Меч на ладонях - Андрей Муравьев

Теперь же оказалось, что и боги уходят. Тот, кем чувствовал себя ученый, сжал в ладони жезл повиновения. Что ж, если он потерял и ее, его народ не должен потерять свою богиню.

– Я приветствую тебя, высокорожденный Ут-Напиштим. – Медленная и величавая речь властителя полилась из уст. – Меня зовут Гиль-Га-Меш. Я – царь этой земли. Я пригласил бы тебя и твоих людей ко мне в столицу, но воды потопа унесли ее.

Жрец поклонился:

– Со мной искусные мастера. Если ты позволишь, то мы построим тебе новую столицу.

Царь улыбнулся:

– Что ж. Я приму твое предложение, хотя думаю, что построить город могут только боги.

Жрец понял и улыбнулся в ответ:

– Что ж, пускай это будет последняя работа божьих рук* – прекрасное название для столицы.

Жрец отошел к группе женщин. Опытные заклинатели из тех, кто уже поднялся на ноги, кружились вокруг наиболее слабых и немощных. Жестом Гиль-Га-Меш приказал отойти палаванам. Свое дело они сделали, а остальным займутся сами спасенные.

…Сомохов очнулся ненадолго. Какой-то человек в серой хламиде с выбивавшимся из-под нее бархатном жакете заунывно пел, приплясывая вокруг него. Это было неожиданно, напомнив то, что он видел во сне. Та же мелодия лилась из уст незнакомца, те же мотивы, похожее притопывание. Тепло начало скапливаться в районе живота и мягкой волной разливаться вниз, к горящим ногам, и вверх, к пульсирующей сожженной груди. Жаркая волна накатила на него, поглощая, уволакивая вниз, в пучину, как морская волна сбивает неосторожного.

…Улугбек опять был Гиль-Га-Мешем. Он сидел у своего костра. Полог шатра был поднят, но запахи степных трав внутри затхлых плотных тканей не чувствовались. Царь сидел на корточках у костра и смотрел, как телохранитель жарит на тонких прутиках мясо.

Со стороны бивака подошла фигура. Из темноты к ней метнулись бесшумные тени. Спящий палаван – всегда палаван. Царь взмахнул рукой, и схваченного человека отпустили. Через секунду рядом с царем присел жрец Нин-ту, спасшийся из Города Семи тысяч каналов.

– Не спится, царь? – Голос подошедшего был хрипловатым.

Ночью в степи бывает прохладно, а одеты они были в то, что осталось на них после плаванья. Гиль-Га-Меш молчал.

– Спасибо, что дал нам место у себя, царь.

Сидящий на корточках нехотя открыл глаза, яркое пламя костра играло на начищенных секирах личной охраны, на боку котла, на наконечниках шнуров, которыми он подвязал сандалии.

– Ты нужен мне, Ут-Напиштим. – Царь говорил медленно, растягивая слова, предельно откровенно. – Нужен, потому что только ты и твои мастера могут дать мне то, что мне надо.

Жрец улыбнулся и покачал головой:

– Мы уже три месяца живем твоими планами, государь. Мы построили тебе столицу, царь. Теперь мы просим: отпусти нас.

Но Гиль-Га-Меш лишь покачал головой. Только теперь он заметил, что цикады создают такой шум, что о словах жреца он больше догадывается по движению губ.

– Я не отпущу вас, Ут-Напиштим. Ты знаешь почему, и ты знаешь, что мне надо.

Жрец нахмурился:

– Знания?

Царь кивнул головой:

– Да, знания. Знания богов. Боги строят города, а смертные живут в степи. Ты выстроил город, но я хочу получить все знания. Все, что ты вывез с Атланора.

Жрец покачал головой:

– Я догадывался, что закончишь ты этим, царь.

Усталый служитель Нин-ту поднялся и сделал приглашающий жест:

– Пойдем, царь, я дам тебе действительно то, что надо тебе.

Гиль-Га-Меш поднялся с улыбкой. Что бы ни предложил ему жрец, это всегда будет меньше того, что просил он. Но выслушать его было можно.

Отказавшись от охраны, они вдвоем вышли в ночную степь.

Царь с интересом поглядывал на жреца, смело ступающего по земле безо всякой обуви, не боясь ни скорпионов, ни ядовитых гадов. Он даже не смотрел под ноги.

Сам полубог побаивался прогулок пешком. После того как одной ночью на ровном месте засосало под землю Эн-Киду, его друга и товарища, он не доверял открытым пространствам и темноте. Потому и решил строить город, а не зимний бивак с мазанками, покрытыми шкурами. С незапамятных времен его народ кочевал по степи. Иногда в местах летних стоянок они разводили грядки и сажали вкусные овощи. Иногда ловили рыбу в реках и море. Но каждый сезон они седлали лошадей, складывали шатры и ехали за Солнцем. Теперь пришло время остановить свой вечный бег. Если это понадобится Шамашу, он сам найдет свой народ.

Через полчаса они вышли к обрыву. Где-то внизу плескалось, мелькая бликами на воде, море. По скале гулял ветер, играя цветными шнурами его туники и заставляя вырываться из-под повязки тугие пряди волос.

Жрец остановился первым.

– Я знаю то, что нужно ТЕБЕ, царь.

Гиль-Га-Меш слушал заинтересованно. Ему уже ничего не надо было для себя. Он это знал, но знал ли это Ут-Напиштим?

– Говори, жрец.

Ут-Напиштим оценивающе окинул взглядом фигуру мужчины, стоявшего напротив. Хорошо бы сейчас скинуть этого чванливого царька с обрыва, вернуться молнией в лагерь, поднять посвященных и уйти в степь свободными, а не рабами – такие мысли роились в его голове. Но уж очень спокойным выглядел царь смертных. Об этом полукровке, отринутом Перворожденными, ходили легенды, на нем была печать Шамаша, а значит, печать Лучезарного. А он, жрец, уже не молод, устал. Если попытка нападения провалится, то спасшихся из Атланора казнят. Всех. А может, еще и будут пытать перед смертью. Нет, надо искать компромисс.

Жрец заговорил:

– Я не сказал тебе всего, царь. – Он сделал еще маленькую паузу. – Не все боги покинули Ойкумену. Та, которая важна для тебя, сейчас в Парванакре.

Гиль-Га-Меш встрепенулся:

– Ты о ком?

Ут-Напиштим улыбался. Сколько времени он потратил на то, чтобы разгадать мысли этого смертного, сына галла и демона-перевертыша.

– Я говорю о младшей Перворожденной, Ин-ан-не. – Решив не тянуть, жрец кидал все новую информацию. – Она была среди тех, кто уехал с Атланора до того, как город ушел под воду.

Царь взял себя в руки.

– Если ты так много знаешь обо мне, то должен знать, из-за чего я не ровня перворожденной Иштар?

Жрец кивнул:

– Я для того и позвал тебя.

Он вынул из широкого рукава длинную зеленую ветвь, странно сиявшую.

– Это ветвь жизни. Так это называли Перворожденные. Только высшие галла допускались до нее. – Жрец оценивал, как меняется лицо царя. – С ее помощью ты перестанешь стареть, проживешь сотни человеческих сроков и умрешь таким, какой ты сейчас. Тебя обойдут болезни смертных, их немощи и слабости. Ты станешь равным Перворожденным.

Гиль-Га-Меш замотал головой. Жрец настаивал. Его голос приобрел другие тона. Как кобра гипнотизирует своих жертв, слова служителя Пинту начали приобретать свистящие и шелестящие, как осенние листья, оттенки.

– Сотни раз того, что отведено тебе, – это очень, очень много. Ты найдешь ее, вымолишь прощение и будешь счастлив. Подумай, царь!

Царь протянул руку и взялся за пульсирующую ветвь.

Жрец продолжал:

– Ты можешь не спешить, ты всегда можешь активизировать ее. Только одно движение, и ты равен той, к которой стремишься… Отпусти нас!

Гиль-Га-Меш обернулся. Где-то там, за его спиной, спал город. Тысячи человек ворочались на непривычных ложах, вдыхая запах прелой соломы и пыль. Сотни детей при свете масляных лучин выводили стилами на восковых табличках непослушные значки, разучивая сложную клинопись. В зиккурате[113] разогревали масло перед утренним жертвоприношением. Молодые подмастерья крутили в руках непривычные орудия труда, вспоминая то, о чем им говорили днем посвященные, сошедшие с последнего корабля Атланора.

Он сам не смог привыкнуть к городу и спал в шатре на окраине или просто на ложе из травы под открытым небом. Но остальные привыкали… Старались… Он сказал им, что они станут равными Перворожденным, уподобятся знанием богам, сошедшим с небес. А теперь у него был свой выбор: пройти этот путь первому и одному или вести всех за собой? И остаться одному.

Царь покрутил в руке ветвь. Призывный зеленый цвет сменился на ласковый салатный. Мощным движением он швырнул подарок в море у своих ног. Жрец за его спиной ахнул.

Гиль-Га-Меш обернулся и сказал не терпящим возражений тоном: