Ложная слепота - Питер Уоттс

Я кивнул.

— Совсем ничего?

Я напряг память.

— Ну, его же регулярно припадками било, так? Постоянная боль. А я не помню никакой боли, — моя кружка почти опустела; я дососал остатки. — Но я… я временами вижу сны о нем. О том, как я им был.

— И на что это похоже?

— Это… ярко. Все такое насыщенное, понимаешь? Запахи, звуки. Сильнее, чем в жизни.

— А теперь?

Я глянул на него.

— Ты говоришь — было ярко. Что изменилось?

— Не знаю. Может, и ничего. Я просто… я вообще-то больше не помню снов, когда просыпаюсь.

— Тогда откуда ты знаешь, что видишь сны? — спросил Паг.

Твою мать, подумал я и в один глоток дохлебал свою пинту.

— Знаю.

— Откуда?

Я нахмурился, запнувшись. Пришлось поразмыслить несколько секунд, прежде чем вспомнить.

— Я просыпаюсь с улыбкой, — ответил я.

Рядовой встречает врага лицом к лицу.

Рядовой рискует своей жизнью.

Рядовой знает цену скверной стратегии.

А что знают генералы?

Тактические схемы и диаграммы.

Вся цепочка подчинения стоит на голове.

С момента высадки все пошло наперекосяк. План требовал создать на плацдарме хорошо организованный хаос и отловить несколько лейкоцитов-с-манипуляторами, пока те устраняют повреждения. Нашей задачей было установить капкан и отступить, доверившись обещаниям Сарасти, что ждать придется недолго.

Ждать вообще не пришлось. В тот же миг, как мы пробили обшивку, что-то зашевелилось в клубах пыли — змеистое движение, враз врубившее на форсаж знаменитую инициативность Аманды Бейтс. Солдатики нырнули в пробоину, и на прицеле у них замаячил болтун, вцепившийся в стену туннеля. Наверное, его оглушил взрыв, классический случай «в неудачном месте, в неудачное время». У майора ушла доля секунды на то, чтобы оценить ситуацию, после чего план испарило в плазму.

Я моргнуть не успел, как один из пехотинцев пробил болтуна иглой для биопсии. Мы бы тогда же захапали зверюшку целиком, если бы магнитосфера «Роршаха» не выбрала ту самую секунду, чтобы швырнуть нам песка в лицо, и когда наши солдатики доковыляли до поля боя, добыча уже скрылась за углом. Бейтс была пристегнута к своим бойцам; в то же мгновение как она дала им волю, фал утащил её в кроличью нору (майор только и успела крикнуть Саше: «Готовь ловушку!»).

А я находился в одной связке с Бейтс. Меня резко сорвало с места, и я успел только обменяться с Сашей перепуганными взглядами. Я вновь очутился внутри «Роршаха»; сытая биопсическая игла отскочила от моего забрала и пролетела мимо, волочась на многометровом обрывке моноволокна. Будем надеяться, лингвист ее подберет, пока мы с Бейтс охотимся; по крайней мере, если не вернемся, миссия не завершится полным провалом.

Солдатики волокли нас, как наживку на крючке. Майор дельфином плыла передо мной, редкими реактивными импульсами легко удерживаясь по центру туннеля. Я болтался поплавком за ее спиной, пытаясь выровнять полет, сделать вид, что тоже чем-то управляю. Это была важная задача. Смысл жизни подсадной утки в том, чтобы изобразить настоящую. Мне даже выдали пистолет — исключительно ради предосторожности — больше для душевного спокойствия, нежели для защиты. Пистолет болтался у меня на плече и стрелял пластиковыми пулями, неподвластными индукционным полям.

Только мы с Бейтс. Солдат-пацифист и орел-решка вероятности.

Как всегда, по коже у меня пробежали мурашки. Уже привычные призраки суетливо когтили рассудок. Но в этот раз ужас казался приглушенным. Далеким. Возможно, дело — в экспозиции, возможно, мы так быстро мчались сквозь магнитный ландшафт, что фантомы не успевали зацепиться. Существовал и третий вариант. Может, я меньше боялся призраков, так как в этот раз мы охотились на чудовищ.

Болтун словно сбросил паутину, которую местные обитатели сплели после нашего появления; извивающийся силуэт во мгле, он на полном ходу метнулся по стене, выстреливая вперед щупальца очередью жалящих кобр, так мотая туловищем, что солдатики едва удерживали его на прицеле. Внезапно он кинулся в сторону, поперек туннеля уплывая в узкий боковой проход. Пехотинцы свернули за ним, ударяясь о стены, кувыркаясь, останавливаясь, — и внезапно Бейтс резко затормозила, а я по инерции обошел ее, пока ковырялся с пистолетом. В следующий миг я обогнал и роботов; поводок натянулся и рванул меня обратно, оставив дрейфовать в зыби. Секунду-другую на передовой был я — Сири Китон, стенографист, резидент, профессиональный непониматель. Я колыхался в воздухе, дыхание мое ревело в ушах, а в нескольких метрах передо мной стены…

…корчились…

Перистальтика, подумалось мне поначалу. Но это движение вовсе не походило на неспешные, вялые волны, обычно прокатывающиеся по туннелям «Роршаха». Я решил: «Галлюцинация», — пока шевелящиеся стены не выплеснулись тысячей извивчатых, костяных языков, вцепившихся в нашу добычу со всех сторон и растерзавших ее на клочки…

Что-то вцепилось в меня, развернуло. Вдруг оказалось, я прижат к груди одного из солдатиков, а тот палит из хвостовых орудий, покуда мы полным ходом отступаем по туннелю. В лапах второго висела Бейтс. Кишение отступало, но образ его оставался выжжен на моих сетчатках, галлюцинаторно-яркий в своей отчетливости:

Болтуны, повсюду. Ползучая чума разлезалась по стенам, тянулась к новоприбывшему, взметывалась в просвет туннеля, чтобы напасть в свой черед…

Не на нас. Они набросились на одного из своих. Я успел заметить, как оторвались три щупальца, прежде чем болтуна захлестнуло извивающимся клубком посреди прохода.

Мы бросились бежать. Я обернулся к Бейтс: «Ты видела…» — но прикусил язык. Даже сквозь два смотровых стекла и три метра метана можно было различить убийственную сосредоточенность на ее лице. Согласно дисплею она лоботомировала обоих пехотинцев, напрочь обойдя все замечательные автономные алгоритмы выбора. Майор управляла обеими машинами сама, вручную, как марионетками.

В окошке заднего сонара показались зернистые, взбаламученные отражения. Болтуны покончили со своей жертвой. Теперь они следовали за нами. Мой пехотинец пошатнулся, грянувшись о стену туннеля. Изломанные ошметки инопланетного декора процарапали параллельные шрамы на смотровом стекле, сквозь экранированную ткань скафа отбили мне бедро. Я подавил вскрик. Не до конца, какой-то нелепый встроенный зуммер возмущенно зачирикал еще до того, как у меня под носом словно разбилась дюжина тухлых яиц. Я закашлялся. От вони слезились и болели глаза; я едва мог разглядеть, как на дисплее разом взлетели в красную зону зиверты.