Я тебя искал. Я тебя нашла - Наталья Литтера

– Какой запах! Что у нас на ужин?

– У вас – не знаю, но я оставила там немного пирогов.

– А остальные куда несешь? – подозрительно поинтересовался брат.

– Любопытной Варваре…

– Знаю-знаю… Прилетел, да? Вот так, не успел умник приземлиться, как уже тырит мои пироги! Я напишу песню о том, что Илья Королёв прикарманил пироги Ивана Тобольцева.

– Шут! – привычно бросила Таня и выбежала на лестничную площадку.

На место встречи они прибыли одновременно. Она подбежала, он подъехал. Таня села в машину, чувствуя, как горят ее щеки, поставила коробку на колени и повернулась к Илье. Сердце колотилось сумасшедше. Вот он, здесь, совсем рядом. Они так сидели и смотрели друг на друга, даже не сказав: «Привет». А потом Илья пробормотал: «До дома я не дотерплю» и потянулся, поцеловал. Таня обхватила его шею руками, прижалась. Поцелуй был горячий и жадный, сбивающий дыхание. Он был гораздо лучше слов. Он бы, наверное, длился долго, если бы не сигналы машин сзади. Все правильно: Москва, вечер, пробки… пришлось выравнивать дыхание, нажимать на газ и встраиваться в общий автомобильный поток.

Всю дорогу они молчали. Если бы не этот поцелуй, Таня бы обязательно забеспокоилась. Илья был тот же, но совсем другой. Серьезный, сосредоточенный. Как будто что-то случилось, что-то очень важное. Спросить? Или нет? Может, просто устал с дороги, а она с вопросами начнет приставать. Главное, поцеловал так, как целуют соскучившиеся люди, а остальное… с остальным разберутся. И Таня ничего не сказала, держала на коленях свою, чуть примятую от объятий, коробку и смотрела в окно.

Они припарковались возле его дома. Илья, глядя на коробку, сказал:

– Давай возьму.

Тане вдруг все это показалось таким… другим, не каким обычно. Не новым, неизведанным, а словно они уже живут вместе, словно в той квартире, куда они сейчас поднимутся, уже есть и ее частичка. Его дом не чужой, а почти уже ее. От этих мыслей стало очень-очень тепло.

Таня улыбнулась и протянула Илье коробку. А он, вместо того чтобы выйти на улицу, вдруг развязал ленту, открыл коробку и заглянул внутрь.

– С чем пироги? – поинтересовался деловито, совсем как Ваня.

– С секретом.

Тогда он закрыл коробку и полез в карман пальто.

– Меняю коробку с кольцом на пироги с секретом.

На его ладони была маленькая красная коробочка, та самая, фотографию которой Илья сделал в Вене. Таня завороженно смотрела на коробочку, потом дотронулась, погладила по крышке и сказала:

– Идет.

Но открывать не стала.

Они некоторое время смотрели друг на друга, каждый со своей коробкой в руках, улыбались, пока наконец не поняли – пора выходить из машины.

Всю дорогу до квартиры красная коробочка жгла руку. Какое оно, ее помолвочное кольцо?

Зашли в квартиру, сняли верхнюю одежду, обувь, Илья понес на кухню пироги, чем-то загремел, а Таня прошла в гостиную. Модест Ильич, блестящий, важный, встретил гостью молчаливо. Таня уже привычно провела ладонью по его крышке. Это было трудно объяснить, но порой рояль казался ей живым. Вот с кем точно можно поделиться новостью. Таня положила красную коробочку на черную поверхность. Получилось очень красиво.

Из кухни пришел Илья с пирогом в руках. Он-то свою коробку не просто открыл, а уже вовсю пользовался ее содержимым. Тане хотелось спросить: «Вкусно?» Хотя она знала и так, что вкусно, но очень надо было услышать это от него. А он, увидев натюрморт «Красное на черном», скомандовал:

– Давай руку.

Таня покачала головой:

– Нет. Сначала доешь, а потом… Разве Модест не рассказывал тебе о том, как это делается?

– Модест в пирогах вообще не разбирается, – Илья доел пирог и вытер пальцы захваченной салфеткой. – Пироги с яблоками мои любимые! Надеюсь, ты тоже любишь кольца с паважем.

Он взял коробку, открыл ее и достал кольцо.

– Модест одобрил, – заверил Илья Таню и надел на ее палец кольцо.

Она даже не смогла его как следует разглядеть. Перед глазами все кружило, рябило, сверкало, а Илья уже сидел за роялем и играл марш Мендельсона. Светопреставление! Легкое сумасшествие. Таня смотрела на кольцо, на россыпь бриллиантов на безымянном пальце, слушала громкие звуки музыки и ничего не чувствовала. Ничего из того, что, как ей казалось, она должна была чувствовать.

Ведь это вечер их встречи после долгой разлуки. Это еще один шаг к их будущему. Это должно быть немного по-другому.

Таня подошла к Илье и положила свою руку на его – оборвала музыку. Модест Ильич отозвался еще одним аккордом и замолк. Илья повернулся, посмотрел ей в глаза.

– Все так и будет, да? – тихо спросила Таня.

– Как – так?

– По-настоящему и по-серьезному.

Он встал, положил руки ей на плечи.

– Не сомневайся.

А потом прижался своим лбом к ее и попросил:

– Поцелуй меня.

Таня поцеловала, и это был долгий поцелуй. Он заменил все вопросы и все ответы, он все расставил по местам. Она снова произнесла свое «да», он снова пообещал ее любить. Исчезли сумбурность и недосказанность, тревожность и едва ощутимая нервозность. Наконец все стало именно таким, каким и должно было быть. Дом, Модест Ильич, теплые руки, нежные губы и вся жизнь впереди.

– Как хорошо, что ты вернулся, – прошептала Таня, проведя щекой по его щеке.

Илья обнял, и они оба застыли в этих объятьях.

– Все так и будет, да? По-настоящему и по-серьезному.

– Не сомневайся.

Потом, когда Таня еще раз, ласкаясь, провела щекой по его щеке, Илья сказал:

– Пойдем пить чай. Это кольцо пока только одно. А пироги еще есть.

Она опять звонила маме предупредить, что ночевать домой не придет, сказала, что у нее все хорошо и что она очень рада, что пироги получились вкусные и что папа съел четыре штуки.

Ночью поднялся ветер, за окном слышалось его легкое завывание, луна в окно светила холодным лимонным светом. Это было похоже на сказку. Настоящую, зимнюю.

Здорово было лежать в обнимку под теплым одеялом после долгой-долгой нежной-нежной любви и слушать песню декабря.

– Все так и будет, да? По-настоящему и по-серьезному.

– Не сомневайся.

А утром Таня снова опоздала на работу!

* * *

Дуня знала, что это время обязательно настанет, что надо подготовить мужа к неизбежному, оттого и завела разговор о возможно серьезном романе дочери. И надо бы сделать шаг дальше, намекнуть, что это может быть совсем не тот мальчик, которого Иван хотел бы видеть… но не получалось. Дуня не знала, как намекнуть, боялась, что сделает только хуже своими попытками, мучилась, тянула время, и оно, это время, вдруг вышло.