Иди куда хочешь - Генри Олди

Грозный гулко расхохотался и подвел итог:

— Мы будем ждать.

— Ну, что там, Карна?! — Тринадцатилетний сын Дроны ждал Ушастика во дворе, едва не подпрыгивая от нетерпения.

— Решили погодить, Жеребенок. Войска остаются в казармах. Войны не будет.

— Карна решил опустить подробности, которые к тому же наверняка не слишком интересовали его юного друга.

— Зря! — искренне огорчился Жеребенок, еще только обещавший вырасти в матерого Жеребца. — Небось эти бы не церемонились!

— Слушай, Карна… — Глаза мальчишки загорелись шалым огнем, какого никогда не пылало во взгляде его строгого отца. — А давай вместе их разнесем?! Вдвоем! Ты и я. Да мы от их Твердыни камня на камня не оставим — никакого войска не надо!

— И не совестно? — притворно насупился Карна. — За что ты их так не любишь?

— А ты? — Сын Дроны был скор на язык. — Скоро на шею сядут, в рот удила сунут — что, мало?!

— В самый раз, — вздохнул Карна. Возразить было нечего.

— Так давай! Раз войска в казармах — мы сами…

— Нельзя! — досадливо стукнул кулаком по колену Карна. — Забыл, что ты — брахман? А брахманы могут лишь защищаться, и то не всегда. А я теперь — раджа. Против воли Совета не попрешь. Был бы я, как раньше, просто сутин сын — какой с меня спрос? А теперь нельзя. Понимаешь? Хотел свободы, а получил…

— Понимаю, — понурился Жеребенок. — Все я понимаю… Слушай, Карна, — вдруг снова оживился мальчишка, — а я вчера в Безначалье твои две мантры соединял! Ну, помнишь, ты мне перед отъездом советовал?

— Помню. И как?

— Ой, здорово получилось! Из земли горючие червяки полезли, половину папиного войска спалили, пока он их градом не шибанул! И вот я думаю…

С сыном Дроны Карна сошелся легко и сразу. Жеребец-Ашваттхаман был полной противоположностью своему отцу: порывистый, искренний, переживавший все события удивительно живо — чем-то он сам походил на молодого Карну.

Сейчас Дрона успешно обучал Жеребца искусству Астро-Видъи, не уставая радоваться успехам сына. Наставник даже не догадывался, что Карна тайком от него подбрасывает юному брахману-воину то новую мантру, то удачную мыслишку — дальше сын Дроны додумывал своим умом.

А Карна в свою очередь не подозревал, что в такие моменты он неуловимо походит на сурового и язвительного обитателя Махендры — Раму-с-Топором.

— Ничего, Жеребец, еще повоюем. Дай срок, — улыбнулся Карна, прощаясь.

Молодой раджа не знал, что слова его были пророческими.

До Великой Битвы оставалась четверть века. Пустяк в сравнении с вечностью.

Глава X

СОКОЛ БЬЕТ БЕЗ ПРОМАХА

1

ПРЕТЕНДЕНТЫ

— Слыхали новость? Серебряный Арджуна воротился из изгнания! Он побывал на небе, в райских мирах своего отца, великого Индры!

— Хорошее изгнаньице! В такое и я бы со всех ног…

— Везет кшатре! Небось папаша даров от щедрот своих отвалил — обалдеть!

— Везет?! А пять лет аскезы — не хочешь?!

— Какие пять?! Все шесть, а то и семь: стороны света дымились, когда он умерщвлял плоть, вознося хвалы Синешеему Шиве…

— Какому Шиве? У Индры он был, бестолочь!

— Сам ты бестолочь! Дхик на тебя! На восьмой год явился к нему сам Шива в облике горца-оборванца, и заспорили они с Арджуной из-за убитого кабана. Ну, ясное дело, подрались…

— Какого кабана?! С каких это пор аскеты свинскую печенку харчат?!

— Кто подрался? Шива с Арджуной? Да от Серебряного мокрого места…

— Слушай, ты самый умный, да? Все знаешь, да? Сведущие люди правду рассказывают, а ты с глупостями лезешь, да?! Подрались они, говорю, и чем только Серебряный горца того не дубасил: и стрелами, и луком, и кулаками — а тому все до Атмана-Безликого!

— Кулаками — это и впрямь… Богу в рыло… Ладно, а дальше что было?

— А то! Взмолился Арджуна Шиве: даруй, мол, силы победить зловредного горца, глядь — а перед ним сам Шива и стоит! И смеется: очень уж понравились царские тумаки. «Потешил, говорит, проси, говорит, чего хочешь!» Ну, тут Арджуна и загнул от души: оружия, мол, всякого, и побольше…

— И бальзаму от жадности! И тоже побольше!

— Да заткните вы рот этому Бхуришравасу[27]! Пусть человек рассказывает!

— …Ну, тут Трехглазый и отвел его за ручку на небо, к тяте родимому. Так Индре прямо и сказал: «Что ж ты, папаша драный, на сына любимого ваджрой забил?! Живо учи уму-разуму!» И пять лет провел там Арджуна, учась Астро-Видье и любя апсар по-всякому. Но как-то раз сказал он своему отцу «Превзошел я твою науку, но на ком испытать мне свою силу и умение?» И ответил ему Громовержец: «Тренируйся на данавах Вконец обнаглели, племя адово!» И горели в огненных потоках «Облаченные-в-Непробиваемую-Броню», именуемые Ниватакавачами, после чего пришла пора витязю возвращаться в наш бренный мир…

— Явился — не запылился! Первым делом коров у соседей-матсьев стибрил!

— Да это ж обряд, дурья твоя башка! Его братья-Пандавы еще бхут знает когда объявили, да отложили, потому как Арджуна в изгнании был! А теперь, как он воротился, сразу же моления вознесли, жертвы на алтарь — ну и коров угнали, не без того! Нонеча в Слон-Город едут: кости пораструсить, тряхнуть стаканчиком. Ежели их верх — быть Царю Справедливости, старшему из Пандавов, Махараджей, царем царей! А Арджуне — его правой рукой, главным полководцем. Обряд-то как называется? «Рождение Господина»! Вот они его впятером и рожают…

Слухи расползались, подобно изголодавшейся саранче, сжирая все — правду, ложь, быль, небыль, а вслед за ними двинулась из Индрограда в Хастинапур торжественная процессия: пять героев со товарищи.

Сыновья Панду чувствовали себя триумфаторами. Шуми, Великая Бхарата! — скоро ты замолчишь и склонишь голову. Даром, что ли, владыки Города Слона сами прислали приглашение на ритуальную игру в кости…

2

ИГРА

Это был славный день.

День Белого Быка, день Святого Пенджа и Златой Криты, день Тростника и Малой Двапары и еще — Темной Кали[28]. Двадцать седьмой день зимнего месяца Магха.

…Один за другим торжественно входили они в залу, специально предназначенную для царской игры. Входили, хозяйским взглядом окидывая собравшихся и все то, что скоро будет принадлежать им.

Все пятеро сбрили бороды — впрочем, оставив тщательно подстриженные усы.

Намек на безбородость богов?

Желание выделиться?

Кто знает?.. А кто знает, тот не скажет.

Вот в дверях возник старший — Юдхиштхира, Царь Справедливости. Мягкий подбородок, кроткий взор, ямочки на щеках, лишь нижняя губа портит общее впечатление — брезгливо оттопырена. Ладони у лба, поклон в сторону трона, в сторону Слепца и стоявшего рядом Грозного, и старший Пандав, шурша золоченой парчой одежд, с достоинством подходит к столу, инкрустированному яшмой и сердоликом.

— Время! — звучит голос Царя Справедливости. — Время бросать кости, сделанные из ляпис-лазури, золота и слоновых бивней! Черные и красные, со знаками на них, сколами драгоценного камня-джьотираса! Время! Высокое искусство, которое не стоит обсуждать с низшими, ждет! И пусть никто, побежденный в игре, никогда не отстаивает проигранного богатства. Благо нам!

И кресло принимает первого игрока.

Его брат Бхима ввалился в залу подобно носорогу, поводя по сторонам глубоко посаженными глазками. Борцовское брюхо затянуто алым кушаком, волосатые ноги обнажены выше колен, и низкий обезьяний лоб, увеличенный ранними залысинами, идет морщинами — словно речная зыбь под ветром. Заметив неподалеку от тронного возвышения Карну, Страшный напрочь забыл о поклонах и церемониях, впившись взглядом в ненавистное лицо сутиного сына.

«Он сердится! — беззвучный шепот, эхо, тишина перед обвалом. — Он очень сердится!..»

Грозный нахмурился, но промолчал. Всем был хорошо известен вспыльчивый нрав упрямца Бхимы, полностью передавшийся по наследству и его сыну Плешивцу, ракшасу-полукровке. Уже сейчас, в тринадцать без малого лет, сын Страшного буйством и волшбой наводил ужас даже на своих соплеменников-людоедов.

В игре Бхима разбирался примерно так же, как и в музицировании, но тем не менее занял место за спиной Юдхиштхиры и с вызовом оглядел собравшихся.

— Ты б еще дубину с собой прихватил! — усмехнулся Карна. — Нападем из засады — чем отбиваться станешь, Волчебрюх?!

— От всякой сволочи вроде тебя… Хум! — Бхима сжал кулаки, еле сдерживаясь, чтобы не кинуться в Драку.

— О да! Мы, сволочь, такие! Видимо, только тиграм-царям пристало бродить по лесам и насиловать ракшиц! Куда уж нам, низкорожденным!

— Придержи язык, раджа. Стыдно издеваться над гостем, — сурово одернул шутника Грозный. И, обращаясь к Бхиме: — Я прошу простить нас, благородный царевич, за грубость и несдержанность этого человека!