Сирота - Николай Дубов

Докурить «отдохновенную» во время большой перемены помешали. К столу, за которым, окутанный дымом, сидел Викентий Павлович, подошли.

Нина Александровна и Гаевский. Викентий Павлович не любил Гаевского и отвернулся к окну.

— Вот, полюбуйтесь, — многозначительно сказал Гаевский, — чем занимаются ваши подшефные.

— Ничего не понимаю. Цифры какие-то…

— Я тоже не понимаю. И ничего удивительного: записочка-то шифрованная!

— Что вы! — засмеялась Нина Александровна. — Просто какая-нибудь задача, головоломка, вот и всё. Ребята поиграли и бросили. Мало ли чем они занимаются…

— Ну, знаете! Надо знать, чем они занимаются. Совсем не головоломка, и ее не бросили, а потеряли! Головоломку не разыскивают так, как Горбачев искал эту записку. Он чуть не весь класс облазил…

— Так это у Горбачева? А откуда…

— Не играет значения, откуда я знаю, — прервал Гаевский. — Я бы на вашем месте вызвал Горбачева. Пускай объяснит, что это за записка.

Викентий Павлович покосился на стол. Перед Ниной Александровной лежал смятый листок бумаги, она в нерешительности смотрела на него.

— Вызвать нетрудно, только вдруг это пустяки какие, а я буду допрашивать… — Она подняла голову и встретилась взглядом с Викентием Павловичем. — Как по-вашему?

— Что такое? — досадливо поморщился он, взглянув на дотлевающий окурок.

— Да вот, — протянула Нина Александровна записку, — не знаем, что это — задача или…

Викентий Павлович взял записку. На ней было три строки цифр, вместо подписи стояла латинская буква «ф», заключенная в кружок.

Он посмотрел на обратную сторону, подумал.

— Похоже на криптографию. Когда-то я интересовался этим делом.

— На что похоже? — не понял Гаевский.

— Тайнопись. Шифр.

— Вот видите! — с торжеством сказал Гаевский. — А я что говорил?

Нина Александровна растерялась:

— Как же теперь?.. Он ведь не скажет…

— Что значит — не скажет? Скажет как миленький!

— Погодите, — остановил их Викентий Павлович, продолжая разглядывать записку. — Кажется… Если я не ошибаюсь, это проще пареной репы… Одну минутку! — Он начал что-то писать, потом оставил и сказал Гаевскому: — Дайте-ка, пожалуйста, вон с того стола алфавитную книгу. — Он пронумеровал буквы алфавита и, сверяясь с ним, начал переводить записку. — Ну конечно! Самый наивный и примитивный шифр из всех существующих… Младенческий, можно сказать. Вот, пожалуйста! — И он протянул Нике Александровне перевод записки:

"В! 3! У! Д!

Чрезвычайный сбор членов «Ф» назначается в полдень воскресенья в сквере Надежд. Ф".

— Что это значит? — недоумевая, спросила Нина Александровна.

— Вот уж этого не знаю! — развел руками Викентий Павлович. -

Какие-нибудь «сыщики-разбойники»… Шифр детский, почерк тоже. Словом, пустяки, ребята забавляются… Пошли на урок, звонят.

Нина Александровна достала из кармана сложенную бумажку, расправила на столе и, придерживая, показала Лешке:

— Ты знаешь, что это такое. Горбачев?

Лешка, узнав Витькину записку, почувствовал замешательство, но тут же сообразил, что никто не видел у него записки, доказать ничего нельзя.

— Нет.

— Это не твоя записка?

— Я же говорю — нет. Если б моя, так я б знал…

— Так-таки ничего про эту записку и не знаешь?

Лешка отрицательно покачал головой.

— А зачем ты ее искал?

Лешке вспомнились открытые, ясные глаза Юрки Трыхно. Он перевел дух и, помрачнев, сказал:

— Откуда вы знаете, что я искал? Я вовсе не записку, а карандаш.

— Так… И что в ней написано, ты тоже не знаешь?

— Откуда я могу знать? Что, я ее писал?

— А кто ее написал?

— Что вы у меня спрашиваете? Не знаю я, и всё!

— Хватит дурака валять! — жестко сказал Гаевский. — Говори правду. Ну! — прикрикнул он.

Лешка посмотрел на него, и ему показалось, что там, где обычно у Гаевского прятались улыбающиеся, близко поставленные глаза, сидят маленькие острые колючки.

— Вот что, Горбачев, — не дождавшись ответа, сказал Гаевский, — мы знаем, что тут написано. Мы знаем больше, чем ты думаешь… Да, да! — подтвердил он, поймав Лешкин, исподлобья, взгляд. — Но мы хотим, чтобы ты сам рассказал обо всем. Если расскажешь, ни тебе, ни твоим товарищам ничего не будет. Ну, а если будешь запираться, отрицать, дело кончится плохо. Оч-чень плохо!.. В твоих интересах рассказать нам всю правду. Разве мы хотим тебе зла?

