Шпандау: Тайный дневник - Альберт Шпеер

7 октября 1950 года. После свидания провел бессонную ночь. Меня переполняла тревога. Вопреки моему совету, жена решила ехать на машине через русскую зону, а не лететь самолетом. Боюсь, как бы с ней что-нибудь не случилось; в полудреме мне даже привиделось, что ее арестовали. Но утром в камеру с улыбкой заходит Террей и ободряюще шепчет: «Вам телеграмма». В правилах не предусмотрено телеграфное сообщение, поэтому я никогда ее не получу.

9 октября 1950 года. По ночам часто слышу нашего петуха значит, сплю плохо. Он кукарекает между двумя и тремя часами ночи, когда в тюрьме стоит полнейшая тишина. Пауза. Потом издалека доносится едва слышный ответ другого петуха. Примерно полчаса они переговариваются на расстоянии пары километров. Что объединяет этих двух петухов? Может, они росли вместе? По соседству есть много других, но нашему явно нужен тот, далекий.

14 октября 1950 года. Начал двухнедельный курс лечения сном.

Следующий отпуск подобного типа собираюсь взять в марте, и, таким образом, монотонное течение года обретет ритм. Это также помогает мне организовать свою тюремную жизнь. Ширах и Функ давно сдались и каждую ночь принимают снотворное, из года в год. По-моему, это опасно для здоровья, а с психологической точки зрения, по меньшей мере, недальновидно.

22 октября 1950 года. В середине курса лечения я уже чувствую прилив жизненной энергии. Накопившаяся нервозность и другие проблемы испарились. Я полон сил. Даже мир снов утратил свою бесцветность: прошлой ночью я побывал в большом соборе в романском стиле, хотя смутно чувствовал, что нахожусь в тюрьме. Я встретил архиепископа в праздничном облачении. Мы шли по великолепным залам. Иногда нам попадаются группы посетителей, которые почтительно с ним здороваются. Его авторитет льстит мне. Мы поднимаемся по ступеням. Забираемся на вершину башни, и вдруг я понимаю, что стою на внешней стене, на осыпающемся оконном выступе. У меня кружится голова, и я каким-то образом на четвереньках заползаю внутрь. Мы мило беседуем на разные темы. Под конец архиепископ просит меня прочитать праздничную проповедь по случаю Пасхи. Я объясняю, что я светский человек и протестант в придачу, но его это не разубеждает. Я привожу новые Доводы: если я прочту проповедь, Советский Союз сделает крайне нежелательные выводы и выступит против моего Досрочного освобождения. Этот аргумент заставил архиепископа изменить решение.

30 октября 1950 года. Понедельник, день стирки. Дёниц с Ширахом стирают наши носки в большом чугунном баке. В тридцати метрах от них мы с Гессом полощем нижнее и постельное белье в ванной комнате. Охранники разделились; один из них следит за пятью заключенными, которые остались в тюремном блоке, а другой идет вместе с нами в ванную. Это создает больше возможностей для разговора. Ванная комната — главная база новостей.

Стоукс, обычно неразговорчивый и неприступный, рассказывает, что северные корейцы сейчас со всех ног удирают от американских войск. Преследователи при поддержке других сил ООН наступают к реке Ялу, которая служит границей между Кореей и Китаем. Неожиданный поворот событий; теперь может произойти все что угодно. Я бросаю грязное белье в чан, рассеянно насыпаю мыльный порошок — в три раза больше, чем нужно, разжигаю огонь и кипячу воду. Тем временем Гесс рассуждает о продолжительности военных действий, которые, считает он, могут переместиться в Китай.

Дёниц просит меня помочь ему отнести железный бак в ванную. На полпути мы без сил опускаем нашу ношу на землю.

— Что вы делаете с грязной водой, когда приносите ее в ванную? — спрашиваю я Дёница.

— Вы правы. Выливаем! Надо было сделать это прямо там, в корпусе!

1 ноября 1950 года. После трех лет бесплодных ежедневных обысков в камерах сегодня русские кое-что нашли в кровати Шираха: шарик конского навоза, аккуратно завернутый в бумагу — предположительно, это тот навоз, который мы используем в саду. Охранники не знают, кто позволил себе такую шутку, но она вызвала страшный переполох. По приказу начальника охраны Летхэма вещественное доказательство поместили на стол в пустой камере, соседнюю комнату закрыли на два замка. На стол направлен луч небольшого прожектора. После донесения Летхэма примчался британский директор; камеру открыли и отключили прожектор. Группа молча разглядывала лежащий на столе предмет, потом директор направился к выходу, и все остальные в смущении и негодовании поспешили за ним.

Только дверь в камеру тщательно закрыли, как появился русский директор. Он задал несколько вопросов, потребовал снова открыть дверь и без слов осмотрел объект преступления. Это повторялось еще два раза, поскольку американский и французский директора тоже захотели изучить вопрос, хотя бы для соблюдения требований протокола. Через некоторое время стало известно решение дирекции: конский навоз перенести в секретариат тюрьмы. Место его погребения будет определено позже. Этот вопрос, несомненно, будет обсуждаться на следующем заседании четырех директоров.

2 ноября 1950 года. Нелепая ассоциация. Описывая сцену осмотра шарика конского навоза в луче прожектора, я совершенно не к месту вспомнил, как Гитлер после изучения проектов строительства нового Берлина приказал поместить на большой купол глобус земного шара в качестве опоры для гигантского орла. «Он должен держать глобус в своих когтях», — решил Гитлер. Мне немного стыдно из-за этой крайне прозаической ассоциации. Наверное, ее навеял прожектор, который присутствовал в обоих случаях. Кто знает?

3 ноября 1950 года. Недавно переписал отрывок из «Степного волка» Германа Гессе о том, что каждый человек, какой бы неприметной ни была его роль в обществе, должен попытаться не усиливать напряженность, которая существует между людьми.

Но Шпандау! Западные охранники делают глупые замечания после успехов своих войск в Корее: «Всех русских надо убить». Некоторые заключенные охотно с ними соглашаются. Время от времени я указываю то одному, то другому, что они снова забывают разницу между борьбой с доктриной и борьбой с целым народом. Теперь кое-кто говорит — сегодня я слышал это не раз, — что я поддерживаю коммунистов. Взгляды, которые я приобрел во время Нюрнбергского процесса, осознав, что слишком долго шел ошибочным курсом, становятся непопулярными.

8 ноября 1950 года. Только что ко мне заходил Функ и сказал, что жена Шираха получила развод. Ему не разрешили встретиться с адвокатом, хотя это не политическое, а гражданское дело. Мне кажется, тюремные власти должны были бы обеспечить ему юридическое представительство. Ширах не выглядит слишком расстроенным. Но, возможно, он просто держит себя в руках. Мне его жаль.