Подруга моей дочери (СИ) - Николаева Юлия Николаевна

Женька расширяет глаза, а я добавляю:

— Не удивлюсь, если она у меня бабки на базе украла. Больше некому. Представляешь, пропала крупная сумма. Получается, украла и смылась, вот такие дела.

Опираюсь на стену рукой, чувствуя, что равновесие меня подводит, а когда комната перестает так сильно кружиться, направляюсь в спальню и падаю на кровать.

Утро врывается головной болью и тяжестью в груди. Словно придавлен каменной плитой, даже вздохнуть сложно. Медленно сев на кровати, хватаюсь за бутылку, сдерживая пульсацию. Блядь, невыносимо. И следующей волной, словно напалмом, накрывают вчерашние новости. Прямо из горла делаю несколько глотков и морщусь.

Ничего, это пройдет. Плавали, знаем. Главное, забыться на время, а потом болезненную тоску сменяет тупая пустота.

Шлепаю на кухню, завтрак не лезет, в кофе добавляю коньяк, вспышкой врываются новые воспоминания, картинки последних недель, и везде в главной роли лишь она: Соня, Соня, Соня. Охуенно забылся. Матерюсь и достаю из бара новую бутылку виски, усевшись за стол, наливаю немного в стакан.



— Пап… — слышу голос дочери и поднимаю глаза.

— Всё нормально, Жень, — останавливаю её. — Скоро всё будет хорошо.

Только сам не верю в эту хуету. Поэтому наливаю еще.

Несколько дней проходят в туманном забытье. Клуб, дом, снова клуб, левые бары, и снова квартира. Алкоголь льется литрами, он глушит боль, стирает память. На время. Но стоит хоть немного прийти в себя, как становится так тошно, что хоть на стенку лезь.

Что интересно сейчас делает Соня? Ищет очередного папика? Утешается в объятиях Олега? Он почти не попадается мне на глаза всю эту неделю. Лишь однажды я пересекаюсь с ним у клуба.

По виду он не особо и страдает. Понятное дело, там было всего лишь приятное времяпровождение. А со мной что? Поплыл ты, Жуков, совсем? Да ещё и по ком, по малолетке? Которая оказалась прошаренной стервой.

В этот день даже алкоголь больше не лезет, зато мысли врываются гребаной стаей, будто им только что открыли лазейку, дали зеленый свет, и они разбегаются, поднося то по очереди, то одновременно очевидные выводы. Снова и снова возвращают воспоминания из лжи и бьют по вискам правдой.

Хватит убиваться. Легче всё равно не становится. Поэтому я наконец-то просто завтракаю и пью кофе. Даже собираюсь поехать в офис фитнеса. Неделю там не был, Игорьку сообщил, что беру отпуск, и тревожить меня не стоит, но кажется, пора завязывать с хандрой.

Ты что, Жуков, не знал, что бабы — суки? Знал и раньше.

Единственная, кому я, действительно, должен был уделять время — это моя дочь. Надо бы попросить у неё прощения, я повел себя грубо, когда она на Соню наезжала. А ведь до того, как у меня крыша съехала по Васнецовой, у нас с Женькой даже традиции появились, мы общаться начали, а потом я сам всё похерил.

А не поехать ли нам в отпуск? Махнуть вдвоем на какую-нибудь выставку в Италию или фестиваль во Францию, она ведь говорила, что любит всё это. Пора становится нормальным отцом.

Женя как раз входит, оборачиваясь, встречаюсь с ней взглядом.

— Привет, я как раз думал о тебе, — говорю миролюбиво, хотя не уверен, что она будет со мной разговаривать. — Возобновим утреннюю традицию? — киваю на стул перед собой.

Женя на мою улыбку не отвечает, сжимается вся, как перед приговором.

Прищуриваюсь, наблюдая, как она задерживает дыхание на вдохе. Что это с ней? Смотрит в упор какое-то время, отведя взгляд, тут же снова переводит его на меня. Я вижу страх, растерянность, неуверенность. Что совсем не вяжется с Женькой.

Она медленно подходит к столу и, замирая, произносит:

— Пап, нам надо поговорить.

Я поднимаю брови, всё ещё не понимая, что может последовать за этим. Моя дочь сама пришла ко мне, да ещё и поговорить хочет.

— Ну давай поговорим, — хмыкаю, сцепляя руки в замок. Кладу их на стол, опираясь на локти.

Женя кладет передо мной банковскую карту, которую я ей выдал, и ключи от квартиры.

— Что это значит? — выгибаю бровь.

