Эфесской. Известный французский библейский исследователь-критик Эрнест Ренан оставил точное аналитическое описание Эфеса времен апостола Павла: «Языческое население было в порядочной степени фанатично, как во всех городах – центрах паломнических и знаменитых культов. Поклонение Артемиде Эфесской… питало несколько значительных промыслов. Тем не менее, значение города как столицы Азии, оживленная деловая жизнь, стечение людей всех национальностей, все это делало Эфес очень благоприятным… пунктом для распространения идей христианства. Нигде эти идеи не находили себе более благодарной почвы, как в городах густонаселенных, торговых, переполненных иностранцами, кишащих сирийцами, евреями и тем неопределенного происхождения населением, которое с древних времен хозяйничает во всех гаванях Средиземного моря. Уже целые века Эфес не был больше чисто греческим городом. Некогда он блистал в первом ряду последних, по крайней мере, в деле искусств; но понемногу он дал себе увлечься азиатскими нравами. Эфес всегда пользовался у греков дурной славой. Распущенность, распространение роскоши были, по мнению греков, следствием влияния изнеженных нравов Ионии; а Эфес был в их глазах центром Ионии – ее воплощением… (до сих пор сохранились руины роскошных домов знати “на склоне” – с остатками мозаик, фресок и т. д. Диоген Лаэртский сохранил имя одного из древних художников Эфеса – Феодор; кроме того, Эфес был популярным местом действия фривольных античных романов (таких как, например, “Левкиппа и Клитофонт” Ахилла Татия, где дом Мелиты описан как “первый из всех эфесских домов. Огромный, он кишел многочисленной прислугой и блистал роскошью убранства”, где Мелита “…приказала приготовить самый восхитительный обед, какой только можно представить”) и комедий (знаменитый “Хвастливый воин” Плавта
. – Е.С.). Благодаря праву укрывать преступников, которое принадлежало храму, город был переполнен ими… [В порту Эфеса] выходило и выгружалось все, что шло из Италии и Греции; город был как бы гостиницей или складочным магазином, стоящим на пороге Азии… Эфес можно было бы принять за международный сборный пункт публичных женщин (недалеко от библиотеки Цельса сохранились руины некогда двухэтажного публичного дома, а на мраморной дороге недалеко от театра высечен указатель, как его найти
. – Е.С.) и кутил. Он был переполнен колдунами, прорицателями, мимами и флейтистами, евнухами, ювелирами, продавцами амулетов и талисманов, беллетристами… Общественная жизнь упала до состояния вакханалии; научные занятия были заброшены…» (с последним, пожалуй, можно поспорить, так как в начале нашей эры повсюду был славен эфесский мусейон как центр культурного просвещения и местная медицинская школа). Флавий Филострат так пишет об Эфесе и эфесянах в «Житии Аполлония Тианского» (знакомого читателю по рассказу о городе Аспендос в 1-й части книги, который также в свое время проповедовал в Эфесе в I в. н. э.; незадолго до смерти, на старости лет, он вернулся в Эфес (где его застало убийство Домициана в 96 г. н. э., которое он якобы провидел) и, вероятно, там и умер): «Лишь узнали в Ионии, что Аполлоний прибыл в Ефес, как даже ремесленники забросили свою работу – все теснились вокруг пришельца: кто дивился его мудрости, кто – обличью, кто – пище, кто – осанке, а кто – всему сразу. Из уст в уста передавались толки об Аполлонии: одни вторили Колофонскому оракулу, будто Аполлоний-де сопричастен божественной мудрости и будто мудрость его беспредельна, другие твердили то же самое, ссылаясь на Дидимейский и Пергамский оракулы, ибо многим, кто нуждался в исцелении, повелел бог идти к Аполлонию, поелику судьбою это суждено и божеству угодно. Еще являлись к Аполлонию посольства от городов звать его в гости и просить совета, кто о житейских правилах, кто о воздвижении кумиров и алтарей – и он порой давал письменное наставление, а порой обещал прийти самолично… Первую беседу с ефесянами вел он со ступеней храма, и беседа эта была отнюдь не сократической, ибо отвращал он и отговаривал своих собеседников от всех прочих занятий, призывая предаться одному лишь любомудрию, дабы не спесью и суетностью полнился город – таким нашел он его, но рвением к науке. Ефесяне были большими охотниками до плясунов и скоморохов, так что Ефес был полон дуденья, топота и обабившихся красавчиков, а потому, хотя жители в это время и перекинулись к Аполлонию, он почитал нечестным закрывать глаза на вышеописанные непотребства, но поименовал их и тем многих от них отвратил. Прочие беседы вел он в священных рощах, тесно обступивших капище. Как-то раз толковал он об общежитейском согласии и учил, что следует поддерживать друг друга и помогать друг другу, а воробьи тихо сидели на деревьях – и вдруг один воробей, прилетев, зачирикал, словно призывая куда-то своих собратьев, а те, заслышав призыв, защебетали и всею стаею улетели вослед призывавшему. Аполлоний знал, почему всполошились воробьи, но не объяснил это своим собеседникам и продолжал говорить, однако, когда все уставились на птиц, а иные по неведению решили, будто случилось чудо, он прервал свое рассуждение и сказал: “Мальчишка нес в лукошке пшено, поскользнулся и, кое-как собравши рассыпанное, ушел, а на тропинке осталось еще много зереп. Этот воробей оказался рядом и поспешил рассказать остальным о нечаянной удаче, чтобы полакомиться вместе”. Большинство слушателей тут же кинулись к указанной Аполлонием тропинке, а сам Аполлоний продолжал беседовать с оставшимися о прежнем предмете, то есть об общежитейском согласии, и, когда уходившие воротились с возгласами удивления, он сказал: “Вот видите, как воробьи пекутся друг о друге и как привержены они общежитейскому согласию! Мы же согласия не чтим и, случись нам увидеть, как кто-то делится с другими, назовем его мотом, кутилой или еще как-нибудь в этом роде, а тех, о ком он позаботился, ославим холуями и дармоедами. Что же нам остается, как не сидеть взаперти, подобно откармливаемым на убой каплунам, и жрать тайком, покуда не лопнем от жира?”»
Элиан многозначительно пишет об эфесской роскоши: «Рассказывают, что лакедемонянин Лисандр, попав в Ионию, презрел строгие предписания Ликурга и предался роскоши. На это аттическая гетера Ламия сказала: “В Эфесе греческие львы превращаются в лисиц”. Эфесский рынок занимал 7 гектаров, а существование местного рынка рабов подтверждается тем, что местные работорговцы оставили памятную доску своему собрату по черному ремеслу, некоему Александру. Вот ее текст: «Торговцы и посредники статария (т. е. невольничьего рынка) по торговле рабами почтили Александра, сына Александра, работорговца, добросовестно исполнявшего в течение четырех месяцев должность агоранома (т. е. рыночного надзирателя за порядком и торговлей, верностью такс, мер, весов и проч., обладавшего весьма широкими полномочиями, вплоть до судебных. – Е.С.) и щедро пожертвовавшего из своих средств городу в высокоторжественные дни (рождения) августов».
Апостол Павел жил у Акилы и Прискиллы и работал, как известно, изготовляя палатки. Известный турецкий исследователь раннего христианства Фатих Чимок пишет в своем капитальном труде «Saint Paul in Anatolia and Cyprus»: «Как и другие ремесленники города, Павел, возможно, начинал исполнять свое дневное задание как палаточных дел мастер до восхода солнца и продолжал его до 11 часов… До 4 часов, когда большинство ремесленников снова начинали работать, он мог свободно посвятить себя миссионерской работе, ради которой он объективно и пребывал в городе».
Известно, что Павел неоднократно выступал в городской синагоге, а также в школе некоего Тиранна, который предоставлял свои залы различным лекторам. В Эфесе он точно написал два послания: в 55 году – к галатам, а в 56-м – первое послание к коринфянам; второе послание к коринфянам тоже, предположительно, могло быть написано в Эфесе. Св. Лука пишет о пребывании апостола Павла в Эфесе довольно подробно в 19-й главе «Деяний», упоминая о случаях изгнания бесов и о благодатных дарах Св. Духа: «Во время пребывания
