Корпорация «Коррупция» - Дмитрий Серков

о том, чтобы обязательно выпить, то предпочтительней казалась текила. С солью и

долькой лайма, как положено.

Он не говорил, а только смотрел. А ее точно прорвало: высказала свои замечания по

ходу ведения форума, поделилась переживаниями минувшего дня, рассказала, как каталась

на лыжах, поведала о скепсисе, царившем в журналистской среде, а напоследок

возмутилась, что оказалась размещена так далеко от остальных участников – приходится

тратить время на дорогу туда и обратно, да еще и деньги, которые лишними не бывают. К

тому же о новостях узнаешь последней.

По ходу монолога ни один мускул не дрогнул на лице советника, а когда Соболева

замолчала, он тихо произнес:

– «Шале» – это мой выбор. Не люблю находиться вместе со всеми, вариться в общем

котле. Имею право на личное пространство в нерабочее время… И захотел, чтобы ты была

рядом…

Грустные глаза обожгли ее, заставив вздрогнуть всем телом. Взгляд такой же, как и

вчера в коридоре: ищущий, жаждущий, жадный, нетерпеливый. Показалось, что вот

сейчас все барьеры будут сломлены, он протянет вперед свои сильные руки с длинными

аристократическими пальцами, почувствовав жар его ладоней и трепет мускулистого тела,

Алена прильнет к нему, и они сольются, наконец, в длительном поцелуе, превратившись в

единое целое. Весь мир вокруг встрепенется тысячей мотыльков, заискрится мириадами

огней, взорвется сотней фейерверков.

Но фантазия длилась лишь мгновение.

– Твои друзья-коллеги правы. И я не могу с ними не согласиться, – Штурмин все так

же ровно сидел на своем месте, задумчиво покачивая в руке фужер с коньяком, набегавшие

волны которого оставляли скоротечный след на стенках. Может, опять привиделось?!

– Ты о чем? – видение крепко держало ее, потому Алена не сразу вернулась к

реалиям.

– О том, что нужное мероприятие превратили в авантюру и беспечную трату

бюджетных средств. Пир во время чумы! Собраться можно было где угодно. Хочешь – в

Москве, хочешь – в Махачкале или Грозном. В Южноморске. Но не на Домбае! Место

замечательное – не спорю. Только не для официальных встреч, а для активного отдыха.

Устроили пикник в угоду столичным кураторам и местным элитам. Театр абсурда,

участвовать в котором нет никакого желания. А приходится…

– Тогда зачем тебе это?

– Долг. Долг перед людьми и, прежде всего, самим собой, как бы пафосно не звучало.

Я не имею права на ошибку. Как сапер. Я уже говорил… Я могу думать об этих сборищах

что угодно – это только мое частное мнение. Но по долгу службы должен принимать

участие. Иначе противники с удовольствием расценят неявку как саботаж, скажут, что

Штурмину плевать на принимаемые коллегиально решения, и разыграют карту против

меня и тех, с кем мы делаем одно общее и важное для страны дело, при первом же

удачном случае. Сольют без зазрения совести, расчистив дорогу для своих грязных дел.

Так что – хрен им! Но я боец по натуре, а не лицемер. И характер очень мешает работе.

Мне проще в морду дать негодяю, чем улыбаться и расшаркиваться перед ним…

– Потому ты и селишься в стороне от всеобщего веселья? – Соболева почувствовала,

что Штурмин приоткрыл калитку в свой внутренний мир радостей и переживаний.

Он кивнул головой:

– Сложно всегда находиться в напряжении. Как на войне, когда каждый куст и

каждый камень несет в себе угрозу. Там всегда наготове, каждую минуту, как натянутая

тетива. Но и на войне бывает отдых. Не счесть числа моим командировкам в зону боевых

действий, но после всегда была возможность отдышаться, привести нервы в порядок.

Иногда прихожу к мысли, что здесь труднее, чем там… Мой нынешний мир –

лицедейство, театр, игра на грани фола. Но это не моя жизнь – только среда, в которой

вынужденно существую. Моя жизнь – те редкие мгновения, когда могу себе позволить

расслабиться, побыть самим собой, пообщаться с близкими…

Алена ощутила весь груз, свалившийся на плечи Штурмина, почувствовала узкие

рамки, в которые загнан он со своей борьбой с оборотнями, рамки, ощерившиеся шипами

неприязни преступивших закон коллег. Захотелось его, словно ребенка, взять на руки,

обнять, прижать к груди и защитить от страшных напастей окружающего мира. В своем

откровении, открывшем душу, Борис показался таким беспомощным и беззащитным. Вряд

ли кто-то из рабочего окружения видел советника с этой стороны.

