Две вечности. Асфиксия - Ананке Кейрин

А после, когда люди начали расходиться, мама повела нас к выходу с кладбища. Неподалёку припарковалась машина наших соседей; две женщины средних лет шептались, не подозревая, что их может кто-нибудь услышать.

– Ужасно, просто ужасно.

– Говорят, его убили вместе с любовницей.

– Той самой?

– Да, к которой он сбежал.

– Бросил жену, взвалив на неё четырёх детей.

– Их младшему сыну всего пять лет!

– Да и эта, хм, женщина, которая увела человека из семьи… Чем она вообще думала?

– Наша бедняжка осталась одна, а ведь у неё работа не из лёгких.

– Она человеческие жизни спасала, пока он развлекался на стороне!

– Поступил он, определённо, бесчестно.

– Даже хуже.

– Подобная смерть…

– Наказание.

Слово прозвучало как гром среди ясного неба. Я ощутил, как мама, не упустившая ни единой детали из разговора соседок, сильнее сжала мою руку.

– За грехи всегда приходится расплачиваться.

– Бог всё видит.

– Думаешь, его настигла божья кара?

– Я практически в этом уверена.

– Но чтобы так…

– Чем страшнее грех, тем ужаснее наказание, разве не справедливо?

* * *

После смерти отца в доме поселилась неуютная атмосфера. Мама и Флинн часто ругались.

Брат связался с плохими людьми, но тогда я не понимал, как это. Флинн возвращался домой за полночь, и от него сильно пахло табаком.

У нас в семье никто не курил, даже отец. Мама, как врач, была враждебно настроена против «яда лёгких», но Флинн её ослушался. Впервые он воспротивился её категоричным наказам.

Новая компания Флинна часто выпивала, курила и рисовала кричащие граффити на только-только выкрашенных стенах. Мама очень нервничала и злилась, но ничего не могла поделать. Она пыталась запирать его в комнате, но разве такой пустяк остановил бы моего непобедимого старшего брата?

– О чём ты, чёрт возьми, думаешь?!

Каждый день я слушал их непрекращающиеся ссоры.

– Хватит! Это опасно, разве не понимаешь?! Когда-нибудь твои выходки плохо закончатся, Флинн!

– Я знаю, что делаю.

– Я за тебя беспокоюсь!

– Я не могу оставаться дома, здесь слишком тяжело. Всё напоминает о папе, и я просто не…

Флинн запнулся и начал нервно поддевать ногтем отлипший от щеки край пластыря.

– Я так злился на папу, когда он ушёл. Хотел, чтобы он раскаялся и пожалел, что нас бросил… А он, в итоге…

– Флинн, не надо себя корить, – смягчилась мама.

– Ненавижу! – мгновенно ощетинился брат.

– Боже мой, послушай же меня, наконец!..

Но он не слушал. Никто не слушает, пока не становится слишком поздно. Все ругаются, кричат, ранят друг друга, забывая, что придёт час расплаты.

Флинна мучила совесть, и он пытался забыться, ускользая по ночам из дома и шатаясь по городу с хулиганами. Ночь – холодное время, когда снятся кошмары. Её холод не даёт покоя даже в мире грёз, и приходится занимать себя всем чем угодно, лишь бы согреться.

Флинн этого не понимал. Вместо того, чтобы поступать правильно, он всё дальше отдалялся от тепла. Его ночные исчезновения продолжались ещё какое-то время. Соседи начали откровенно называть его «преступником» и «уголовником», а мама изводила себя волнениями и тревогами.

Джун, наоборот, почему-то выглядела свежее и красивее, чем раньше, словно брала дополнительную энергию из какого-то чудесного источника.

Вскоре Флинн начал приходить домой в синяках и ссадинах. Он ввязывался в дворовые драки, чем доводил маму до нервного истощения. Однажды он так и не вернулся домой после очередной ночной вылазки.

Я сильно скучал, думаю, я любил Флинна больше всех остальных в семье. Это он научил меня играть в «холодно-горячо», и именно с ним я ощущал наиболее сильную духовную связь.

По ночам, когда остальные ложились спать, я вылезал из кровати и пробирался к входной двери, где садился у стены, прижимал к груди игрушку-мамонта и ждал возвращения Флинна.

Часто я там и засыпал, а в кровать заползал под утро, прежде чем моё отсутствие заметит мама. Флинн не возвращался, но я терпеливо нёс караул, веря, что он пойдёт по правильному пути и найдёт, где горячо. Мы ведь столько раз играли с ним в эту игру, уж он-то знал все правила и тонкости.

Флинн нашёл дорогу. К сожалению, слишком поздно.

В ту ночь я, как обычно, сидел у двери и клевал носом. Кажется, мне снился папа. Или это была окровавленная женская рука с вырванным ногтем?

Я проснулся от звуков открывающейся двери. Вошёл Флинн. Он не заметил меня, поэтому сильно испугался, когда я бросился его обнимать.

– Вернулся, вернулся!

– Шен? Ты что здесь делаешь?

Его голос звучал очень хрипло, поэтому я тоже перешёл на шёпот.

– Где ты был? Ты купил мне что-нибудь?

Флинн улыбнулся моей детской непосредственности, но губы его сильно скривились.

Я цеплялся за его одежду, но потом отстранился – куртка Флинна была вся мокрая.

– Прости, Шен, ничего не купил.

– Жаль.

– …Уж извини.

Его голос звучал безжизненно.

– Ты устал? – забеспокоился я.

Мне показалось, что брат слегка покачивается из стороны в сторону.

– Да, немного. Нужно посидеть.

И он опустился прямо на пол, опершись спиной о входную дверь. Я сел рядом. Мы помолчали, потому что я не знал, что ещё у него спросить.

– Ты вернулся, потому что устал?

– Да. Чуть-чуть устал.

Он потрепал меня по волосам. Почувствовав, что жизнь возвращается в старое русло, я рискнул снова упросить Флинна поиграть.

– Поиграем? А? В «холодно-горячо»? – взмолился я.

– Мама злится? – Флинн почему-то заговорил совершенно о другом, но мне было важно само его присутствие рядом.

– Мама грустит. Но ты вернулся, и теперь всё хорошо.

Улыбка Флинна, неуловимая в темноте коридора, почему-то меня испугала.

– Не огорчай её, ладно? – попросил он. – Она не выдержит без вашей поддержки. Боюсь, я совершил очень плохой поступок. Так будет лучше, Шен. Ты только пообещай мне, что навсегда останешься с мамой и никогда её не огорчишь, договорились?

– Обещаю! – с запалом зашептал я.

– Вот и славно…

Он закашлялся. «Плохой идеей было гулять под таким сильным дождём», – подумал я, ощущая ладонями, как намок пол рядом с Флинном.

– Слушайся её во всём. Я не послушался, и вот что приключилось… Мамы… Они ведь умнее всех нас вместе взятых, хех…

Смешок Флинна прозвучал надломлено, как будто внутри него что-то скрипело и крошилось на части.

Я начинал бояться. Брат вёл себя странно. «У него что-то болит? – дивился я. – Если так, почему он не просит принести таблетку?»

Мы всегда просили, и мама сразу же находила именно ту, что моментально снимает боль. Я искренне верил, что у мамы есть лекарство от любой возможной болезни.

Флинн заметил моё беспокойство.