Неусыпное око - Джеймс Гарднер

— Гром. Взрывы ракет осветили весь туннель, языки пламени вырвались из выхлопных отверстий гранатомета.

Четыре снаряда. Больше четырех андроидов.

Бум, звук удара. Треск, вспышка молнии, закоротившей схемы роботов. Затем кхе-кхе-кхе-кхе-кхе — шквал гелевых ружей разрядившихся в ближайшую цель.

Полетт отшатнулась от удара — кислотные снаряды врезались в ее нательный панцирь, заливая кислотой грудь, руки, шлем. Ее панцирь задымился, каждая капелька кислоты жаждала прожечь себе дыру в пластике и до волдырей сжечь женщину, спрятанную в нем.

— Уходи! — прокричал ей Донт, но в долю секунды, что была у Полетт, пока волна роботов не накрыла ее, она рванулась к нам, а не к входу в шахту.

Итак. Мы впятером были отрезаны, а между нами и входом стояла армия вооруженных до зубов андроидов.

Веселуха.

Донт выпустил четыре своих ракеты в туннель. Грохот от их взрывов едва меня не оглушил. Он да плюс эхо, обрушившееся на меня от скалистых стен, замолотили, будто кулаками, по моим барабанным перепонкам. «Фэ лехеед», — подумала я в оцепенении. Я слышу гром. Тут ракеты достигли цели, и еще четыре робота упали, дрыгая руками и ногами в спазме короткого замыкания.

Хорошо, но мало. Я насчитала четырех роботов по-прежнему на ногах, черными силуэтами вырисовывавшихся на фоне фонарика Тика.

Полетт бегом бросилась к нам, окутанная струйками кислотного дыма; на бегу она с размаху ударила по кнопке на запястье своей амуниции. Внутри моего мозга я почувствовала, как кто-то закричал: «Помогите! Помогите!», хотя самих слов я не слышала. Срочный сигнал тревоги Центру опеки. Я решила добавить от себя: «Кси, если у тебя есть козыри в рукаве, то сейчас как раз самое время их выкладывать».

Ничего. Потом Рамос потащила меня за руку, крича слова, которые мои иссеченные грохотом уши не могли услышать. Но я все равно поняла смысл: надо отступать вниз по туннелю.

Куда еще? Разве что эта шахта отличалась от тех, что окружали Саллисвит-Ривер, а иначе нам очень скоро некуда станет отступать: верхний уровень всегда заканчивался тупиком в надшахтном здании. Некогда в таких надстройках над шахтами, должно быть, размещались лифты, доставлявшие шахтеров к нижним уровням и поднимавшие руду на поверхность. Но через три тысячи лет лифты наверняка не работали, что означало, что в нашем распоряжении будет только шахта лифта. То есть отвесное падение вглубь.

И все же… уж лучше приятное гладкое падение, чем долгий расстрел кислотой.

Бег, бег, бег! Сначала мы, за нами преследующие нас роботы. Мы все бежали во всю прыть, кроме Тика, который поднялся в воздух и скользил вниз, соразмеряя полет с нашей скоростью. Чтобы освободить руки, он засунул фонарь-жезл за лямки своего заплечного мешка. Свет, отражаясь от его чешуйчатой груди, приобретал оттенок серо-голубого сияния, но Тик явно не собирался помереть с перепугу. Паря по воздуху, он выкрикивал через плечо андроидам:

— Стойте, вы обжигаете нас! Стойте, вы замораживаете нас! Стойте, вы топите нас!

— Чего это вы, черт побери, неистовствуете? — резко бросил Донт.

Мы с Фестиной не стали пытаться объяснить.

— Стойте, вы душите нас! Стойте, вы сжимаете нас! Стойте, вы слишком сильно на нас давите!

— Стоп, — предупредила Полетт, — тупик.

Надшахтное здание. Фонарь Тика высветил сплошную стену перед нами, в которой зияло жерло черной дыры, уходящей вниз. Над дырой болтались несколько ржавых металлических загогулин — все, что осталось от лифтового механизма.

— Стены из монолитного камня, — сообщил Донт, поглядев вниз. — Уходят точно вниз.

— Роботы сейчас снова выстрелят! — закричала Полетт за нашими спинами.

Я глянула через плечо и успела увидеть, как она резко обернулась, чтобы принять на себя выстрелы, и раскинула руки. Пытаясь защитить нас от огневого вала кислотных снарядов, преграждая ему путь собственным телом.

Донт крикнул: «Нет!», и тут же четыре кляксы вязкой дряни выплеснулись на загубленный панцирь Полетт, рассыпая клейкие бусины по всему ее телу. Десятки капелек просочились через дыры в панцире, дыры, прожженные первой серией залпов. Полетт задохнулась, потом заорала: «Черт! О черт, черт, черт!»

— Не поминай черта! — прорычала Рамос. Бросившись мимо Тика, она яростно заорала роботам: — Стойте, вы закалываете нас! Стойте, вы заставляете нас истекать кровью!

Фестина делала последнее, что оставалось делать.

— Хватайся за мой пояс! — пролаял мне Тик. — Я смогу спустить тебя, как на парашюте, на следующий уровень.

— Сбежать и оставить всех в беде?

— Спасайся, будь оно все проклято! — бросила Рамос через плечо.

— Да, беги! Сейчас же!

Это крикнул Донт, он бросился вперед, как только подстрелили Полетт, и теперь стоял между ней и андроидами. Андроиды прекратили свое наступление и стояли все четверо поперек туннеля как стена, давая несколько секунд своим гелевым ружьям на подзарядку камер давления. На вид они вовсе не торопились — мы все были у них на виду.

— Фэй! — крикнул Тик. — Хватайся! Времени совсем не осталось.

Но время было.

Молниеносно материализовавшись из ниоткуда, в туннеле появилась труба света. Фиолетовая. Синяя. Зеленая. Один конец трубы широко раскрылся, прямо передо мной. Остальная труба вытянулась вверх по туннелю шахты, невесомо паря в воздухе, над головами андроидов и теряясь вдали. В некоторых местах труба сужалась до толщины моей руки; в других она расширялась, заполняя собою туннель целиком, ее диаметр менялся от секунды к секунде, сверкая павлиньим блеском.

Тик удивленно открыл рот.

— Кси?

— Нет, это хвост, — сказала ему Рамос. — Путь на свободу.

Пока я соображала, она хорошенько огрела меня по спине и запихала в трубу.

Я проносилась по транспортным трубам и раньше, — но никогда без специальной защиты. Для поездки по бонавентурскому верхнему рукаву вас всегда погружали в стасис: садишься в транспортную капсулу, ждешь, пока стасисное поле зарядится до готовности, а в следующий момент ты слышишь, как стюард говорит: «Добро пожаловать на Северный орбитальный узел». Ни толчков, ни тряски, никакого ощущения движения. Но на этот раз я не была в стасисе. Я беспомощно-поступательно летела по трубе. Когда она сжималась, я сжималась. Когда она расширялась, я тоже расширялась. Кости не хрустели, даже когда я просачивалась сквозь узкие лазейки диаметром в сантиметр или раздувалась, как шар на несколько метров в обхвате, но я ощущала свое тело, будто пластилин, его крутило-месило-формовало так, чтобы оно совпадало с формой павлиньей трубы. Силы, управлявшие мной, были вежливо-безличны, раздавливая меня, а после, раскатывая, будто тесто; и все же за всем этим кручением и выворачиванием я ощущала отчетливую способность чувствовать. Кто-то знал меня. Что-то казалось мне до странности знакомым.