Исход - Виктория Гетто

И чего я завёлся? Впрочем, и женщина вспыхивает, словно порох:

– Вы наглец, пошляк и развратник, эрц! Неудивительно, что позволяете себе смотреть непристойности!

– Непристойности?.. – цежу я сквозь зубы и повторяю:

– Непристойности, значит?.. Да знали бы вы!.. – Осекаюсь.

Но Аора не успокаивается:

– Несёте полную чушь! С чего вы вдруг решили, что на мне байковые штанишки?! К вашему сведению, я не ношу ничего подобного!

Ну ты и…

– Докажите свои слова.

Пауза. Она вдруг зло стискивает зубы на мгновение, потом запальчиво выпаливает:

– И докажу! Нет у меня ни тех штанишек, о которых вы только что говорили, ни рубашки для мерзостей!

Лениво машу рукой, думая о том, когда же в ванну наберётся вода.

– Это слова, баронесса. А сказать можно что угодно. Их к делу не пришьёшь. Если у вас есть конкретные доказательства, то – пожалуйста. Только не заставляйте меня копаться в вашем гардеробе. Я не имею привычки перерывать нижнее бельё, тем более женское. Нет доказательств? Оставьте меня в покое. Не мешайте мне отдыхать. Завтра ехать…

– Ах, нет доказательств, говорите? А это что?!

Она свирепо рвёт завязки халата, распахивает полы, упрямо выпятив нижнюю губу. Я поворачиваю голову, окидываю взглядом действительно глухую, под горло, ночнушку из плотного полотна, висящую на ней мешком, но без всяких отверстий спереди для сношения.

– И что? Через вашу рубашку ничего не видно. Это я ещё раньше вам говорил…

– Да смотрите же, тьма вас побери!

Рывком сбрасывает с себя халат, затем наклоняется, подхватывает полы ночной рубашки и… рвёт её с себя, оставшись… вообще без ничего.

Мгновения тишины. Я не могу оторваться от изящного тела. Ни растяжек, ни следа целлюлита. Высокая грудь безупречной формы, не потерявшая своей вызывающей красоты, удивительно стройные ноги. Женщина слегка дрожит, а я не могу насмотреться…

Внезапно она чуть наклоняется вперёд, качнув полными грудями, и… со всего маха бьёт меня по щеке:

– Довольны?!

– Ах, ты ж!

Выбрасываю вперёд руку, хватаю её за запястье, рывок, и…

– Что вы делаете?! Оставьте меня, эрц! Не надо! Не надо!!! Нет!..

…Она лежит спиной ко мне, едва слышно всхлипывая. Плечи вздрагивают, облитые лунным светом, пробивающимся сквозь окна. Мерно вспыхивают электронные часы на стене своим двоеточием. Молчу, поглощённый мыслями. Всё-таки… Чудесную фигуру обрисовывает тонкое одеяло. Я различаю под ним изумительной формы длинную ногу, прикрывающую грудь руку… Меня переполняет острый приступ жалости к ней. И – тихая нежность, которая всегда возникает у мужчин после долгожданной близости с любимым человеком. Чуть подвигаюсь ближе, но слышу злой шёпот:

– Оставьте меня, эрц! Я сполна расплатилась с вами за вашу доброту! За убежище, за возвращённый голос своей дочери! Или вам мало?! Хотите ещё? Сколько раз вы потребуете от меня это?! Сколько ночей я должна буду ублажать вас, ломая свою гордость?

Вместо слов я просовываю руку под одеялом, кладу ладонь на мягкий животик и притягиваю её к себе. Аора удивительно удобно вписывается в изгиб моего тела. Пытается вырваться. Но куда там! Дую ей в шею, прикрытую растрёпанными в борьбе волосами, целую. Она снова пытается освободиться. И по-прежнему безуспешно. Наконец сдаётся, бессильно позволяя мне ласкать её. Бархатная нежная кожа…

– Если бы я знал…

– Что?! Затащили бы меня в постель раньше?

– Да. В первую же вашу ночь под моей крышей. И даже не хочу скрывать этого.

– Что я скажу Юнице?! Как мне глядеть дочери в глаза? После того, как я стала шлюхой, продающей своё тело за её жизнь?

Рву её на себя, опрокидывая на спину и придавливаю всей своей массой, нависая над её лицом грозовой тучей:

– Ты совсем ума лишилась, дура?! Чего мелешь?

Из глаз брызжут слёзы.

– Ударь меня! Бей! Зачем меня жалеть?! Теперь я шлюха! Шлюха! Шлюха! – Отворачивается, молча глотая слёзы.

– Ты не шлюха, – зло бросаю ей.

Затем укладываюсь рядом на спину. Молчим. Но я слышу, как она плачет. Беззвучно и безнадёжно.

– А кто я после этого? Конечно, я слабая женщина. А вы, эрц, естественно, физически сильнее меня. И воспользовались тем, что я не способна дать отпор. Право сильного!

– Замолкнешь ты, наконец?! – опять не выдерживаю я, начинаю злиться.

