Прыжок - Мартина Коул

— Привет, дорогая! Входи же. Я тебя сегодня не ждала.

Донна улыбнулась.

— Я тут подумала: а не заскочить ли к вам перед поездкой на работу?..

Она пошла за Маэв вверх по крутой лестнице и вошла в квартиру. Пока свекровь суетилась с чайником, Донна сняла жакет и уселась за кухонный стол.

В комнатах царил привычный беспорядок, но беспорядок этот производил впечатление уюта. Здесь никогда не бывало ни грязно, ни неопрятно. Джорджио всегда терпеть не мог суматошную возню матери по дому. Но Маэв считала, что дом нужен для того, чтобы жить в нем. Джорджио же мечтал о чем-то вроде тех показательных домов, какие часто появляются на обложках глянцевых журналов. Донна много лет спорила с ним об этом, приводя основательные аргументы: мать поднимала большую семью — четырех мальчиков и двух девочек, и все это в четырехкомнатной квартире. Задача была не из легких. Каждый пенни, что удавалось отложить папаше Бруносу и Маэв, шел на одежду для детей, на их образование. Или возвращался опять в дело. Их ресторан был хорошо известен в Кэннинг-тауне, и Маэв с мужем работали в нем с раннего утра до позднего вечера. Джорджио, как и всем мальчикам в их семье, пришлось поработать в семейном ресторане официантом. Но в отличие от других сыновей Джорджио терпеть этого не мог. Он с болью в душе вспоминал те дни.

Как ни странно, Донна хорошо понимала его чувства: Джорджио всегда был человеком, которого чрезмерно заботило производимое им впечатление. Когда же Донне по молодости лет самой пришлось помогать в ресторане, ей это понравилось, и порой этого теперь не хватало. Недоставало тех суетни и беготни туда-сюда, смеха, запаха вин — клефтико и рецина; больших стаканов бренди после тяжелой ночной работы и долгих обсуждений того, как прошел вечер и самих посетителей. Джорджио, однако, нравилось есть в семейном ресторане; ему приятно было, когда кто-нибудь из знакомых видел его в ресторане родителей, словно этим Джорджио Брунос говорил всем: «Смотрите, как далеко я от них оторвался! Посмотрите сейчас на парня, который когда-то бегал, словно наскипидаренный, разнося заказы по квартирам Кэннигтаун со своими друзьями».

Донна тоже не любила, когда мать заставляла Джорджио прислуживать за столом, все время ощущая, что это неправильно.

— Так что же принесло тебя сюда ясным ранним утром? — В голосе Маэв прозвучали шутливые интонации. Однако Донна понимала: Маэв догадывается, что для визита у Донны наверняка имеются особые причины.

— Вообще-то, Маэв, я приехала за вашим разрешением на очередное свидание с Джорджио. Я понимаю, что оно предназначено не мне, но прошу вас оказать мне настоящую услугу. Вы не будете возражать, если я использую разрешение и сама навещу Джорджио? Мне надо поговорить с ним.

— Оно твое, дорогая, — пожала плечами Маэв. — Я сейчас его отрою для тебя среди бумаг. Все в порядке, не так ли? Я имею в виду — между тобой и Джорджио? — Задавая вопрос, Маэв продолжала с беззаботным видом попивать горячий чаек.

Донна чуть не расхохоталась.

— Да. Надеюсь, что это так.

Маэв была удивлена не совсем внятным ответом невестки.

— Послушай, Донна, я знаю недостатки своего сына лучше, чем кто-либо другой. У всех моих детей есть недостатки, и раз уж я их мать, то была бы совершенной дурой, если б не знала о них. Мне известно, что Стефан, к примеру, играет в азартные игры, а Нуала путается с нехорошими типами. Мэри… ну ты знаешь Мэри: она же сноб! Потом Патрик: он — дамский угодник. Марио… Я порой спрашиваю себя: а не слишком ли Марио нравятся мужчины? Понимаешь? Похоже, он проводит с друзьями больше времени, чем с женщинами. Если ты улавливаешь, что я имею в виду. Но Джорджио! Джорджио, мой первенец, мой любимец и единственный свет в окошке для отца. Джорджио никогда не упускал главного шанса!.. — Она криво усмехнулась Донне. — Когда он женился на тебе, я вздохнула с облегчением, детка. Я всегда ждала, что он приведет домой какую-нибудь высокую блондинку, пустышку, у которой между ног будет кое-чего больше, чем между ушами. Он обожал такой тип женщин — до тех пор, пока не встретился с тобой. Но, несмотря на все это, я знаю своего Джорджио лучше, чем кто-бы то ни было. Он считает Мэри снобом, они грызутся, как кошка с собакой, и мне известно достоверно, что она даже не написала ему ни строчки за все то время, пока он сидит. Однако, по-своему, он еще больший сноб, чем Мэри. Потому что Джорджио всегда держал в голове, что он лучше других: он, видишь ли, слишком хорош для этого дома — слишком хорош, чтобы быть Бруносом. На самом деле он даже хотел, чтобы папаша Брунос взял мое имя — Салливан. Думаю, тогда Джорджио чувствовал бы себя в большей степени англичанином. Ему всегда противно было ощущать себя греком или, во всяком случае, наполовину греком. Джорджио постоянно всем стремился доказать, что он — англичанин. Знаешь, моих детей часто называли «пузырьками», когда они были маленькими. Ты же слышала, наверное, этот стишок на сленге: «Пузырек и скрип, настоящий грек». И если мой сын сейчас приносит тебе горе, то я надеру ему задницу — не посмотрю, что он такой здоровый бугай. Ты только скажи мне, и я приеду в эту тюрьму и набью ему морду, прежде чем ты выговоришь слово «нож»! И неважно, что он там возомнил о себе, мол, он крутой и все прочее: я по-прежнему могу напугать его до смерти одним только своим видом!

Донна рассмеялась, представив себе, насколько забавно будет выглядеть такая картина: Маэв, делающая выговор Джорджио в комнате для свиданий в «Паркхерсте».

— Все прекрасно, Маэв. Я просто хочу снова увидеть его. Вы же знаете, у нас нет возможности часто встречаться, и в девяти случаях из десяти в комнате обязательно кто-нибудь присутствует. Вчера я сражалась с Большим Пэдди, потому что он хотел непременно сопровождать меня, хотя у него даже нет разрешения на визит! Я просто хочу снова увидеть мужа, вот и все.

— Ты добрая девочка, Донна, — улыбнулась Маэв. — Думаю, мой большой болван понимает это.

— Понимает, Маэв.

— Ты красивая девочка, и это тоже играет ему на руку… А он тебе еще не сказал, что произошло на самом деле?

Донна вздрогнула и отшатнулась от свекрови.

— Простите?

Маэв тихо засмеялась.

— Я не такая уж зеленая, хотя и похожа на капусту. Понимаю-то больше, чем может показаться на первый взгляд. Невозможно обвинить ни в чем таких типов, как мой Джорджио, пока они не окажутся на самом краю пропасти. По крайней мере, всегда было так. Может, он пострадал за кого-то, кто посильнее его? Я вовсе не удивлюсь, если окажется, что он вляпался в какое-то темное дело по самую шею! В конце концов, он же признал, что предоставлял машины преступникам, ведь так? Значит, он знал больше, чем говорит.