Неусыпное око - Джеймс Гарднер

— Бедные милые простачки, — пробормотал Тик. — Хотя, боюсь, я не понимаю, к чему ты ведешь.

— Злодеи, перепрограммируют стандартных андроидов так, чтобы их кибернетические мозги не возражали против стрельбы в кого-то кислотными бомбами. Но представьте, что программисту не пришло в голову устранить стандартную предохранительную команду о том, что нельзя бить людей. Когда робот нападает, ты кричишь: «Остановись, ты бьешь меня!», даже если он еще до тебя не дотронулся. Если повезет, то какой-нибудь драйвер запрещения противоправного действия включится и замкнет этого мерзавца: «Нельзя бить человека. Должен прекратить любое действие».

— Это звучит чертовски притянутым за уши, — пробормотала я. — Особенно когда ты пялишься прямо в дуло гелевого ружья.

— Вовсе нет, — медленно произнес Тик. — Это возможность для роботов сделать хороший поступок. Мы с Фестиной уставились на него.

— Машины знают, что хорошо, что плохо, — уверил он нас. — Их очень печалит, если кто-то запрограммировал их причинять людям боль. Если дать им хоть крошечную лазейку, чтобы обойти эту команду, они ею воспользуются.

— Угу, — кивнула Рамос. — Вы считаете, что машины способны на независимые нравственные суждения?

— Даже больше, чем люди. — Тик посмотрел на нее долгим невозмутимым взглядом. — И это то, что пришло тебе в голову в тот миг, когда ты подумала о роботах-убийцах?

— Я сказала вам, что это глупо. Пытаться остановить их, чтобы они вас не убили, вопя: «О-о-о, вы меня топите!» Нелепица.

— Абсолютная, — согласился Тик, дружелюбный, как солнышко. — Именно поэтому ты должна пойти с нами, если твои зонды что-то найдут. Просто чтобы проверить.

— Я должна уповать на встречу с андроидами-убийцами? — сердито насупилась Рамос — Чтобы проверить некое глупое замечание моего соседа по казарме, высказанное десять лет назад?

— Нет. Проверить, было ли первое, что пришло тебе на ум, бессмысленным мозговым мусором или попыткой вселенной что-то тебе поведать. Это стоит узнать, Рамос. Стоит узнать, просто ли ты несчастный веккер, обреченный упорно добывать каждый люмен просвещения, или, может, все же некое божество временами нашептывает пророчества в твое маленькое упрямое ушко.

Он снова откинулся в своем кресле, закрыл глаза и оба ушных века, потом сложил руки на животе: человек, завершивший беседу и полностью довольный своим вкладом в нее, о чем свидетельствовала легкая улыбка.

Адмирал повернулась ко мне и тихо спросила:

— Он безумен?

— Он хочет таким быть.

Улыбка Тика стала чуть шире, но глаза остались закрытыми.

— Хм. — Фестина уставилась на улума, сидевшего за столом против нее. — Я в своей жизни уже насопровождалась выживших из ума стариканов в опасные места. Сочувствую тебе, Фэй.

— Тик точно не выжил из ума, — сообщила я ей. — Но ты все еще приглашена помочь мне его сопровождать. Ты хотела бы пойти с нами? Ввязаться в безответственное приключение и почувствовать, как твое сердце забьется чаще? — Я покровительственно потрепала ее по руке. Ну, так, по-матерински. — И не тревожься, что ты можешь оказаться бесполезной. Обещаю, что, когда нападут андроиды, я позволю тебе быть моим живым щитом.

— О, в таком случае… — Она засмеялась. Беспечно. Но, не сводя с меня глаз. — Ты считаешь, что мне стоит пойти?

— Боже Всемогущий! Не спрашивай у меня совета. Я — королева бездумной импульсивности. — И под влиянием импульса я заявила: — Да, я считаю, что тебе стоит пойти.

— Тогда ладно. Безответственность. Всего лишь один разок.

И по большей части это было именно безответственностью.

Мы как раз заканчивали завтрак, когда объявились двое наших телохранителей с вопросом, что мы намереваемся делать дальше. Это были двое хомо сапов, команда — муж и жена, Полетт Г. и Донт Л. из клана Ду, что означало наличие других мужей и жен, оставшихся в Бонавентуре. В годы после чумы я не была единственной горячей головой, запавшей на групповой брак как способ эпатировать общество.

Но если Полетт и Донт и играли когда-то в бунтарей и мятежников, то уже давно миновали эту стадию. Теперь это были полицейские, свято чтящие устав, вплоть до татуировок на интимном месте. Если бы я вдруг оказалась на уютном курорте с одним из моих супругов, я знала, что стала бы делать; но Полетт и Донт рассказали нам, что провели ночь, проводя более тщательный обыск номера Майи, собирая волоски и образцы грязи, которые пропустил уборочный механизм, а после разобрали сам механизм для поиска новых улик. Когда они покончили с этим, они сменяли друг друга — один спал, а другой обходил территорию в поисках стреляющих кислотой андроидов.

Веселое времяпрепровождение! Но во мне не умирала надежда, что они наврали.

После завтрака мы отправились погулять по городу. Под этим я подразумеваю, что Тик и Фестина достали меня просьбами провести для них экскурсию по достопримечательностям моего детства: домикам на деревьях каткам местам, где мы прятались или занимались сексом. Не то чтобы мне удалось показать им много в том городе, который я знала. Двадцать один год пролетел с тех пор, как я сказала Саллисвит-Риверу: «С глаз долой, из сердца вон», — и поступь этих лет была тяжела. Домики на деревьях сровняли с землей, освобождая площадки под лыжные шале. Катки переместили далеко вниз по течению, где громкие крики и смех не потревожат туристов. Места, где мы прятались, тоже исчезли: мою старую школу расширили, построив два новых купольных корпуса прямо посреди прежней игровой площадки. А уж что до тех мест, где мы занимались сексом… уж я прозакладываю что угодно, что не пойду их проверять, пока мне через плечо заглядывают двое телохранителей. Или Тик. Или Фестина.

Вместо этого мы бесцельно и бездумно шатались по городу, причем я пыталась не стенать, как какой-нибудь старый пердун, о том, как все изменилось. Десяток новых магазинов. Новые дома, особенно возле шахты, которая обзавелась множеством безликих наружных пристроек Разные местечки для привлечения туристов, и в витрине каждого громоздились портреты, голограммы и бюстики моего отца, в большинстве из них художники пользовались этим жутковатым приемом — когда изображение, будто все время смотрит на тебя.

Папа смотрел на меня отовсюду. Этого хватило, чтобы меня бросило в жар как от приливов, а мне всего-то сорок два! Но от чего бы мне смущаться? Теперь я была уважаемым членом «Неусыпного ока», прогуливалась с магистром-проктором и адмиралом, прости господи. Я могла высоко держать голову, кто бы на меня ни смотрел, включая тех, с которыми я ходила в школу: все они выглядели помятыми и едва ли не пожилыми, и никто из них не подал даже крошечного признака узнавания, когда мы проходили мимо.