Иди куда хочешь - Генри Олди

— Придержи язык, раджа. Стыдно издеваться над гостем, — сурово одернул шутника Грозный. И, обращаясь к Бхиме: — Я прошу простить нас, благородный царевич, за грубость и несдержанность этого человека!

Неохотный кивок был ответом.

Карна же тем временем тихо давился от смеха. Вся эта комедия, от пролога до занавеса, была оговорена заранее. Владыки Хастинапура принимают гостей с почетом и уважением, но — увы! — им приходится то и дело осаживать выскочку и грубияна Карну. Зато «выскочка и грубиян» имеет полную возможность говорить вслух, что думает, подзуживая гостей и незаметно толкая их на опрометчивые поступки.

У каждого — своя роль: кто шут, кто герой, а хозяин балагана подсчитывает выручку за кулисами.

Арджуна вошел стремительно, вмиг оказавшись на середине залы. Поклон старшим родичам, поклон наставникам — в отличие от Волчебрюха, сын Индры редко забывал об этикете, и Серебряный обводит присутствующих надменным взглядом, презрительно кривя губы. Слепой дядя, Грозный и Брахман-из-Ларца — это особый разговор, но к чему здесь все остальные? Кто они в сравнении с любимым сыном Громовержца, живьем побывавшим на небесах, Бичом Демонов?! Чудесный лук Гандиву, подарок богов, Арджуна прихватил с собой — вы сомневаетесь? смотрите! восхищайтесь! Кто еще во Втором мире удостаивался подобной чести: получить один из трех великих луков, добытых на заре времен при пахтанье океана?! Байка, пущенная кем-то тринадцать лет назад, оказалась пророческой!

Белая грива волос собрана в узел и увенчана диадемой-киритой, звенят, ах звенят браслеты на запястьях и щиколотках, предплечьях и голенях… и тихо вторят перезвону нагрудные ожерелья.

— Здорово, изгнанничек! А лук-то тебе зачем? Застрелиться в случае проигрыша? Или боишься опять забыть его в спальне Юдхиштхиры — вот и таскаешь даже в нужник?!

Сын Громовержца не удостоил Карну ответом и вслед за братьями проследовал к столу для игры.

— Не следует так обращаться к моему лучшему ученику! — прошипел Дрона достаточно громко, чтобы это услышали все, кого боги не наградили глухотой.

Спектакль продолжался.

Близнецы, младшие из Пандавов, чудесным образом ухитрились и в дверь пройти вместе. Красавчики. Щеголи. Даже скучно становится — больше и сказать— то нечего. На них лень было тратить перец язвительного красноречия, поэтому Карна промолчал.

Не стоит переигрывать.

Главное — впереди.

— Итак, мы явились по приглашению многославного Бойца и готовы тряхнуть судьбой. — Юдхиштхира поднялся из-за стола, поигрывая серебряным стаканчиком для костей и самими костями, именно такими, как он их описывал минутой раньше: шедевр ювелира!

Кубики в его руках гуляли рыжими муравьями, словно по волшебству возникая из стаканчика и перекатываясь по ладоням, чтобы снова исчезнуть во тьме исконного убежища, — ни дать ни взять четки в ловких пальцах брахмана. Впору разразиться приветственными кликами. Похоже, Царь Справедливости не зря потратил эти двенадцать лет. Все завороженно следили за руками того, чьим небесным (вернее, подземным) отцом считался Петлерукий Яма-Дхарма, но славить его мастерство остереглись, лишь один из собравшихся кивнул одобрительно.

Дядя Бойца, Сокол-гандхарец по прозвищу Китала, всегда уважал чужое умение.

Учиться можно и у случайного прохожего, если, конечно, ты знаешь, чему хочешь научиться.

— Тряхнем, брат мой. — Боец вышел вперед и остановился напротив старшего Пандава, слегка прищурясь. — Однако в последнее время я больше уделял внимание делам государственным и военной науке, так что недосуг было обучаться играм. Закон тебе известен: я имею право выставить игрока вместо себя.

— Кого же? — В голосе Юдхиштхиры мелькнула растерянность.

Любая неожиданность легко выбивала из колеи Царя Справедливости, предпочитавшего жизнь размеренную и определенную заранее.

Будь его воля, сидел бы он в жалованном уделе тише мыши. Но братья! жена! тесть! Кришна!..

— О, полно беспокоиться! Твоя честь не будет задета. За меня любезно согласился сыграть мой дядя по матери. Раджа Благоуханной, он равен любому из нас — если, конечно, ты заранее не привык к титулу Махараджи! Тебе не зазорно будет сесть с ним за игорный стол, а выиграть — почетно.

— Дудки! — бросил Карна в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Не сядет он с Соколом. Это вам не шишей гулящих раздевать…

Со стороны зрелище напоминало снег, залитый кровью: Юдхиштхира побледнел, но тут же побагровел от гнева. Однако, в отличие от Бхимы, Царь Справедливости умел держать себя в руках.

— Для меня будет честью сыграть с таким достойным кшатрием, — слегка поклонился он Бойцу и затем, подчеркнуто ниже — Соколу. — Прошу к столу.

«В случае моего выигрыша злые языки отвалятся сами собой! Я буду по праву считаться не только Махараджей, но и лучшим игроком во всей Бхарате! Давай же, раджа-Китала, посмотрим, чего ты стоишь на самом деле!» — ясно читалось в глазах старшего Пандава.

Азарт уже охватывал Царя Справедливости, обещая поистине райское наслаждение.

К столу подошел Сокол: чем-то дядя Бойца напоминал сытого хомячка, наряженного в богатое платье, если хомячку шерстку на щеках и висках обильно припорошить белой пудрой.

— Итак, благородный Юдхиштхира, у нас — царская игра. И ставки в ней должны быть царскими.

— Царская игра — это в первую очередь ЧЕСТНАЯ игра?!

Царь Справедливости заглянул в глаза соперника — и захлебнулся тихой безмтежностью Соколиного взгляда.

Бледно-голубых подслеповатых глаз.

— Странно слышать такие речи от тебя, благородный царевич. Но мы собрались не состязаться в красноречии. Итак, согласно проводимому тобой обряду, ты претендуешь на титул Махараджи. Это и будет ставкой со стороны Хастинапура, который представляю сейчас я. Выиграй — и Город Слона со всеми его данниками, а также правителями подчиненных и союзных земель признает над собой твое владычество. А что ставишь ты, несравненный?

Юдхиштхира судорожно сглотнул: ответ он знал заранее.

— Я ставлю свое царство.

— Не вполне равная ставка — один жалованный удел против титула царя царей… Но я согласен. «Бык Шивы» на дюжину кругов? По рукам?

Царь Справедливости еле заметно поморщился. Простонародное «по рукам» резануло его слух. Еще б пальцами прищелкнул, Китала… не на рынке. Иные слова должны звучать в сей зале, где пытают судьбу величайшие из великих, иные слова и в полный голос Зачинщик встал и набрал полную грудь воздуха.

— Итак, — прозвучало под сводами, — мы начинаем игру в присутствии мудрых брахманов и благородных царей… Пусть же исполнится воля богов!

— Пусть исполнится воля богов, — серьезно повторил Сокол. — Бросай первым, Царь Справедливости: я, выступая в роли хозяина, пропускаю гостя вперед. И не оскорбляй меня отказом!

— Благодарю. — Мелодично звякнули кубики, приходя в движение внутри серебряного стаканчика, и веером раскатились по столу.

— «Парный Бык» и «Тростник» на двойке в придачу? Мои поздравления, царевич…

Сокол одним движением ладони смахнул кубики в стаканчик, на этот раз послышался не звон, а тихий шелест — кости вихрем закружились по стенкам убежища.

Чтобы упасть на столешницу троицей вышколенных солдат: сухо, твердо, разом замерев в едином строю.

— Тоже «Парный Бык» — неисповедимы пути игры! За одним исключением: мой «Тростник» вырос на тройке. Итак, первый круг за мной. Прошу, царевич.

Короткое звякание, стук падающих на стол костей: капли дождя, осыпь в горах, мгновения из кувшина Калы-Времени.

Шелест, стук. Хриплое дыхание.

— Златая Крита на всех!

— Круг твой, царевич. Звон, стук, шелест…

— Дюжина, о Царь Справедливости. Полная дюжина. Восемь моих кругов, четыре — твоих. Ты проиграл.

На Юдхиштхиру жалко было смотреть: он взмок, лицо покрылось красными пятнами, глаза лихорадочно блестели, и взгляд бесцельно метался по зале, подобно человеку, когда тот кубарей катится по склону, не в силах ухватиться за торчащие наружу корни.

— …Но имя мое покроется презрением людей, если я не дам тебе возможность отыграться. Что скажешь, мой Владыка?

Дрожь пронизала все тело старшего Пандава. Корень подвернулся-таки под ослабевшую руку, и падение остановилось.

— Я жду.

Взгляд Юдхиштхиры клещом вцепился в седого хомячка.

Намертво.

Желая напиться его крови.

— Ты согласен играть дальше?

— Я… я… Да! — Ценой огромного усилия Царь Справедливости вернул себе самообладание, и голос его был тверд.

Почти.

Даже пятна начали мало-помалу сходить с лица.

— Очень хорошо. Итак, мы, как и прежде, ставим титул Махараджи против… что можешь поставить на кон ты, царевич?