– Здесь и сейчас ты живешь? – слова дались ей с большим трудом, словно

спрашивала о самом сокровенном.

Советник не проронил ни звука, но взгляд говорил красноречивее слов. Его

глаза светились доверием и раздували пламя, полыхающее у нее внутри, с еще большей

силой. В ее душе, комфортно разместившейся где-то в нижней части живота, уже не

горело, там бушевал пожар.

Штурмин одним глотком осушил бокал, подозвав официанта, заказал два кофе и

чизкейк для дамы, задумчиво выкурил сигарету, а затем вернулся к теме форума:

– Чтобы быть объективным, стоит признать, что польза от сегодняшнего сборища

силовиков все-таки существует: некоторые вопросы удается решить именно здесь. В

неформальной обстановке иногда легче найти общий язык с людьми, подобраться к

которым в других условиях совершенно невозможно. Я длительное время пытался

пробиться к замгенпрокурора, добиваясь аудиенции, а сегодня, наконец, встретились,

долго обсуждали сложности, регулярно возникающие при выявлении серьезных

правонарушений высокопоставленных чиновников… Хороший мужик, кстати,

понимающий. Настоящий профессионал «с земли», знающий все тонкости работы.

Обещал всяческую поддержку и, если что, выходы на Самого…

Кого имел ввиду Штурмин, Алена не поняла толком, а уточнять постеснялась. То ли

Генерального прокурора, то ли самого Президента. Но рада была, что в любой ситуации он

находит выход из положения, любые трудности обращает себе на пользу. Вот уж кто

действительно ПРОФЕССИОНАЛ!

Она видела его желание быть рядом, как он ищет взаимности. Но заслоны

условности и морали не позволяли перешагнуть за грани дозволенного. Они долго

говорили на отвлеченные темы, наслаждаясь голосом и обществом друг друга, смотрели в

глаза и думали, наверное, каждый о своем, а может, об одном и том же?

Из дневника Алены Соболевой:

«Как часто наши с ним разговоры заходят в тупик, коснувшись каких-то личных

тем. Штурмин умолкает, неуклюже стараясь направить беседу в другое русло, мнется,

тушуется, словно стесняясь собственной откровенности. Ведь он – советник

губернатора по взаимодействию с правоохранительными органами. Сильный и

несгибаемый. Со стальными нервами и железной выдержкой.

Вот и сейчас. Кто придумал, что Мужчина не имеет право на слабость? Кто

сказал, что Мужчина не должен плакать? Кто решил и навязал обществу мнение, что

проявление чувств – женская прерогатива?»

Кофе был выпит, десерт съеден, сигареты затушены в пепельнице, словарный запас

исчерпан и стоило расходиться по домам. Часы показывали глубокую ночь. Два одиноких

взгляда скрестившись в порыве, безотрывно смотрели друг на друга. Все ясно без слов, но

нужна еще смелость, чтобы пойти дальше. Одного желания мало, необходимо приложить

усилие, но никто не хочет брать на себя ответственность за возможные последствия.

Все чувства замирли на уровне взгляда.

Они поднялись наверх и застыли возле двери, испытывая влечение и неловкость. Она

знала, что дальше ничего не будет. Он знал. Обе стороны согласились с этим решением, но

хотели большего. Алена чувствовала его дыхание, щекочущее нервы. Близко-близко

слышала гулкие удары его сердца, ритмы которого сливались с ее собственным. Когда

Штурмин наклонился к ней и практически коснулся ее уха губами, дыхание остановилось.

– Спасибо.

– Спокойной ночи, – произнесла она, едва размыкая пересохшие губы, едва не падая в

обморок.

Дверь за спиной закрылась, и Алена оказалась в темном номере, а Борис остался в

пустом коридоре. Он еще долго стоял там, очень долго, а затем нехотя повернулся и ушел.

Прислонившись спиной к дверному косяку, она слышала его удаляющиеся шаги. Ее

трясло от возбуждения, как никогда ранее. Ей хотелось к нему, хотелось раствориться в