Гаевский переменил тон, старался говорить задушевно, колючки шарили по Лешкиному лицу, и тот не поверил задушевному тону.

— Что такое «Ф»? Кто ее члены?

Кончики Лешкиных ушей начали гореть.

— Да чего вы ко мне пристали? Не знаю я ни про какое "Ф"…

— Смотри, Горбачев! — угрожающе сказал Гаевский. — Говорить мы тебя заставим. Ты еще раскаешься и пожалеешь, только потом будет поздно…

— Чего мне каяться, если я ни в чем не виноват? — с вызовом посмотрел Лешка в сверлящие колючки Гаевского. — Я пойду в класс.

— Никуда не пойдешь!

— Подожди, Горбачев, — сказала Нина Александровна. — Зачем ты упрямишься? Расскажи нам все, что знаешь, тогда и пойдешь заниматься.

— Ничего я не знаю, нечего мне рассказывать, — сказал Лешка и нарочно стал смотреть в окно, чтобы они видели, что он ничего не боится.

— Пойдемте к Галине Федоровне, — сказал Гаевский. — Оставлять так нельзя.

Из-за дверей классов доносились неясные голоса учителей. За дверью Витькиного класса послышался смех и тотчас стих. Уборщица мела в коридоре пол. Она посторонилась, покачала головой, увидев, как между пионервожатым и учительницей идет на расправу к директору очередной баловник. Они прошли, уборщица опять стала мести.

Рыхлая, стареющая женщина в очках сидела за столом, читала какую-то бумагу и делала в ней пометки толстым красным карандашом.

— Можно к вам, Галина Федоровна? — спросила Нина Александровна, приоткрывая дверь.

Галина Федоровна зажала пальцем строку, подняла голову и сняла очки:

— Кто там? В чем дело?

Гаевский подошел к столу, положил перед директором Лешкину записку и перевод:

— Вот, посмотрите, чем наши школьники занимаются! Шифровочка!..

Галина Федоровна прочитала записку, подняла глаза на Гаевского.

— Шифр, условное место встречи, все как полагается… Вы понимаете, что это значит?..

Подбородок директора дрогнул.

— Вот он потерял, Горбачев, из шестого «Б»… Нам ни в чем не признается. Спросите его сами.

— Подойди, Горбачев. (Лешка подошел к столу.) Это твое? — протянула Галина Федоровна руку к записке, но не дотронулась, будто боялась обжечься. — Откуда это у тебя?.. Отвечай, когда спрашивают!

Она говорила строгим голосом, брови ее сердито хмурились, но.

Лешка видел, что в прыгающих глазах у нее не гнев, а страх.

— А что мне отвечать? Я ничего не знаю и не буду говорить…

— Нет, как вам это нравится?! — возмущенно воскликнула Галина Федоровна. — Он не будет говорить!

Она с негодованием посмотрела на Нину Александровну и Гаевского.

Нина Александровна тоже выразила на лице негодование, а Гаевский сидел с таким зловещим видом, что подбородок у директора затрясся.

— Сейчас же выкладывай все! Слышишь?

Лешка исподлобья посмотрел на нее, переступил с ноги на ногу и сказал:

— Что вы на меня кричите, если я ни в чем не виноват?

— Он еще будет… — начала Галина Федоровна и осеклась. — Хорошо, Горбачев, — сказала она, помолчав, — я первая буду рада, если ты не виноват, потому что это такое… такая… тень на школу, что… -

Голос ее дрогнул, она снова замолчала. — Если ты ни в чем не виноват, тебе нечего бояться и незачем скрывать то, что ты знаешь. Этим ты только навредишь себе, своим товарищам и школе… Я тебя не принуждаю, а прошу: помоги нам разобраться во всем для твоей же пользы. Иди сюда, садись и расскажи все, что ты знаешь об этой записке…

Лешка не сел и продолжал молчать.

— Может быть, тебе ее дали не в школе, а где-нибудь на стороне? — с надеждой в голосе спросила Галина Федоровна. — Неужели ты не любишь своих товарищей, тебе не дорога школа, ее честь? Ты хочешь подвести всех нас?

Галина Федоровна подождала ответа, потом сухо сказала:

— Иди на урок. И чтоб завтра твой отец пришел в школу!

— У него нет родителей, — сказала Нина Александровна. — Он из детдома.

— Тогда пусть придет директор. Напишите записку, Нина Александровна, я подпишу. И передайте через кого-нибудь другого.

— Шо там таке? — прошептал Тарас, когда Лешка вернулся в класс и сел на место.

Лешка не ответил Тарасу. Опершись скулами о сжатые кулаки, он смотрел на парту и думал, что теперь будет и что скажет Людмила Сергеевна.

Прозвенел звонок, ребята повскакали с мест: