Рим. Цена величия - Юлия Голубева

– Марк! Марк, где ты? – все время звала она. – Почему тебя нет рядом? Я не вижу тебя!

Юния все так же молча, силой укладывала ее на место, поправляла сбившиеся простыни. Силан должен был вернуться завтра – срочный курьер привез с Капри ответ, что он немедленно выезжает. Кальпурния болела уже пять дней. Занемогла она неожиданно, отведав фиников, привезенных из Египта. Юния, едва вернувшись, сразу уложила ее в кровать, обложила грелками, меняя теплые на ледяные. Жар и озноб чередовались каждый час. Началась обильная рвота. Гемма и Хлоя сбились с ног, меняя белье. Паллант следил, чтобы нежный бульон готовился из свежих цыплят и тщательно процеживался – никакой другой пищи желудок больной не принимал. Гай Цезарь прислал дворцового врача. Но ничего не помогало, состояние только ухудшалось, Кальпурния сильно похудела, щеки впали, руки покрылись темными пятнами. Из цветущей пышной красавицы она превратилась в старую развалину. В доме воцарились тишина и печаль. Рабам было приказано сменить светлые одежды на темные, Паллант готовил похороны. Новоявленные клиенты и знакомые выражали соболезнования. Объявили, что свадьба Юнии откладывается.

Но никто в Риме не догадывался, что два человека в доме радуются этим грустным событиям – те, кто это подстроил.

Днем Юния изображала убитую горем падчерицу, а по ночам они с Калигулой тайком предавались наслаждениям или у нее в покоях, или убегая в лупанар Лары Варус. Клавдилла выдавала себя за Квинта Юния, вновь переодеваясь мужчиной. Они попадали в переделки в ночных тавернах, грабили случайных прохожих, избивали и сбрасывали их в канаву, поджигали дома. «Разведчики» – так гордо именовали они себя. В компанию входили два известных гладиатора, которым после запрещения Тиберием публичных зрелищ негде было применять свое умение, актер Аппелес, кое-кто из преторианцев, и новое лицо – возничий Евтих. Его Калигула приблизил к себе, доверив уход за Инцитатом. Конь обещал быть лучшим на скачках, к тому же Евтих выступал за «зеленых»[12], а Калигула являлся их горячим приверженцем. Субура стала их вторым домом, каждый закоулок был знаком, самое грязное заведение почтено вниманием.

Вернувшийся Силан не отходил от постели больной супруги, отлучаясь лишь на заседания в курию. Благодаря тонкому уму, неожиданно открывшимся ораторским способностям и благоволению цезаря он приобретал все больший вес в Риме.

Болезнь стала отступать, состояние Кальпурнии понемногу улучшалось. Она начала изредка вставать и бледной тенью бродила по перистилю, присаживаясь у фонтана и любуясь игрой диковинных рыб. На щеки возвращался румянец, фигура снова обретала пышность.

Свадебные торжества, отложенные ранее на месяц из-за отъезда Силана на Капри, приближались, теперь ничто не могло этому помешать. Старый Тиберий слал письма с Капри «сиятельным отцам-сенаторам», дело Акунции завершилось, несчастную матрону осудили, и восхищенный ораторскими способностями Лелия Бальба сенат предложил наградить обвинителя. Но неожиданно этому воспротивился народный трибун Юний Отон, и сенаторы теперь с интересом наблюдали за разгоревшейся меж ними борьбой, обсуждая в банях ход событий и споря, кто из них одержит победу.

Неутомимый Домиций без счета тратил сестерции, каждый день посылая Юнии роскошные цветы. Агриппинилла уехала в Анций: ее гордость и любовь были растоптаны окончательно, когда ей передали слова супруга. Когда все узнали, что Агриппинилла ждет ребенка, в ответ на поздравления друзей он воскликнул, что, верно, ее обрюхатил Макрон, когда она на коленях вымаливала у того милости. Весь Рим пребывал в возмущении.

Клавдилла поражалась его настойчивости в безнадежном деле. Агенобарбу грозила ссылка за разврат с собственной сестрой, а он даже и не пытался защищаться, пользуясь тем, что Энния упросила Макрона отложить рассмотрение дела на неопределенный срок и выпустить врага из-под ареста.

Калигула рассказал невесте, что, после того как преторианцы взяли Домиция под стражу в доме Ливиллы, он попытался сбежать на пути в Рим: ему, знатному римлянину, претила мысль въезжать в город под стражей на глазах плебеев. Он хлестнул упряжку, понесся вскачь по Аппиевой дороге и с разгону, нарочно со злости подгоняя коней, задавил крестьянского мальчика, игравшего на обочине. «Что ж, плебеи плодовиты, – заметила Юния, – нарожают еще».

Кассий Лонгин последовал совету Макрона и вернулся в Капую, оставив Друзиллу в Риме. Она наслаждалась свободой, приглашая по ночам к себе Фабия Персика. На форуме ходили всевозможные сплетни об их распущенности.

Рим жил ожиданием небывалых свадебных торжеств. Храмы форума чистили, мыли, сгоняли жертвенных животных. Каждый в Риме перед сном упоминал в молитве Гая Цезаря и его прекрасную невесту, желая им счастья и любви. Везде, где бы ни появлялись нареченные, раздавались приветственные крики, и огромная толпа сопровождала их по городу. Множество клиентов осаждало дом Силана в надежде на милости могущественного сенатора, на обеды стекалось такое количество приглашенных, что триклиний пришлось срочно расширять. Достраивались и жилища для многочисленных рабов, Паллант приобретал все новых и новых работников: искусных поваров, лучших танцовщиц, актеров, садовников для загородных домов, служанок, рослых носильщиков. Каждое утро с Велабра на нескольких телегах доставлялась всевозможная снедь. Из Остии подвозились изысканные яства с разных концов империи.

Силан выкупил соседние здания, принялся перестраивать дом Ливии, превращая его в настоящий дворец. Тиберий нашел в его лице надежную опору в сенаторских прениях и теперь без конца заваливал письмами с указаниями. Макрон ежедневно обсуждал с ним разные дела, всякий раз ища повод встретиться с Клавдиллой. Он выжидал, лелея свои планы. Энния помирилась с Юнией, попросив прощения за вздорные слова, но никто ничего не забыл.

Клавдилла всякий день совершала прогулки или с подругами, или с Гаем Цезарем. Каждый ее выезд привлекал толпы праздношатающихся. Кортеж Клавдиллы теперь составлялся из избранных рабов: тут были и курьеры, и выездные лакеи, и вестники, прокладывающие путь. Прекрасные молодые рабы-египтяне с изящно завитыми волосами составляли почетную стражу. Все племена, подчиненные империи, имели своих представителей в толпе рабов, окружающих носилки: здесь в качестве носильщиков были рослые каппадокийцы или сирийцы; сбоку держали подножки либурны; впереди бежали курьеры из нумидийцев с кожей цвета черного дерева, и этот матово-черный цвет красиво оттенял висевшие на груди серебряные таблички с именем Юнии Клавдиллы. Вскоре, однако, Юния заменила серебро золотом.