Хотя догадываюсь: скорее всего, Женьку задолбало пьяное тело вместо отца. Но все равно жду её объяснений.

— Я уезжаю, папа, — говорит ровным голосом, но вижу, спокойные интонации даются ей нелегко. К тому же пальцы дрожат.

— И куда же? Надолго?

— В Тюмень. Насовсем.

Приехали, блядь.

— Жень, — я закрываю глаза, устало тру переносицу, пытаясь подобрать слова. Что-то не клеится у меня в последнее время с женщинами. Всех из жизни выбросил, и дочь сама вот сбегает: — Если это из-за всех этих событий… Тебе необязательно. В общем, прости. Наговорил тебе всего, твоя подруга… — я осекаюсь, чувствуя, как болезненно покалывает внутри. — Она не стоила всего этого. Ты моя дочь, и наши разногласия — это мои нелепые ошибки. Я бы многое отдал, чтобы их исправить. И очень надеюсь, что когда-нибудь придет время, и ты перестанешь меня ненавидеть.

По удручающему виду Жени понимаю, что не выровнил ситуацию, а как будто усугубил. Поэтому быстро добавляю:

— Не хочешь оставаться, окей, я сниму тебе квартиру. В общем, это не обсуждается, карту забери.

— Я не могу остаться.

Она меня просто обескураживает. Не знаю, что ещё сказать.

— Почему?

Женька вздыхает, всё же садится на стул, опуская взгляд.

- Потому что, когда ты услышишь, что я расскажу, — глаза дочери вмиг становятся влажными.

Что за… Может, беременна? Ну и хрен с ним, ерунда, справимся.

Но дочь делает ещё один глубокий вздох, вытирая щеку, и завершает фразу:

— Ты меня возненавидишь.

— Бред не говори, Жень. Это чертовски сложно быть отцом. И я был хреновым, но я, Жень… — ох, как сложно. — Я люблю тебя. Ближе тебя у меня никого и нет. А все эти бабы лживые не стоят того, чтобы моя дочь на меня обижалась. Ну, мир? И если хочешь мне что-то сказать, я готов выслушать.

Всё же походу беременна. Размазывает мокрые дорожки по лицу, всхлипывает.

- Я тоже… люблю тебя, папа, — зажмурившись, тихо добавляет: — Но я совершила ошибку. Много ошибок. Прости. Ты был прав, что столько лет не появлялся в моей жизни, потому что я всё равно в итоге все испортила. Я плохой человек. Я — плохая, — её голос срывается, и Женя закрывает ладонями лицо. Нихера вот что-то не понял. — Я плохая, плохая, плохая, папа… — повторяет она, как заведенная.

Так, кажется, всё намного серьезнее, только не понимаю, что такого могла сделать дочь, что сейчас так убивается. Куда вляпалась? Час от часу не легче. Но я всё сделаю, если ей нужна помощь. Подниму связи, разрулю, набью морду, кому надо. Вот только сначала нужно как-то её успокоить, у дочери явно истерика.

Встав из-за стола, подхожу к ней и сажусь на корточки. Беру в ладони её руки, поворачивая на стуле к себе. Женя пытается собраться, взяв со стола салфетку, протягиваю ей, она игнорирует этот жест, закрывая глаза, выпаливает то, от чего я прихожу в ахуй:

— Это я украла деньги. Я, а не Соня. Она вообще ни при чем. И с Олегом у неё ничего не было. У неё с ним ничего никогда не было. Она даже не знала, что он квартиру снимает. Думала, его знакомая в отпуск уехала и сказал присмотреть. Он ей соврал.



Я отшатываюсь от дочери, просто не воспринимаю её слова за правду. Что?! Какого хера. Ничего не понимаю.

— Жень, если ты хочешь её выгородить… Это очень благородно, но она того не стоит…

Стоп. Откуда дочь знает про квартиру?

- Это я была с Олегом, я, а не она. Соня хорошая, папа. Я не думала, что ты можешь реально к ней что-то испытывать, поддалась эмоциям. И про Лилю ей рассказала. Соня так уверенно говорила, что у вас серьезно, я верить не хотела, что ты только с ней. Вот и решила показать, что это не так. Я с мамой вас хотела свести, а мать сказала, ты её выставил, и намекнула, кто её обошел, и тогда я вас увидела… Прости меня… Прости.

Бессвязный поток Женькиных слов обрушивается на меня, как ледяной водопад. Из всего сказанного выхватываю главное, что моментально вспышкой затмевает прочее: