За гранью снов - Нина Хоффман

— Сердце, — позвала она.

— Человек, — откликнулось оно теплым, бархатным голосом.

— Как мы можем открыть тебя? Мы можем выпустить детишек?

— Я открыто для всех, кто хочет войти. Иди ко мне. У меня ты будешь в безопасности.

Мэтт передернуло.

— Я не хочу заходить, я хочу выпустить людей оттуда.

— Я не открываюсь наружу.

— Никогда?

— Я сделано для того, чтобы открываться внутрь.

Мэтт передала это остальным.

— Может, я не те вопросы задаю, — сказала она. — Что я должна спросить?

— Спроси, как можно его сломать, — предложила Терри.

— Как можно тебя сломать? — спросила Мэтт у сердца, хотя не представляла, что кто-то захотел бы ответить на такой вопрос.

— Меня нельзя сломать. Я вечно.

— Спроси, как его сделали, — подсказал Эдмунд.

— Меня сделали из обещания, в обмен. Я куплено, и за меня заплачено. Я совершенно.

Мэтт повторила это вслух.

— Какое было обещание? — спросила Терри.

— Кто дал обещание? Что получил взамен? Кому было дано обещание? — сыпала вопросами Таша, и ее голос звучал мощно и сжато.

— Бессмертие. Безопасность для детей. Вечная жажда знаний и тяга к учению. В обмен сердца невинных детей, отданные свободно.

Мэтт пересказала все это и добавила:

— Оно не говорит, кто это.

— Сердце Галена, — пояснила Терри. — Гален — это ученик того старого колдуна. Ручаюсь, это старик заключил сделку. Вечная жажда знаний! Да этот парень маньяк. Какой груз он взвалил на детей.

— Мэтт, спроси еще раз, кто забрал сердце парня и дал взамен эти дары? — спросила Таша странно раздвоенным голосом.

— Монумент, — ответило хрустальное сердце.

Мэтт повторила этот ответ и взглянула на всех колдунов.

— Точно, — сказала Терри. — Это все объясняет.

— Сейчас мы все равно это не решим, — сказала Таша. Сейчас она опять говорила как обычно. — Давайте уберем это в надежное местечко и пойдем пообедать. Я лучше думаю после еды.

Терри сказала:

— Это мое. Гален дал его мне и попросил сберечь для него.

Эдмунд обернул сердце шелковым платком и отдал Террри. Она сунула его в карман.

— Так ведь неопасно носить? — спросила она у Эдмунда.

— Пока оно завернуто, все в порядке, — ответил он. — По крайней мере, некоторое время. Но не думаю, что стоит оставлять его дома на ночь.

Терри вздохнула и задумалась:

— Тогда я посплю ночью в машине или поеду в отель. Пойду возьму свой кошелек.

Остальные тоже пошли в дом за кошельками, бумажниками, пальто, обувью и ключами от машины.

Лия пошла вслед за Мэтт и Эдмундом в их комнату. Мэтт понимала, что это была комната Джулио, куда ж ей еще было пойти?

Эдмунд снял свою куртку со спинки стула.

— Как ты? — спросила Мэтт у Лии. — Все в порядке?

— Пока да, — ответила та, но вид у нее был обеспокоенный. — Все прошло лучше, чем я думала. Интересно, Ди еще раз спросит меня, зачем все это?

— У меня такое чувство, что, если она что-то хочет знать, она этого просто так не оставит. Почему бы тебе просто не рассказать ей самой?

— Потому что эта перемена произошла в результате того, что я сделала несколько выборов в жизни, из которых каждый в свое время казался оправданным. Но если перечислить их сейчас, я знаю, они покажутся глупыми. Все наваливается, как горная лавина, и вот тебя уже унесло далеко, и ты даже не понимаешь, как ты там оказался.

— Скажи ей, что это не ее дело, — посоветовала Мэтт. Она как раз выудила носки из своей дорожной сумки, натянула их и новые ботинки. — У тебя есть какая-нибудь обувь?

Лия направила указательные пальцы на ноги. Из кончиков пальцев вырвались желтые языки пламени, из которых получились изящные туфельки, подходящие к платью. Потом она махнула рукой, и из потока пламени появилась шелковая красно-оранжевая шаль. Она накинула ее на плечи.

— Как здорово! — восхитилась Мэтт.

Лия улыбнулась:

— Хочешь что-нибудь?

— У меня есть куртка. — Мэтт взглянула на свою армейскую куртку зелено-оливкового цвета, местами протертую и заляпанную разными пятнами. — Хорошая куртка, — добавила она.

— Я знаю, — сказала Лия. — Я помню. Все та же самая… — Она провела пальцами по плечам Мэтт, скользнула по рукам и спине. По телу Мэтт пробежал огонь. Теплый, но не обжигающий. Он переливался разными цветами: зеленым, серебристым, голубым и лиловым. Внезапно огонь превратился в ткань, мягкую, как фланель, тонкую, как шелк, и теплую, как шерсть.

У Мэтт запылали щеки. Никогда в жизни у нее не было такой красивой куртки, с разводами в виде языков пламени цвета моря, неба и облаков. Она плотно облегала ее до талии, а потом спускалась складками до середины бедра. Рукава были свободными, с большими манжетами, а еще в ней были карманы, куда удобно было прятать руки.

Мэтт встала, провела рукой по материи. Мягкая, ворсистая, такая теплая и красивая. Как летний закат. Кровь прилила к ее лицу, и она взглянула на Лию.

— Мэтт, прости! Ты хочешь, чтобы я ее забрала обратно?

Что-то кольнуло Мэтт, и она покачала головой.

— Нет, она чудесная, — сказала она дрожащим голосом. — Это первая вещь за многие годы, которая выглядит женственно.

Лия посмотрела на Эдмунда, который, улыбаясь, качал головой.

— Серьезно, — сказал Лия. — Я могу отослать ее обратно, если тебе в ней неудобно.

Мэтт фыркнула:

— Ты же вышла к ним в таком виде, я думаю, я тоже смогу выйти в таком. Они же не будут смеяться надо мной, правда? Она такая красивая. Я хочу посмотреть на себя.

На стене у двери висело зеркало. Она уставилась на себя.

Она уже давно не видела себя, и уж точно не видела с тех пор, как вышла из стены и попросила себе другую прическу. Она изменилась. Сейчас на макушке у нее были короткие кудряшки, а виски были коротко стрижены. Лицо осталось прежним, но новая прическа как-то изменила ракурс: теперь она выглядела, как женщина, чего раньше никто не мог сказать, глядя на ее лицо. Куртка была яркой, у нее никогда не было ничего подобного. Фасон подчеркивал ее фигуру. Сапоги для верховой езды тоже все меняли. Они смотрелись элегантно. В этой одежде и с такой прической она больше не казалась шестнадцатилетним солдатом. Больше она была похожа на принцессу в изгнании.

Она встретилась взглядом с Эдмундом и ждала его комментария.

— Ты в любом виде выглядишь замечательно, — сказал он.

Она увидела свою улыбку, и это ее встревожило так, что она сразу же нахмурилась. А вдруг она теперь привлекательна? Она не возражала против того, чтобы быть приятной, даже симпатичной, но быть привлекательной совсем не хотела.