и братьев оказалась вся московская «отчина».

Совместное, «третное» владение Москвой началось после смерти Ивана Калиты (1340 г.), который завещал своим трем сыновьям «отчину свою Москву». Совместное владение Москвой потомками Калиты тотчас же потребовало какой—то договоренности между князьями—совладельцами. Три брата, Семен, Иван и Андрей, целовали крест у отцовского гроба и заключили договор, в котором вопросу о владении Москвой уделялось немало места. К сожалению, та часть договора, где говорится о правах князей в самой Москве, сохранилась очень плохо. Однако и сохранившиеся части договора позволяют судить о существовании в Москве великокняжеского тысяцкого и наместников князей—совладельцев, от которых могла учиниться «просторожа», то есть какое—либо недоразумение или недосмотр. Наряду с тысяцким существовали наместники не только младших князей, но и самого великого князя, причем признавалось первенство великого князя: «Аже будешь на Москве, тобе судити, а мы с тобою в суд шли».

Наличие в Москве нескольких князей—совладельцев вызывало недоразумения между великим князем и его удельными сородичами. Уже дети Калиты договаривались о разделе доходов с московских пошлин и судов. Братья уступали старшему Симеону на старейшинство половину таможенных сборов – «полтамги», оставляя половину, полтамги, за собой. Великий князь имел право судить живших в Москве княжеских слуг в случае их тяжб со слугами самого великого князя.

Симеон Иванович Гордый (1340–1353 гг.) умер бездетным, хотя при жизни имел большое потомство: двух сыновей и дочь от первой жены, четырех сыновей от третьей. Все сыновья умерли при жизни отца, а дочь была выдана за кашинского князя. Выморочность и отчаяние чуются за словами духовной Симеона,[517] увещающего своих братьев не слушать лихих людей, «чтобы не перестала память родителей наших и наша, свеча бы не угасла». Главная дума завещателя это обеспечить вдову—княгиню, которую он поручает заботам своих братьев и своего дяди Василия. Он передает свою «отчину» княгине, может быть, в надежде, что беременность жены обнаружится после его смерти и у него родится наследник, которого он так жаждал иметь при жизни.

Так, видимо, надо понимать не разобранное в его духовной место – «по Бозе приказываю своей братье князю Ивану и князю Андрею свою княгиню и своего… и свои бояре». На месте двух точек, поставленных издателями взамен стертого или неразобранного слова, видимо, надо читать «сына» (через титло – сна), иначе разве можно было бы завещать княгине всю московскую отчину с Можайском и Коломной и напоминать братьям, «како тогды мы целовали крест у отня гроба». Не могли же братья взять на себя обязательство передать свою общую отчину бездетной вдове старшего брата. Ожиданиями возможного наследника объясняются странные распоряжения Симеона и «переход в женские руки, да еще в руки бездетной вдовы, уроженки тверского княжого дома, таких важнейших московских владений как Можайск и Коломна», чему справедливо удивлялся А. Е. Пресняков.[518]

1353 год был страшным и сопровождался смертоносной эпидемией в Москве. 11 марта умер митрополит Феогност, на той же неделе умерли дети великого князя Иван и Семен, вслед за этим очередь последовала за Симеоном Ивановичем, скончавшимся 26 апреля. Не успели справить по нем сорокадневные поминки, как умер его брат Андрей Иванович.

Завещание Симеона Ивановича осталось невыполненным, и московская отчина перешла в руки его брата Ивана Ивановича, прозванного «Красным» (красивым). Он был на 10 лет моложе старшего брата (родился 30 марта 1326 года) и сделался московским князем 27 лет от роду. Из всех московских князей это была самая бесцветная фигура. Летописец называет Ивана кротким, тихим и милостивым, награждая добродетелями, подходящими для обычного семьянина, но не для московского князя.

Иван Иванович Красный (1353–1359 гг.) наследовал треть Москвы, принадлежавшую старшему брату Симеону. Следовательно, в его руках оказались две трети Москвы, последняя треть осталась во владении серпуховского князя Владимира Андреевича, сына Андрея, третьего из наследников Калиты. Перед смертью Иван Иванович завещал «отчину свою Москву» сыновьям Дмитрию и Ивану. Но Иван, младший брат Дмитрия Донского, умер в малолетстве, и владение Москвой по—прежнему удержалось только в руках великого князя и его двоюродного брата, Владимира Андреевича.

Это положение сохранялось более 100 лет и додержалось до второй половины XV столетия.

ЧТО ТАКОЕ БЫЛИ ТРЕТИ

Вопрос о том, что такое представляли собой «трети», на которые делилась Москва, почти не затронут в литературе, хотя он имеет существенное значение для характеристики средневековых русских городов. В недостаточной степени он был рассмотрен и в моей статье о московских третниках, где этот вопрос разрешался только на примере Москвы.

Возникает прежде всего вопрос, что представляла собой треть, была ли она частью городской территории или частью доходов, шедших с Москвы в княжескую казну.

Некоторый ответ на этот вопрос дают духовные и договорные грамоты великих и удельных князей. Завещание великого князя Ивана Ивановича устанавливает «треть» Владимира Андреевича в тамге, в мытах и в пошлинах городских. Тамга и мыт – сборы с товаров, городские пошлины, судебные и другие сборы. Тут явно идет речь о доходах, а не о территории.[519]

Договор Дмитрия Донского (1359–1389 гг.) с Владимиром Андреевичем (ок. 1389 г.) устанавливал безусловное первенство великого князя в Москве: «А судов ти московьскых без моих наместников не судити, а яз иму московские суды судити; тем ми ся с тобою делити».[520] Таким образом, соглашаясь делиться доходами, великий князь оставил за собой право московского суда, тут же давая обязательство совместно с удельным князем ведать городскими людьми и в службу их не принимать.

Однако уже в договоре Василия Дмитриевича (1389–1425 гг.), сына Дмитрия Донского, с тем же Владимиром Андреевичем говорится о «трети» в такой форме, которая позволяет предполагать, что «треть» была единицей территориальной. Великий князь подтверждает права князя—совладельца на уступленную ему Дмитрием Донским «треть» Москвы, «чем тя благословил отец твой и отец наш, князь великий, отступил ти ся треть Москвы, и отчина твоя Серпухов и иная места».[521]

Понять, что собой представляли «трети Москвы», можно на примере Рязани (Переяславля Рязанского), где в XV столетии также существовало «третное» владение. Рязанский великий князь выделил своему князю—совладельцу княжеские дворы в городе, «и посад, и мельницы, и поле у города, и луг, и в городской тамги треть». Князь—совладелец обязывался строить («рубить») городские укрепления в Переяславле «своею отчиною; треть».[522] Таким образом, в Рязани княжеская треть представляла собой, с одной стороны, определенную территорию в городе, с другой – право князя—совладельца на доходы, получаемые от тамги, а вероятно, и от других пошлин.