Аора это чувствует, испуганно умолкает. Только тихонько сопит. Снова тишина. Выбираюсь из-под одеяла. Она испуганно сжимается в клубочек. Тщетно. Я наклоняюсь к ней, вытаскиваю наружу. Женщина зло рвётся из моих рук, но я несу её в ванную, опускаю в тёплую воду. Она хочет завизжать, но пугается, что разбудит Юницу, и опять стискивает зубы… Влезаю к ней, расплёскивая воду, благо места на двоих более чем достаточно. Вздыхаю. Затем начинаю мытьё… Женщина послушно стоит неподвижно, закрыв глаза от стыда, а я бережно промокаю мельчайшие капельки воды на её совершенном теле. Когда заканчиваю, она выдавливает из себя бессильным шёпотом:

– Отпустите меня, эрц… К себе… Пожалуйста.

– Даже не думай.

– Вам мало моего позора?!

Она готова забиться в истерике, поэтому я торопливо прикладываю ладонь к её опухшим от поцелуев губам и задаю вопрос:

– Я тебе противен?

Молчит. Потому что не может ответить – рука закрывает её рот. Убираю её и подхватываю на руки, несу к постели. Бережно укладываю. Она торопливо прикрывается руками, сжимается, но одеяло уже ложится на совершенное тело. Зло шепчет:

– Я всегда буду вас ненавидеть после того, что произошло здесь!

– Значит, до этого вы не питали ко мне ненависти?

Отворачивается, выдыхает:

– Нет. Но…

– Я тебе нравился?

Пауза. Потом опять, глядя в сторону:

– Да.

– Тогда что изменилось?

Молчит. Ложусь рядом, привлекаю её к себе:

– Всё. Спим. Утром рано вставать. Нам ещё ехать до лагеря Рарога.

– Мне спать здесь?! – произносит она с таким неописуемым ужасом, что становится смешно.

– Да. Пойдёшь по коридору – простудишься. А мне нести тебя не хочется. Так что советую начать привыкать…

– А если нас увидит Юница?!

– Спи! – прикрикиваю я шёпотом, не смешно ли?

Она покоряется… Впрочем, первые минут тридцать Аора несколько раз пытается незаметно выбраться из-под одеяла и сбежать, но я всякий раз пресекаю эти попытки, в конце концов женщина засыпает. По-настоящему.

…Ранним утром я бужу её. Она кривит ротик, испуганно глядя на меня, чтобы закричать, но вспоминает произошедшее между нами ночью, умолкает. Глаза вновь напухают слезами, но я просто подаю ей халат и ночную рубашку, так опрометчиво сброшенные ею. Я уже одет и привёл себя в порядок.

– Иди, буди Хьяму и дочь. Одевайтесь в дорогу. В то, что я дал вчера.

Она краснеет так, что кажется, будто сейчас вспыхнет. Ныряет под одеяло, но я сдёргиваю его с неё, и она испуганно вскрикивает.

– Не страдай. Ничего нового я не увижу.

Закусывает губу. Торопливо набрасывает на себя рубашку. Затягивает халат, быстро уходит. Я обвожу взглядом спальню. Всё-таки я дурак. Строил из себя рыцаря без страха и упрёка. Надо было раньше её затащить в постель.

Быстрый завтрак по типу шведского стола. То есть всё просто выставлено на стол. Чего хочешь – накладывай и ешь. Перекусываем на скорую руку, потому что время уже поджимает. Аора немного успокоилась, хотя глаза красные от слёз. Хьяма подозрительно посматривает на меня, но я безмятежно спокоен. Закончив с едой, окидываю взглядом женщин, они обе в форме.

– Готовы? Своё, что я сказал, – во двор. Будем грузиться и выезжать. – Делаю знак Соле: – Все во двор. Еду – вниз.

Женщина кивает, слышу топот ног. Спускаюсь в подвал. «Воин» ждёт. Включаю электромотор, и ворота плавно уходят вверх, укладываясь на рельсы вдоль потолка. Завожу дизель, тот фыркает. Пониженная передача, рычаг трансмиссии в положение «D». Плавно выкатываюсь по короткому подъёму. Появление машины вызывает у дамочек ступор. Слуги-то джип уже видели. Быстро закидываем приготовленную в дорогу еду в прицеп, отдельный свёрток – в «Воина». Вдруг кому захочется пожевать по пути.

Горн стоит спокойный, словно скала. Вдруг молча указывает куда-то на восток. Я поворачиваю голову – очень далеко видно чёрное облако, пачкающее небо. В пятидесяти километрах от столицы городок Прымь. Понятно… Подхожу к старику, крепко пожимаю ему руку:

– Удачной охоты тебе, воин.

– И вам добраться, ваша светлость…

Потом прощаются остальные. Даже дамы искренне плачут, прощаясь со стариком. Напоследок выстраиваемся все вместе, я включаю цифровик, показываю будущее фото. Снова слёзы… Загоняю слуг в фургон, женщин – в машину. Сажусь сам, и мы трогаемся. Две тонны веса прицепа чувствуются, но терпимо. Кручу баранку, лавируя между развалин, которых стало очень много, куда больше, чем целых домов. Да и те по большей части брошены своими хозяевами… Нас провожают тоскливые и ненавидящие, завистливые и равнодушные лица и взгляды.

На душе скверно. Мерзко мы всё-таки поступили. Мы – это колонисты-беглецы. Бросили целый народ на заклание. И пусть это не наш мир, не наша страна, но душа русского человека не хочет смириться с тем, что рядом кто-то гибнет. Менталитет у нас не тот, не позволяет пройти мимо слабого, нуждающегося в помощи, подать ему руку помощи. Прошито это в нас на генетическом уровне. И потому мне сейчас хуже некуда…