Клеопатра. Последняя царица Египта - Артур Вейгалл

Когда триумф закончился, для всех жителей Александрии был устроен огромный пир; а ближе к вечеру на территории Гимнасия состоялась вторая церемония. Здесь снова была поставлена посеребренная платформа, на которую водрузили два больших и четыре маленьких золотых трона, и, когда все собрались, на них сели Антоний, Клеопатра и ее дети. Соблюдая определенные формальности, Антоний поднялся с места, чтобы обратиться к толпе. Упомянув, без сомнения, свои победы, он даровал царице и ее потомству несколько поразительных наград. Он провозгласил Клеопатру царицей Египта и владений, которые он пожаловал ей в Антиохии почти три года назад; он назвал Цезариона, сына Юлия Цезаря, соправителем своей матери и пожаловал ему великий титул Царя царей. В тот момент Цезариону было тринадцать с половиной лет, а так как он, по словам Светония, был поразительно похож на своего отца, Великого диктатора, Антоний, вероятно, испытывал необычное смятение чувств, когда оказывал ему эти почести. Своему собственному сыну Александру Гелиосу Антоний подарил Армянское царство, а также Мидийскую Атропатену (очевидно, после смерти правящего монарха, дочь которого недавно сочеталась с ним браком) и, наконец, Парфянское царство при условии, что оно будет завоевано. Это, видимо, было обусловлено договором с царем Мидийской Атропатены предыдущим летом, который, вероятно, предусматривал, что после смерти этого монарха Александр Гелиос и мидийская наследница Иотапа взойдут на объединенный престол Армении, Мидийской Атропатены и Парфии, а Антоний пообещал взамен помощь в завоевании последней. Мальчику на тот момент было шесть лет, и этого круглолицего малыша по такому поводу нарядили в мидийские или армянские одежды. На голове у него был надет высокий, жесткий головной убор этих стран, с задней части которого свисала ткань, закрывающая шею, а сам он был одет в тунику с рукавами, поверх которой был надет свободный плащ, накинутый на одно плечо и изящными складками ниспадающий со спины. На ногах у него были длинные просторные штаны, которые повсеместно носили в иранском мире (характерны для всех иранских народов – от скифов до персов, парфян, согдийцев и бактрийцев. – Ред.). Клеопатре Селене, сестре-близнецу Александра, Антоний подарил Киренаику (историческая область в современной Ливии. – Пер.) и значительную часть остального североафриканского побережья. И наконец, Антоний провозгласил маленького Птолемея царем Финикии, Сирии и Киликии. Этот маленький мальчик, которому исполнилось всего лишь два года, был одет по такому случаю в македонский наряд и носил национальный плащ, сапожки и шапочку, поверх которой был надет венец так, как это делали преемники Александра. В конце этой удивительной церемонии дети после приветствия своих родителей оказались в окружении телохранителей. Это были представители тех народов, которыми им было назначено править. Наконец, все торжественно вернулись во дворец – когда солнце село в воды гавани Счастливого Возвращения.

По этому случаю были отчеканены монеты с надписью «Cleopatrae reginae regum filiorum regum» («Царицы Клеопатры и Царей детей царей»). Антоний, наверное, также приказал сделать бронзовую статую своего сына Александра Гелиоса, облаченного в царские одежды своего нового царства, так как не очень давно была обнаружена фигура мальчика, одетого таким образом. Затем Антоний написал отчет обо всем этом в римский сенат вместе с докладом о своей войне с Арменией, а в сопроводительном письме приказал своим доверенным лицам получить официальное одобрение тех перемен, которые он осуществил при распределении тронов в своих владениях. Эта весть была принята в Италии с удивлением, а в официальных кругах чувствовалось раздражение. Доверенные лица Антония мудро решили не читать его депеши в сенате; но Октавиан настаивал, и после долгих пререканий их содержание было наконец оглашено. Сразу же начали циркулировать рассказы, в которых фигурировал Антоний в роли восточного самодержца, который ведет в Александрии жизнь сластолюбца, чреватой вырождением. Было объявлено, что он постоянно пьян, но такое обвинение никак не могло быть выдвинуто против Клеопатры, поскольку говорили, что царица не пьянеет благодаря магическому кольцу с аметистом, который обладает способностью изгонять винные пары из головы того, кто его носит.

