Совершеннолетние дети - Вильде Ирина

Дарка выбрала две самые красивые ленты — ярко-розовую и ярко-синюю.

Санда была только на год старше Дарки, но два года уже ходила на выданье, а теперь после рождества поджидала сватов. Сватов Санда ждала от двоих, и это больше всего удивляло Дарку.

— А за кого ты хочешь выйти замуж?

— За того, кто скорее сватов зашлет…

— А все-таки — кто тебе милее?..

— Ни один…

— А все-таки?

— Тот, кто мне нравится, кого люблю, не возьмет меня.

— Почему?

— Он возьмет богачку…

Дарка стыдилась при всех дарить Санде ленты. Она позвала ее в сени, где прятались от мороза куры, и вынула из кармана пальто пакет.

— Это тебе, Санда…

Та неуверенно протянула руку, словно колеблясь, не отдернуть ли ее.

— А ты? Тебе уже не надо?

Дарка объяснила, что в городе в ее возрасте уже не носят такие яркие ленты.

Санда с минуту посмотрела на ленты, потом неторопливо спрятала их за пазуху. Эффект был совсем не тот, какого ожидала Дарка.

— Будь здорова, Санда!

— Подожди… Я хотела спросить тебя… твоя мама не может дать нам немного бульбы?.. Я бы весной отработала у вас в огороде… Поговори с мамой, а?

— Хорошо, — ответила Дарка, совсем сбитая с толку этой просьбой.

То, что должно было сделать пребывание в Веренчанке приятным, сделало его совсем нестерпимым. Гнетущий осадок от встречи с Сандой теперь мешал Дарке при каждом воспоминании о селе.

И хотя папа предупреждал директора, что, возможно, Дарка на недельку задержится дома, она настояла на том, чтобы уехать из дома вовремя.

Когда Дарка села в вагон, она почувствовала, что отъезд из Веренчанки принес ей облегчение.

Хозяйка, резавшая свеклу, так и застыла от удивления, увидев на пороге кухни Дарку на пять-шесть дней раньше условленного срока. Впрочем, постоянно обучавшая всех хорошему поведению, пани Дутка сама, несомненно, была «хорошо воспитана» и тотчас сменила удивление на радость:

— Кого я вижу! Кого я вижу! А мы вас ждали через недельку.

Хозяйка наскоро вытерла о передничек мокрые руки, чтобы поздороваться с Даркой. У девушки от весеннего ветра загорели румяные щечки и на носу появилось несколько дерзких веснушек.

— Я уже больше не могла выдержать дома. Мама, бабушка и папа — все уговаривали меня: «Побудь еще!., побудь еще», а я не могла!.. Мамочка? Спасибо, как всегда… целый день кружится вокруг Славочки. Та теперь капризничает… Бабушка говорит, что это у нее зубки режутся…

Хозяйка провожает гостью (словно Дарка здесь первый раз!) в ее комнату.

— Здесь как будто что-то изменилось за время моего отсутствия. Как-то странно…

— Это вам только так кажется, Даруся. Что могло измениться? Снимайте пальто и приходите в кухню пить чай!

— Спасибо… Большое спасибо… Я сейчас… Теперь еще нет часу… Я побегу в гимназию.

— Подождите, садитесь… Лидка придет после занятий и расскажет вам все новости.

— Нет, я сама пойду. Лидка не скажет того, о чем я хочу узнать…

Стыдно и неловко в будний день идти без книжек. Так стыдно, что Дарка уже раскаивается: вот ведь не послушалась хозяйку, не подождала до завтрашнего дня. В коридорах пусто и царит такое деловое спокойствие, что она не решается даже громко кашлянуть. Тишину нарушает только однотонный шум падающих из крана капель. Дарка на цыпочках прокрадывается к своему пятому классу. Прижимает ухо к двери: Мирчук! Кто же другой может рассказывать о чем-то на латинском языке! Услышав звонок, Дарка отскакивает от двери: еще, чего доброго, вместо приветствия получит дверью по носу!

Первой выбежала из класса очкастая Шнайдер. За ней показался учитель Мирчук, а за ним уже все, кто был в этот день в гимназии. Лидка, Стефа, Мици Коляска не выпускают Дарку из объятий.

— Дети, она похорошела! Честное слово, похорошела! Пусть веснушки тебя не огорчают! Я дам тебе такой рецепт, что ты мне руки станешь целовать за него! Я тебе говорю! — как всегда, перекрикивает всех Мици.

