После Исхода - Гарри Веда

— Рикки, ты сядь… Ты… Я не знаю, что… сказать. Нет, тебе-то точно слова не нужны. Я… ты не поверишь, я знаю. Никто бы не поверил… и я сам… Жизнь сильнее, чем мы представляли с тобой, когда нам было по двадцать. Меня нет… и тебя нет… Мы для них ничто. Даже не винтики в дьявольской машине. Мы как сор проходим. Накипь…

Сторр отстраненно разглядывал осунувшееся лицо командира университетской роты. Глаза полковника бегали, а внутренняя истерика заставляла голос подвзвизгивать бабьими нотками, от чего Сторру становилось все муторнее.

— От меня ничего не зависело, Рикки. Если не я — появился бы такой же и для тебя было бы то же самое. Я не оправдываюсь… ты пойми… ты поверь — я не оправдываюсь. Мне нет прощения, я последняя крыса. Я знаю… Меня нет… только душа и тело, отдельно друг от друга… и за ниточки дергают… то за руку, то за сердце…

Сторр не шевелился.

Сколько раз снился этот сон. Этот и еще один. Неужели и второй вещий?.. Хотел ли я его смерти все это время? Только снилось опять и опять, с упорным остервенением — как встречаюсь с подонком Таром. На воле, после всего. Смотрю в его глаза и понимаю, что тот не жалеет… И просыпался от хруста шейного позвонка в пальцах.

Вот он. Лепечет трясущимися губами, плачет натурально и скулит. Почему-то представлялось, что поведет себя достойнее. Ты же полковник, Тирро…

Месть сладка? Вы спрашивали у отомстивших? Тогда, на изнурительных маршах, в атаках, карцерах, аду кромешном, с каждой прожитой секундой, ожидание мести спасло душу и не позволило сойти с ума. Рикк знал, что выживет. И знал, что встретит Тирро. Ведь кто-то должен быть виноват.

Сторр смотрел на гниду, растоптавшую карьеристскими сапогами розовослюнные надежды юности, мечты и понимание себя.

Меня нет, ты прав… растерли, измочалили… Твоими руками, Тирро. Но их тоже нет… кто они? А ты есть.

Да что ж ты мелешь… Крысы пожирают себе подобных, покуда те еще живы… Как ты мог… Тирро…

Месть сладка? По шее полоснуть или вкрутить стилет в лоб, чтобы подонок почувствовал, каково оно — осознавать, что умираешь… от руки не чужого, не безымянного человека…

— Рикк… у меня есть деньги… не здесь, дома… я вышлю, ты только коды карточки дай — я сразу по скрытому каналу пришлю, безо всяких налогов… в смысле… там, в Конфедерации… — Тар оглянулся. До двери пару метров, не больше. — Рикки, милый…

Злость перегорела. Вместо нее появилась непривычная смесь омерзения и стыда. Тар, ты же… зачем ты сейчас унижаешься… тебя, и правда… не стало…

Лейтенант нащупал ледяную выпуклость на тонком цилиндре рукояти и вдавил ноготь большого пальца в податливый рычаг. Тончайшее лезвие мгновенно раскаталось в стабилизирующем поле со звуком лопнувшей струны.

Рыжий Бен и дрессировщик осьминогов синхронно крякнули, бармен замер и едва не выронил бокал. За убийство неприкосновенного дипломата в заведении — штраф впаяют по самые яйца, год за стойкой даром стоять будешь. Если отсрочку предоставят и сразу в долговую тюрьму не засолят. Бармен нашел глазами кнопку экстренного вызова портовой охраны.

Жестокий предостерегающий прищур старика в бандане парализовал волю халдея. Бедняга метался взором с лейтенанта на головорезов за стойкой и судорожно соображал варианты. Вариантов никаких… Мрачная рожа рыжего окончательно убедила в необходимости нейтралитета.

Тирро умолк. Заворожено уставился на поблескивающую остроту. Вот и все… Ощутил жалость к себе, маме и прошлому. Как же глупо…

— Рикк, я неприкосновенен… — Тар заговорил тихо-тихо, одними губами. — Здесь тоже есть порядок… у тебя будут большие проблемы… со своими же…

Сторр очнулся, словно вышел из галлюциногенного бреда. Он вынырнул из кипящего вулкана, точно услышал кодовое слово. Своими же…

— Свои… — Рикк, подобно сомнамбуле, сделал шаг вперед, схватил полковника левой рукой за шиворот и хлопнул клинком плашмя по щеке. Дождался, пока веки сучонка захлопнут обезумевшие глаза, не выдержат тяжелого взгляда, и быстрым движением срезал золотую нашивку с воротника серокостюмчатого.

Символ пренейского боевого братства плюхнулся в сахарную россыпь. Тирро не шевелился, только дрожал уголком рта, сдерживая рыдания.

— Не носи его больше. — Лезвие исчезло с коротким глухим скрипом. Лейтенант повернулся спиной к хныкающему прошлому.

Седой провокатор разочаровано тряхнул кулаком и уселся обратно на стул, потеряв к сцене всякий интерес. Рыжий шумно выдохнул, бармен произнес благодарственную молитву и поспешил поставить бокал на стойку от греха подальше — руки дрожат. Пронесло…

Зрители, столпившиеся вокруг аттракциона, расселись по залу, недовольно бурча, что можно, мол, было и пришить серожопого.

— Пошли, Бен… — Сторр звякнул запаркованной финкой перед владельцем и толкнул приятеля локтем.

Солнце сегодня оранжевое. Необычно и приятно. Закатное небо разделяло удивление апельсиновому новшеству и никак не хотело гаснуть, перекатывая отблески по облакам вдоль кромки горизонта, будто усмехалось наблюдателю, забавлялось собственной причудой.

Искусственное освещение давно подменило собой истинные краски, заставив привыкнуть к избыточной реалистичности окружающих оттенков, которая, словно нарочно, подчеркивала все качества, которые только может передать свет.

Кардинал прищурился, прикрыв ресницами громадный оранжевый диск на горизонте, и повел рукой, мысленно убирая яркость помещения, чтобы полноценно насладиться редкостной панорамой — в полумраке, словно из зрительного зала. Яркость световых панелей плавно пошла на убыль, повинуясь мысленной команде хозяина.

Башня Ватиканского Научного Центра выдавалась над равниной спицей, устремленной в стратосферу и мерцающий диск города, по сравнению с ней, представлялся незначительным. Через пространство, до следующего пятна городской жизни растеклась вечерняя пустошь — закатное солнце доминировало над рукотворным, а сияние городов было куда более блеклым, чем звездная ширма над головой.

Кардинал повернул ладонь к потолку и несколько раз поднял пальцы вертикально, подзывая левитирующее кресло мнемонической командой.

Чем стала Земля для человека? Осознающее себя дитя Создателя так приросло к колыбели, что иной и представить себе не может, каково оно — любоваться звездным танцем галактики не через трехмерную панель стереовидения.

В душах сынов Земля вновь приобрела значение небольшого островка, у которого, где-то там, есть край, и, свесившись головой вниз, вполне можно разглядеть кита, а если хорошенько присмотреться — то и титана, держащего под брюхо земноводное.