Мозаика Парсифаля - Роберт Ладлэм

— Вы, кажется, не слушаете меня. Шанс упущен. Человек в комнате напротив не сможет вам помочь.

— Понимаю.

— И второй, тот, что у лестницы в номере, тоже. Он мертв.

— Нет! Не может быть! — воскликнул по-русски сотрудник Военной, внезапно побледнев. Его руки резко потянулись к поясу, но замерли примерно в шести дюймах от цели.

— Я говорю на вашем языке, и, если вы предпочитаете...

— Не имеет значения, — нервно ответил русский. — Я выпускник Массачусетского технологического института.

— Или школы КГБ под Новгородом, где сооружена маленькая Америка. Там вы и получили свой диплом.

— Не Новгород, а Кембридж, Массачусетс, — с некоторой обидой в голосе возразил русский.

— Совсем забыл. Военная контрразведка — заведение элитное, и диплом от организации, частью которой она формально является, может быть воспринят как оскорбление. Невежественные и некомпетентные типы распространяют свои милости на тех, кто их превосходит во всех отношениях.

— В правительственных службах Советского Союза нет такого деления.

— Врите больше.

— Вам не кажется, что наша беседа носит несколько бессмысленный характер?

— Кажется. Так что же произошло на Коста-Брава?

— Не понимаю, о чем вы.

— Вы, представитель Военной контрразведки в Барселоне, и не понимаете! Коста-Брава входит в ваш сектор! Что там произошло в ночь на четвертое января?

— К нам это не имеет никакого отношения.

— Двигаться!

— Куда!

— К стене!

Это была внешняя стена здания, сооруженная на многие десятилетия из крупного кирпича, скрепленного известковым раствором. Русский медленно, с паузами, подошел к стене и остановился. Хейвелок продолжил:

— Я личность настолько незаурядная, что даже ваш начальник в Москве не знает обо мне всей правды. А вы знаете. Поэтому обретаетесь, здесь, в Париже. Поэтому назначили за мою голову высокую цену.

— Вас ввели в заблуждение. Сокрытие сведений от руководства в нашей стране граничит с государственной изменой. Что же касается моего прибытия сюда из Барселоны, то вы несомненно правильно поймете мои мотивы. Ведь работа в том секторе была вашим последним заданием, и я вам там противостоял. Я располагал о вас самой свежей информацией. Более подходящего человека для встречи с вами просто трудно найти.

— Не могу не отдать вам должное, вы так гладко все излагаете.

— Я не сказал вам ничего, чего бы вы уже не знали или не смогли бы узнать при желании.

— Кое-что вы все же упустили. Почему вдруг я стал незаурядной личностью? Ваши коллеги из КГБ не проявляют ко мне ни малейшего интереса. Больше того, они считают меня неприкасаемым. Вы же утверждаете, что я весьма незаурядная личность. Военная желает меня.

— Не стану отрицать, у нас существуют некоторые противоречия и соперничество между отдельными подразделениями секретных служб. Возможно, что мы подхватили эту болезнь от спецслужб вашей страны. У вас переизбыток проблем такого рода.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— ВКР известны некоторые вещи, о которых наши товарищи из других подразделений не догадываются.

— Например?

— То, что вас сочли «не подлежащим исправлению». И не кто-нибудь, а ваше же правительство.

— Мотивы этого решения вам не известны?

— Мотивы в данном случае играют второстепенную роль. Мы хотим предоставить вам убежище.

— Мотивы никогда не играют второстепенной роли, — возразил Майкл.

— Ну что же, — неохотно продолжил советский офицер. — С некоторых пор вас считают психически неуравновешенным.

— На каком основании?

— Ярко выраженная враждебность поведения, сопровождаемая угрозами. Сыграли роль ваши телеграммы. Кроме того, галлюцинации... разнообразные маниакальные проявления.

— Одним словом — Коста-Брава?

— Да.

— Выходит, сегодня я вполне здоров, оставляю доклад, получаю почетную отставку, а завтра — уже ку-ку и начинаю выть на луну? Нет, пожалуй, вы излагаете сейчас уже не так гладко, как минуту назад.

— Я говорю лишь то, что мне известно! — стоял на своем русский. — Не я принимал эти решения. Я только выполняю данные мне инструкции. Высокая цена, как вы изволили заметить, была назначена не за вашу голову, а за организацию встречи с вами. Судите сами. Будь нашей целью убийство, мы за хорошую плату узнали бы ваше местопребывание и позвонили бы в ваше посольство на авеню Габриэль и назвали бы телефонисту необходимый добавочный код, он нам известен, не сомневайтесь. Информация достигает нужных людей, и мы избавлены от хлопот и от возможных в дальнейшем репрессалий.

— Но, собираясь переправить меня к себе в страну, вы получаете добычу, от которой отказались ваши менее талантливые коллеги, как от подпорченной приманки, ловушки, запрограммированного, робота или еще чего-то в этом роде.

— В общем, так оно и есть. Но мы могли бы обсудить проблему всесторонне.

— Мы уже обсуждаем ее.

Хейвелок внимательно изучал противника. Не исключено, что он говорил правду, ту, что ему известна. Что же все-таки они приготовили для меня: убежище или пулю? Это можно определить, лишь выявив ложь. Надо искать в его словах ложь, а не правду. Разве узнаешь ее от законопослушного чиновника? Украдкой Майкл следил за отражением в тусклом зеркале, висевшем на стене над комодом.

— Итак, вы надеетесь получить от меня информацию, которой, по вашему мнению, я располагаю?

— Мы спасаем вашу жизнь. Вы прекрасно знаете, что решение «не подлежит исправлению» отменено не будет.

— Хотите, чтобы я перешел к вам?

— А разве у вас есть выбор? Как долго вы еще сможете скрываться? Сколько недель или дней осталось до того, как их агенты или компьютеры вас отыщут?

— У меня есть опыт, есть средства. Не исключено, что я все же попытаюсь рискнуть. Люди, как вам известно, исчезают не только в лагерях, но и в других более приятных местах, и живут счастливо еще долгие годы. Что еще вы можете мне предложить, чтобы я согласился перебежать к вам?

— А чего бы вам хотелось? Комфорта, денег, красивой жизни? Мы дадим вам все, вы это заслужили.

— Но не в вашей стране. Я не хочу жить в Советском Союзе.

— О?..

— Предположим, я назову вам местечко, которое уже облюбовал для себя. Это в тысячах миль отсюда, в Тихом океане на Соломоновых островах, где мне не раз приходилось бывать. Вполне цивилизованное местечко. Там меня никто не найдет. Располагая средствами, я смогу прекрасно жить в том райском уголке.

— Нет проблем. Я уполномочен дать вам все гарантии. Ложь номер один. Ни одному перебежчику не дозволено покидать Советский Союз, и офицер ВКР это хорошо знает.

— Вы прилетели в Париж вчера вечером. Кто вам сообщил, что здесь?

— Агенты в Риме. Кто же еще.

— А они как узнали об этом?

— Агентов обычно не спрашивают об источниках информации.

— Еще как спрашивают. Даже перепроверяют.

— Нет, если агент пользуется доверием.

— Люди нашей профессии обязаны в таких случаях интересоваться источником. Или вы хотите сказать, что оставляете место вашего назначения и мчитесь в другой город за сотни миль без подтверждения полученных сведений? Так не бывает.

— Ну хорошо, — начал офицер ВКР. Как встречные потоки воздуха сообщают планеру новую подъемную силу, так последние слова Хейвелока вернули офицеру уверенность в себе. Было проведено специальное расследование. Мы обнаружили в Чивитавеккия человека, который сообщил, что вы направляетесь в Париж.

Ложь номер два. Он сам не знал, что попадет в Париж. Это решение пришло в восемь часов вечера и было вынужденной мерой после схватки на Коль-де-Мулине.

— Вы убеждены, что сведения о наших разведывательных операциях в Европе, которые я могу вам сообщить, стоят того возмездия, которое последует после бегства человека моего уровня? Вы готовы пойти на такой риск?

— Естественно.

— Руководство Комитета государственной безопасности придерживается иного мнения.

— Они дураки. Струсившие кролики, случайно оказавшиеся в стае волков. Мы скоро их сместим.

— Вы не думаете, что я запрограммирован? Вас это не беспокоит? Ведь моя информация может оказаться бесполезной, если не опасной. Как яд.

— Нисколько не беспокоит. Ведь вас объявили «не подлежащим исправлению».

— А может быть, я все-таки параноик?

— Чепуха. Вы не параноик, и у вас не было галлюцинаций. Вы такой, как всегда. Специалист высочайшей квалификации в своей области.

Ложь номер три. Информация о его психическом заболевании получила распространение. Вашингтон совершенно искренне признал его безумцем. Покойный Огилви подтвердил это на Палатине.

— Понятно, — протянул Хейвелок, морщась, словно от боли. По правде говоря, ему не составило большого труда изобразить страдание. — Я дьявольски устал, — продолжил он, немного опустив пистолет и чуть поворачиваясь налево. Теперь он лучше видел отражение в вокале. — Я ранен. Совсем не спал... непрерывно бегу... бегу, пытаясь осмыслить...