Стефа легонько проводит по Даркиному лицу выхоленными пальцами.

— Уже цветут подснежники… Как-нибудь выберемся за ними вдвоем, ладно?

Дарка берет эти пальцы и сжимает их так нежно, что пожатие говорит больше, чем поцелуй.

— Хорошо, Стефа!

Дарка ищет глазами Наталку Ореховскую. Та стоит на своем обычном месте у печки и отвечает на приветствие подруги едва приметной улыбкой. Тогда Дарка оставляет всех и идет к ней.

— Что слышно у наших?

Ореховская лениво пожимает плечами.

— Ничего особенного… Сегодня с нами будет мой брат. Приходи к нам вечером пить чай… Так около семи. Можешь?

Если это приглашение, а не формальность, то звучит оно очень сухо. Но, боже ты мой, чего еще можно ожидать от Наталки?

— Что пишет Подгорская? Еще не вышла замуж за какого-нибудь офицера? — насмешливо спрашивает кто-то.

Лидка берет Дарку под руку (иногда хорошо побыть наедине), словно та принадлежит ей одной, и так, ступенька за ступенькой, они спускаются вниз.

Лидка, наверно, умерла бы, если бы не молола языком:

— Что слышно? Ну, говори, рассказывай! Что сказали дома на все это? Как мамочка приняла твои двойки? Ведь не убила и не повесила тебя за них… Ой ты, трусиха! Ну, говори… Мы ведь столько не виделись!

— Лидка, имей совесть, не все сразу!

Дарка приглядывается к толпе мальчишек, но Данка нет. Либо он не вышел еще из класса, либо уже ушел.

— Дома… ты же знаешь, как дома… Конечно, все родители хотят, чтобы их дети хорошо учились… Папа больше понимает в этих делах, чем мама… Но что это я только о себе говорю?

Лидка даже не догадывается, что Дарке хочется умолчать кое о чем. Она рада, что снова может говорить.

— У нас была контрольная по математике, и знаешь, все, кроме Шнайдер и Ореховской, написали ее на «неудовлетворительно». Да, Мигалаке спрашивал, знает ли домнишора Попович, что должна сдать ему стихи Эминеску?

«Все-таки Эминеску, а не Тудоряну. Эминеску можно. Эминеску — поэт. Настоящий, большой поэт».

— Да? Что ж, если надо, так надо. Я читала Эминеску в немецком переводе. Мне очень нравится. Особенно одно стихотворение — о позднем лете…

— Разве ты так хорошо знаешь немецкий?

Дарка делает многозначительную гримасу.

— А что?

— Я бы не сказала, что это так… Подожди, Дарка, еще одна новость! У нас в гимназии идет подготовка к сербаре унирий [36]. В этом году будем впервые праздновать… Не знаю, говорят, что Стефанович из восьмого будет петь соло. Хотя все за Илюковну…

— Что еще за «воссоединение»? Что это такое?

— Как? Ты не знаешь, что двенадцатого апреля государственный праздник воссоединения Буковины с Румынией? Разве у вас в селе не празднуют этот день? Правда, наша гимназия впервые в этом году так торжественно готовится к празднику. Будет большой концерт… Дарка, ты не рада, что в гимназии будет вечер?

— Что? Рада ли я?

— Ага! Вот еще что! — Лидка вспоминает новость, непосредственно относящуюся к Дарке. — Орест спрашивал о тебе. Да! Как-то встретил меня по дороге из гимназии и спросил, куда подевалась Дарка и почему ее не видно. Не красней! Не красней, Дарка!

Дарка и не краснеет, но Лидке, видно, очень хочется, чтобы эта новость произвела на Дарку сильное впечатление.

— Ты знаешь, с кем я познакомилась? Угадай! А ну, угадай!

К огромной Лидкиной радости, Дарка угадывает с первого раза.

Хотя Дарка выглядит здоровой и веселой, но за первый обед на «станции» она принимается без аппетита. Хозяйка обижена (она даже на это способна обижаться):

— Вы, Даруся, привыкли к маминой изысканной кухне, и вам не по вкусу наша простая еда…

— Ой, что вы! Как можно так говорить! Это же мое любимое блюдо… борщ с чесночком! Но сегодня я совсем ничего не могу есть… Столько впечатлений… столько впечатлений…

— Ну-ну! — снисходительно смеется хозяйка.

Дарка так и не знала, приглашена она на чай или эти слова только ширма для собрания.