Дорога за горизонт - Борис Батыршин

Садыков подкрутил регулятор аккумуляторной лампы (мы берегли батарейки, расстилая днём радужные полотнища фотоэлементной плёнки). Я встал рядом со статуей; по сигналу поручик выключил освещение. Воцарилась тьма кромешная; я слышал только взволнованное дыхание Берты и негромкие разговоры казачков снаружи. Я выждал несколько секунд, щёлкнул выключателем мощного тактического фонаря и нашарил его узким лучом чашу.

Я ожидал чего-то подобного – но все равно у меня екнуло в груди, когда яркий, узкий луч фонаря, преломившись в чаше, упал на «тентуру» и развернулся за ней дрожащим фиолетовым полотнищем голограммы.

Берта ахнула, тонкие пальцы вцепились мне в ладонь. Садыков шёпотом выругался. Рука, держащая фонарь, дрогнула – и изображение мгновенно рассыпалось, смазавшись в туманную полосу. Я поспешно зашарил лучом: голограмма восстановилась, и в её глубине отчётливо проступила величественная галактическая спираль…»

Из переписки поручика Садыкова с его школьным товарищем, мещанином города Кунгура Картольевым Елистратом Бонифатьевичем.

«Здравствуй до скончания земных лет, братец Картошкин! События наши пречудесны и преудивительны; оттого только и пишу, что знаю: письмо сие надёжно упокоится в моём дорожном мешке до конца нашего путешествия. Да и куда его отправлять – вокруг одни только звери абзьяны и прочие жирафы, а так же людоеды нямнямовы, как называют здешних обитателей наши казачки. Людоеды они или нет – сказать не могу, Бог миловал от того, чтобы выяснить это наверняка; но ближайшая почта в тысяче с лишком вёрст, так что скоро тебе моего послания не прочесть. Надо полагать, придётся самому рассказывать историю нашего удивительного странствия – если, конечно, нам суждено выбраться из здешних гнилых чащоб, именуемых джунглями.

Закончив раскопки – то, что отыскали мы в местечке, именуемом у нямнямов «Нгеттуа-Бели-Бели» столь удивительно, что я не решаюсь доверить описание бумаге, – мы двинулись на юг, в сторону самой большой в этих краях реки Уэлле; добрались без приключений и, соорудив плоты, пустились вниз по течению. Вторую неделю идут дожди; река вздулась и несёт нас со всей возможной быстротой – знай уворачивайся от коряг да гиппопотамов, коих здесь великое множество. Судоходства на Уэлле отродясь не было, разве что аборигены плавают от деревни к деревне на утлых челноках. Всякий поворот течения или речной перекат забиты топляками. На эти заломы нанесло землю, мусор, плавник – и на получившихся островках бурно поднялись кустарники и дале небольшие деревья. Мы то и дело мы слезаем в воду, и пока один из забайкальцев стоит на страже с винтовкою наготове (крокодилы, брат, тут зевать не приходится!), руками выталкиваем плоты на чистую воду. А потом отдираем самых неподходящих мест здоровенных жирных пиявок, не подхватить которых здесь решительно невозможно.

Гнуса над рекой неимоверное количество. В небольших костерках, разведённых прямо на плотах, тлдеют куски особой местной коры, чей дым должен отгонять летучих кровососов. Помогает так себе – ветер, дующий над водной гладью, сносит спасительный дымок в сторону, но почему-то не оказывает такого же действия на тучи жужжащей и жалящей мерзости. Приходится усиленно обкуривать друг друга трубками да остервенело отмахиваться пальмовыми листьями.

Мадемуазель Берта стойко переносит невыносимые для молодой женщины её воспитания тяготы путешествия. Она (как и твой покорный слуга) захвачена нашей удивительной находкой. И теперь мы днями напролёт говорим об удивительных возможностях, что Господь, или воля случая, дали нам в руки.

По словам господина Семёнова выходит, что теперь людям – всем людям! – будут доступны самые дальние горизонты Мироздания. Отправляйся куда хочешь – и не просто за окоём моря-окияна, как уплыл когда-то португалец Васко-да-Гама или генуэзец Колумб, а неизмеримо дальше, к чужим звёздам, в края невиданные и неслыханные. Олег Иванович уверен, что найденные диковины позволят нам установить сообщение с далёкими мирами. Можешь ли представить себе это, друг мой Картошкин: наша Земля, связанная с планетами чужих звёзд – да так, что попасть туда сможет кто угодно, сделав всего два шага – и точно так же легко вернуться назад!

Как-то вечером у костра, Олег Иванович размечтался, как мы вручим по одному «порталу», ведущему в один из неведомых миров, каждой из великих наций Европы – и этим навсегда устраним соперничество за территории, плодородные земли, залежи руд, заморские владения, ради которых наша планета обагряется кровью и озаряется пламенем военных пожаров. Ни войн, ни ссор между народами больше не будет. Зачем? – ведь любая нация, даже самая непоседливая и жадная, вроде нынешних подданных королевы Виктории получит простор для расселения и развития вширь, не ущемляя при этом соседей и не истощая силы на броненосцы, пушки и прочие орудия войны.

Наступит ли тогда Золотой век человечества, расселившегося по далёким звездам – или это всего лишь прекрасный сон, видение, пригрезившееся во мраке африканской ночи? Семёнов истово верит, что это сбудется, надо лишь разобраться с находками, что везём мы на стылые берега Невы. Но что, если окажется, что всё это – лишь недостижимая утопия, достойная мечтателей и фантазёров вроде Жюля Верна или Джонатана Свифта? Как жить дальше тому, кого утопия на мгновение поманила из своего звездного далека? Как вернуться к привычным будням – с вечно недовольным начальством, ежемесячным жалованием, городовым на перекрёстке и гиппопотамами посреди гнилой реки Уэлле? Какая неизбывная тоска настанет тогда, братец Картошкин…

Наверное, прочтя эти строки, ты обвинишь меня в чрезмерном романтизме, друг мой. Что ж, не стану спорить – но как не стать неисправимым романтиком и мечтателем, когда творятся такие удивительные вещи? Время нас рассудит; если господин Семёнов прав хотя бы наполовину, то через несколько лет мы с тобой не узнаем нашего маленького мира.

Писано 5-го января сего, 1887-го года, на плоту посреди речки Уэлле, в Экваториальной Африке.

– До середины этого века Конго было как бы сердцем независимой Африки – рассказывал Олег Иванович. Казаки, кондуктор Кондрат Филимоныч, ординарец начальника Антип – все собрались у костра и, затаив дыхание слушали. Даже Кабанга, проводник-суахеле, забравшийся вместе с экспедицией далеко от родных краёв – завороженно слушал «Белого Мгангу». По русски Кабанга понимал всего два-три слова, но всё равно сидел, не шевелясь и впитывал каждый звук. В тёмных, навыкате, глазах суахеле отплясывали языки пламени; они же играли на отростках лезвия трумбаша, метательного ножа, с которым Кабанга не расстаётся ни на мгновение.

Садыков устроился в стороне от костерка, с винчестером на коленях. Он нарочно отпустил Проньку с караула, чтобы малый набрался ума, слушая лекции начальника, ставшие с некоторых пор ежевечерними.

– Европейцы в джунгли лезть не торопились – сами видите, почему. И дело не только в жестоком сопротивлении, что оказывают белым – как, впрочем, и арабам – уже знакомые нам азанде. В бассейне Конго много племен: банту, базунды, убанги, дикие людоеды бакуто, бассонго и бакуба; имеется даже раса карликов-пигмеев. Самая большая помеха – малярийные болота и сонная болезнь. Хорошо, есть хинин или иезуитская кора, как раньше называли это средство. Только он и позволяет европейцам продвигаться вглубь экваториальной Африки и устраивать тут свои фактории.

– А что им надо? – задалл вопрос Кондрат Филимоныч. – Глушь ведь! Али какую руду в этой земле копают?

– Дярёвня! – усмехнулся урядник. – А зуб слоновий? Из его в Европах бильярдные шары делают, да набалдашники к тростям – каких, небось, деньжищ стоит! А нямнямы готовы отдать цельный бивень за горсть пороха, а то и за яркий лоскут!

– Верно – кивнул Семёнов. – С торговли слоновьей костью всё и началось. А когда в Конго стали выращивать привезённое из Южной Америки каучуковое дерево – из его сока делают гуттаперчу, то есть резину – возник куда более серьёзный интерес. Из-за Конго начались споры между европейскими державами, пока в 1876-м году, бельгийский король Леопольд Второй не основал Международную ассоциацию для исследования и цивилизации Центральной Африки – и назначил себя её председателем.

– Циви… чой-та? – удивился малограмотный Пронька.

– Цихфилизация – это по нашему обустройство жизни и порядок. – пояснил образованный урядник – Чтоб города были или сёла, чтобы люди не корешки и червяков жрали, а выращивали хлебушко. Нам господин поручик ишо на яхте растолковал. А ты, неуч, меньше бы на чаек тогда пялился да за Бертой подгладывал, как та в срамном виде греется на солнышке!