Можно почти не сомневаться в том, что Антоний был очень невоздержан в этот период. Он был сильно встревожен приближением большой войны с Октавианом и, вероятно, понимал, что теперь на кону стоит его популярность в Риме. Поэтому, ожидая, пока события примут тот или иной оборот, Антоний пытался освободиться от тревог, напиваясь до бесчувствия. Но, делая это, как будет видно из последующих событий, он начал терять в глазах Клеопатры то место, которое занимал раньше. Она сама никогда не пила много вина и, судя по только что приведенному факту, всегда была отменно трезва. Наверное, она с растущим беспокойством наблюдала за распущенным поведением мужчины, от которого зависело исполнение ее честолюбивых замыслов.

Тот факт, что Антоний уже переставал быть римлянином, а с каждым днем становился все больше похожим на восточного владыку, не сильно ее волновал. Это отличало его, конечно, от Великого диктатора, память о котором становилась для нее все дороже по мере того, как она сравнивала активность Цезаря с растущей леностью Антония. Но за всю свою жизнь Клеопатра привыкла к манерам восточных монархов, и ее не мог сильно шокировать новый образ жизни ее мужа, за исключением того, что он ослабил его способности энергичного лидера. Теперь, когда ссора с Октавианом уже назрела, трон Клеопатры и вся ее жизнь зависели от способности Антония вдохновлять и командовать, и я полагаю, что частичное принятие им восточного образа жизни приблизило его к людям, с которыми ему приходилось иметь дело. «Клеопатра, – пишет Флор (Флор Луций Анней, римский историк II в. – Ред.), – в качестве платы за свою любовь попросила у пьяного полководца Римскую державу, и Антоний пообещал ей ее, как будто римлян было легче покорить, чем парфян… Забыв свою страну, свое имя, свою тогу и знаки отличия своего высокого положения, он полностью переродился, превратившись в мыслях, чувствах и одежде в того монстра, которого мы знаем. В его руке был золотой скипетр, на боку – восточный меч; его пурпурные одежды были застегнуты пряжками из огромных драгоценных камней; на голове он носил венец, чтобы быть равным царице, которую он любил».

Дворец в Александрии за последние годы был хорошо отделан и украшен; теперь он подходил для этого дородного восточного правителя. Лукан (Лукан Марк Анней, 39–65; римский поэт; участник заговора против Нерона, приговорен к смерти, покончил с собой. – Ред.) рассказывает нам, каким роскошным стала царская резиденция. Потолки ее были украшены лепниной и мозаикой, а потолочные балки были скрыты за золотой фольгой. Стены и колонны были сделаны в основном из прекрасного мрамора, но в их украшении использовалось большое количество пурпурного порфира и агата. Покрытие полов в некоторых залах было из оникса; эбеновое дерево использовалось так же широко, как и обычное; повсюду можно было увидеть слоновую кость. Двери были украшены привезенными из Индии черепаховыми панцирями, усыпанными изумрудами. Кушетки и стулья были инкрустированы драгоценными камнями, многие предметы мебели сияли яшмой и сердоликом; во дворце было много бесценных столиков из резной слоновой кости. Драпировки сияли яркими красками, золотыми блестками или пламенели, окрашенные кошенилью. По залам ходили рабы, прошедшие отбор по внешнему виду. Некоторые из них были темнокожие, другие белые; у одних были черные курчавые волосы эфиопов, у других – золотистые или льняные локоны галлов и германцев. О Клеопатре Лукан пишет: «Она тяжело дышит под тяжестью своих украшений, а ее белые груди сияют сквозь сидонскую ткань, основу которой иголки мастериц из долины Нила ослабили, отделив и растянув нити». Недавно развившаяся торговля с Индией заполнила дворец роскошными тканями с Востока, а греческие или даже египетские материалы и предметы повседневного пользования начали теряться в мешанине разнородных вещей, привезенных изо всех уголков мира.