Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник) - Александр Дюма

– О Боже мой, Боже мой, какая низость! – зарыдала Роза, бросаясь к ногам штатгальтера, который, хоть и считал ее виновной, почувствовал к ней жалость.

– Вы дурно поступали, девушка, – сказал он ей, – и ваш дружок поплатится за то, что давал вам подобные советы. Вы еще так молоды и выглядите такой чистосердечной! Мне хочется верить, что зло исходит от него, а не от вас.

– Монсеньор, монсеньор! – вскричала Роза. – Корнелис не виноват!

Вильгельм нетерпеливо пожал плечами:

– То есть это не он сбил вас с пути дурными советами? Вы это хотите сказать, не так ли?

– Я хочу сказать, монсеньор, что в этом втором преступлении, которое ему приписывают, он так же не повинен, как в первом.

– В первом? Да знаете ли вы, в чем его первое преступление? Знаете, в чем он был обвинен и уличен? В том, что, будучи сообщником Корнелиса де Витта, прятал у себя корреспонденцию великого пенсионария и маркиза де Лувуа.

– Что с того, монсеньор? Он же понятия не имел, что является укрывателем этих писем! Он совершенно ничего о них не знал! Боже мой, мне-то он сказал бы. У него золотое сердце, разве он мог бы что-то скрыть от меня? Нет-нет, монсеньор, повторяю вам, даже если рискую вызвать этим ваш гнев: Корнелис не виновен в первом преступлении так же, как во втором, и во втором так же, как в первом! О, если бы вы знали моего Корнелиса, монсеньор!

– Субъекта из шайки де Виттов?! – закричал Бокстель. – Да монсеньор знает его даже слишком хорошо, он однажды из милости уже даровал ему жизнь.

– Помолчите, – одернул его принц. – Как я уже сказал, все эти государственные дела не в компетенции Общества садоводов Харлема.

Затем, нахмурив брови, добавил:

– Что до тюльпана, господин Бокстель, будьте покойны, мы поступим справедливо.

Бокстель отвесил поклон и, торжествуя, принял поздравления председателя.

– Вы же, юная особа, – продолжал Вильгельм Оранский, – чуть не совершили преступление. Я не стану карать вас за это, но истинный виновник будет наказан за двоих. Человек с его именем может быть заговорщиком, даже изменником… но воровство ему не пристало.

– Воровство?! – закричала Роза. – Чтобы он, Корнелис, украл?! О монсеньор, будьте осторожны с подобными словами! Да он бы умер, если бы такое услышал! Ваши слова убили бы его вернее, чем меч палача в замке Бюйтенхофа! Если говорить о воровстве, монсеньор, клянусь вам, его совершил этот человек!

– Докажите, – холодно обронил Бокстель.

– Что ж, ладно. С Божьей помощью докажу! – выпалила фрисландка с неожиданной силой.

Затем, уставившись на Бокстеля, переспросила:

– Тюльпан, стало быть, выведен вами?

– Да.

– Сколько у него было дочерних луковиц?

Бокстель на миг заколебался, но тотчас смекнул, что девушка не задала бы такого вопроса, если бы существовали только две уже известные луковицы. Поэтому он буркнул:

– Три.

– Что с ними сталось? – спросила Роза.

– Что сталось? Ну… одна оказалась неудачной, вторая дала черный тюльпан…

– А третья?

– Третья?

– Третья у меня, – пробормотал Бокстель в замешательстве.

– У вас? Где? В Левештейне или в Дордрехте?

– В Дордрехте.

– Вы лжете! – закричала Роза. – Монсеньер, – она повернулась к принцу, – я расскажу вам настоящую историю этих трех луковиц. Первую растоптал мой отец, найдя ее в камере узника, и этот человек хорошо знает, что так и было, ведь он рассчитывал завладеть ею. Когда же эта надежда рушилась, он чуть не поссорился с отцом. Вторая луковица благодаря моим заботам дала черный тюльпан, а третья, последняя, – тут девушка вынула из-за корсажа маленький сверток, – вот она, третья, в той самой бумажке, в которой она хранилась вместе с остальными двумя, когда Корнелис ван Берле, всходя на эшафот, отдал мне все три. Возьмите ее, монсеньор, возьмите!

И Роза, освободив луковицу от обертки, протянула ее принцу, а тот взял ее в руки и стал рассматривать.

– Но, монсеньор, разве эта девица не могла украсть луковицу так же, как тюльпан? – залепетал Бокстель, испуганный вниманием, с которым принц изучал луковицу, но особенно выражением, с каким Роза читала какие-то слова, нацарапанные на бумажном листке, оставшемся у нее в руках. Внезапно глаза девушки загорелись, дыхание перехватило, она еще раз перечитала эти таинственные строки и, протягивая листок принцу, воскликнула:

– О, прочтите это, монсеньор, во имя Неба, прочтите!

Вильгельм передал председателю третью луковицу, взял бумажку… Но едва бросив на нее взгляд, он пошатнулся, его рука задрожала, словно готовая уронить листок, в глазах мелькнуло страшноватое выражение – смесь жалости и муки. Ведь эта бумажка, что передала ему Роза, была страницей из Библии, на которой Корнелис де Витт написал крестнику записку с просьбой сжечь корреспонденцию великого пенсионария и господина де Лувуа. Доставить это послание он поручил Кракэ, слуге своего брата Яна, а просьба, в нем заключенная, как мы помним, была выражена так:

«Дорогой крестник, сожги пакет, который я оставил тебе на хранение, не заглядывая, не распечатывая, дабы его содержание осталось для тебя неизвестным. Тайны, подобные сокрытой там, убивают своих хранителей. Сожги, и ты спасешь Яна и Корнелиса.

Прощай и люби меня.

Этот листок одновременно доказывал невиновность ван Берле и его право собственности на луковицы тюльпана.

Глаза Розы и штатгальтера встретились всего на одно мгновение.

Взгляд девушки говорил: «Вот видите!» Взгляд правителя приказал: «Молчи и жди!»

Принц смахнул капельку холодного пота, сползавшую с его лба на щеку. Медленно сложил бумажный листок, погружаясь мысленным взором в ту бездонную, безутешную пропасть, что зовется раскаянием, стыдом за прошлое.

Но тут же он, не без усилия подняв голову, сказал:

– Ступайте, господин Бокстель. Правосудие свершится, это я вам обещаю.

Затем, обратившись к председателю, добавил:

– А вы, мой дорогой господин ван Херисен, подержите пока у себя эту девушку и тюльпан. Прощайте.

Все принялись кланяться, и принц удалился, сутулясь, будто оглушительные восторги населения тяжким грузом давили ему на плечи.

Бокстель вернулся в «Белый лебедь», порядком обескураженный. Из головы не выходил тот обрывок, который Вильгельм взял из рук Розы, внимательно прочитал и бережно спрятал в карман. Эта бумажка не давала ему покоя.

Роза подошла к тюльпану, благоговейно поцеловала его лист, а свою судьбу всецело доверила Господу, прошептав: