Немного опасный - Мэри Бэлоу

— Детям, я думаю, понравится играть в здешнем замечательном парке, — с сильным валлийским акцентом проговорила миссис Притчард. — Их так много, что скучно им быть не может.

— И все-таки, Вулфрик, можно мы организуем что-нибудь особенное? — спросила Джудит.

— Я ожидаю еще гостей, — несколько невпопад отозвался герцог.

Все взгляды в ту же секунду устремились на него. Герцог Бьюкасл никогда не отказывался устраивать развлечения, как того требовал этикет, но он редко приглашал посторонних в Линдсей-Холл.

— Я пригласил Моубери заехать ко мне вместе с его матерью, виконтессой, по дороге из Лондона, — пояснил Вулфрик. — Также приедут его братья и сестры — Джастин Магнус, леди Ринейбл с бароном и детьми, леди Уайзмен с сэром Льюисом. Еще должен быть виконт Элрик, двоюродный брат Моубери, с супругой и овдовевшей снохой, миссис Деррик.

— Моубери? — переспросил Эйдан. — Он такой же рассеянный книжный червь, как прежде, Вулф? Ты говоришь, приедут все его родственники? Я и не знал, что ты так близко знаком с ними.

— Они что, все приедут сюда? — удивился Рэнналф. — С какой стати, Вулф?

Герцог положил на стол десертную ложку и взял в руки монокль.

— А я и не знал, что должен отчитываться перед братьями и сестрами по поводу гостей, которых приглашаю к себе.

— Полегче, полегче, — недовольно произнесла Фрея, — мы с Морган ничего не сказали. А это, случайно, не та миссис Деррик, которую ты выудил из Серпантина и отвез домой на собственной лошади?

— О нет! — весело рассмеялся Аллен. — Неужели Вулф это сделал? Кто бы мог подумать! Ну-ка, Фрея, расскажи поподробнее.

Как и ожидал Вулфрик, за то, что он случайно упомянул имя Кристины Деррик в списке ожидаемых гостей, ему пришлось по настоянию Фреи, к которой присоединились также Джошуа и Джервис, дать более или менее точный отчет о происшествии в Гайд-парке.

— Держу пари, тебе было не до смеха, Вулф, — заметил Рэнналф, когда все отсмеялись. — И чувство долга вынудило тебя пригласить эту даму вместе со всей семьей. Не повезло тебе, братишка! Но ты, главное, не бойся — мы все встанем на твою защиту.

— Вокруг тебя все время будет стена шумных Бедвинов, — с улыбкой продолжил Аллен, — так что эта фурия не сможет до тебя добраться. У тебя будет возможность спокойно залечить пораненную гордость.

Вулфрик поднес к глазу монокль.

— Все мои гости, — он, — удостоены одинакового уважения. Но, отвечая на твой вопрос, Джудит, я хочу объявить, что в Линдсей-Холле действительно предполагается бал. Мой секретарь уже разослал приглашения и готов позаботиться об остальных деталях. Что касается других мероприятий, мы придумаем что-нибудь по ходу дела.

Герцог опустил монокль, взялся за ложку и сосредоточил внимание на десерте.

Что, черт возьми, с ним случилось?

Он умолял ее дать ему шанс. Шанс для чего? Доказать, что он такой, каковым не являлся? И еще — он никогда никого не умолял. Ему просто не нужно было до этого опускаться.

Она сказала, что ничто не может измениться, и, разумеется, была права. Как мог он изменить собственный характер? И вообще, разве ему когда-либо хотелось меняться? Эта женщина была абсолютно права. Ничто не могло соединить их.

«Вы купите меня, — сказала она, — вы высосете из меня всю энергию и радость жизни, лишите мое жизнелюбие огня».

Он не знал, что такое радость жизни. Он также ничего не знал о жизнелюбии — во всяком случае, о том жизнелюбии, которое рождало в Кристине внутренний свет — то, что невозможно описать словами.

Разве у него есть что предложить ей? А если посмотреть с другой стороны, есть ли в ней качества, необходимые для герцогини? Не для его женщины, не для его жены, а для герцогини?

Вулфрик положил ложку, отметив про себя, что все уже покончили с ужином, и, приподняв брови, взглянул на тетушку. Она мгновенно поняла его намек и поднялась из-за стола, чтобы увести за собой дам.

Несмотря на то, что апрель уже почти вступил в свои права, погода стояла прохладная и ветреная. Серые тучи низко нависали над землей, время от времени изливаясь дождем на тусклый мир внизу. Но к счастью, небеса старались не в полную силу, и дороги оставались проходимыми.

Кристина все сильнее мечтала о затяжном дожде, который задержал бы их где-нибудь в сельской глуши до самого праздника. Правда, мечтать о чем-либо было уже слишком поздно. Они, вероятно, уже приближаются к Линдсей-Холлу. Не успела она подумать об этом, как карета замедлила ход и, миновав внушительные ворота, свернула на обсаженную вязами подъездную аллею.

— Бог мой! — воскликнула Мелани и, разом очнувшись от полудремы, вытащила руки из муфты и поправила шляпку. — Мы что, уже приехали? Берти, просыпайся! Я досыта наслушалась твоего храпа. Не понимаю, как некоторые могут спать в карете! После всей этой тряски я чувствую себя полностью разбитой. А ты, дорогая?

— Почему, поездка была весьма комфортной, — отозвалась Кристина.

Приблизив лицо к окошку, она разглядела вдали очертания огромного особняка. Стиль его нельзя было назвать ни елизаветинским, ни георгианским, ни паладианским, хотя в отделке дома чувствовались элементы всех трех. Линдсей-Холл был великолепен. Он внушал ужас.

Кристина никогда раньше не замечала, что ее укачивает в дороге, но в тот момент ее желудок явно взбунтовался. Слава Богу, их путешествие подошло к концу! Правда, при этой мысли ее окончательно замутило.

Карета повернулась, и Кристина увидела, что они едут по обширному саду округлой формы, пестреющему тюльпанами и поздними нарциссами, с огромным каменным фонтаном в центре, выбрасывавшим струи воды примерно на тридцать футов вверх. Она решила, что это сделано нарочно для большей торжественности.

Как только карета описала полукруг, ее пассажиры оказались на террасе перед высокими входными дверями. Не успели они остановиться, и тут же двери распахнулись, закрыв обзор.

Мелани не переставала болтать, но Кристина не слышала ее. Ну почему нельзя было повернуть время вспять и сказать «нет» вместо «да» на аллее в Гайд-парке. Как все было бы просто! Она могла бы сейчас спокойно сидеть дома с семьей, с радостью ожидая наступления Пасхи.

Однако она не сказала «нет», поэтому и находилась сейчас на этом самом месте.

Кровь стучала у нее в висках, когда слуга в прекрасной ливрее распахнул дверцу кареты и опустил ступеньки. Пути назад не было.

Кристина презирала себя за трусость. Просто ненавидела. Она говорила герцогу, что эта затея ни к чему не приведет, что ничего не изменится, что перемены в принципе невозможны. Она предупреждала, что, настаивая на ее приезде, он обрекает их обоих на неприятное времяпрепровождение, и это еще мягко сказано.