Сошедшие с небес - Нил Гейман

Перед ним лежала обширная плоская равнина — крыша отеля. Тут и там из нее торчали протуберанцы: одни изрыгали пар или дым, другие были снабжены вентиляторами, лопасти которых лениво вращались. Забытые поленницы дров и разный другой мусор был сложен вдоль низкой стены, которая шла по всему периметру крыши. Серая поверхность крыши местами совсем скрылась под лужами дождевой воды, отражавшими темное небо, которое, казалось, спускалось все ниже и ниже.

Дэн вышел прямо на середину крыши и замер. Лондон лежал вокруг, хотя и полускрытый за пеленой дождя и густеющего мрака. Полотенце скоро промокло насквозь, и он снял его. Очевидно, придется пройти через это испытание как есть, без вспомогательных средств. Он повторил про себя заклинание. Оно было не сложным. Точнее, оно было настолько простым, что трудно было поверить, будто с его помощью можно чего-нибудь добиться.

Тем не менее он развернул другое полотенце, принесенное из номера. В нем лежали вещи. Немного его слюны в стаканчике из ванной: в заклинании говорилось о «телесном выделении», но Дэн не был готов пойти дальше слюны. Несколько волосков Марсии, которые он снял с ее щетки, завернул в клочок туалетной бумаги и тоже положил в стакан. Затем вещь более мудреная: открытка от Марсии к ее сестре. В рецепте было сказано: «образец речей обоих», без всяких объяснений, что бы это значило. Дойдя до этого пункта, Дэн чуть не сдался, как вдруг его взгляд упал на открытку, написанную вчера вечером в баре и теперь лежавшую на письменном столе в ожидании марки. Основной текст написала Марсия, а он добавил жизнерадостную приписку в конце. Интересно, это сойдет? Подумав, Дэн решил: поживем — увидим. Скатал открытку в трубочку и сунул в стакан.

Выпрямив спину, он подбросил стакан в воздух. Зная, что ведет себя как последний дурак, он пригнулся в ожидании немедленного возвращения летательного снаряда, возможно, прямо ему на голову.

Ничего не упало.

Секунду спустя он посмотрел вверх и увидел, что стакан исчез.

А дождь пошел еще сильнее и теперь действительно напоминал звук хлопающих крыльев.

Местами от неба начали отделяться какие-то куски, темные заплаты, они собрались над отелем в огромное облако, края которого реяли над соседними домами, словно черные призраки будущих пожаров.

Шум машин на улицах отдалился и одновременно усилился. Дэн прислушивался к нему и к стуку дождя по крыше до тех пор, пока два звука не слились в один, который заполнил его голову и вдруг исчез, оставив по себе пустоту и тишину.

— Семьдесят восемь процентов, — произнес чей-то голос.

Дэн обернулся. Позади него, на низком парапете у края крыши сидело нечто.

Существо было высоким — около двенадцати футов, — серовато-белым, как старый, покрытый патиной белый мрамор, и почти прозрачным. Оно сидело на стене на корточках, огромные крылья свисали с его плеч вдоль тела. Казалось, оно чувствует себя немного не в своей тарелке, как если бы вдруг оказалось в непривычном для него месте, где то ли слишком жарко, то ли слишком холодно.

— Вы ангел? — задал вопрос Дэн.

— За время вашего брака ты произнес двадцать два процента всего сказанного вами обоими, — продолжало существо. Оно сидело, отвернувшись, спрятав лицо за мокрыми длинными волосами. Голос его был холоден, сух и, как показалось Дэну, проникал в его сознание не только сквозь уши, но и через ноги. — Если ограничить исследование рамками дискуссий, имевших академический или чисто теоретический интерес, тогда ее вклад возрастает до восьмидесяти шести процентов. В моменты наибольшей речевой активности, находясь под влиянием алкоголя, она достигает девяноста четырех процентов.

— Значит, я прав, — сказал Дэн. — Я знал это.

Ангел не подал виду, что слышал.

— Приняв к рассмотрению общее количество слов без учета времени, потраченного на их произнесение, приходим к тому же общему результату. Краткость и недостаточная беглость твоих предложений в какой-то степени уравновешивается скоростью, с которой ты пытаешься вставлять их в непродолжительные перерывы в ее речи.

— Подождите, пожалуйста, — сказал Дэн. Он сделал шаг вперед, но тяжелое, шумное движение ангельских крыл остановило его. Где-то вдалеке заворчал гром. — Что вы называете «недостаточной беглостью»?

— Обычный недостаток возможности разговориться как следует, — сказал ангел. — Только это.

Дэн милостиво кивнул.

— Спасибо, — сказал он. — И вот еще что. Как мне…

— Иногда она говорит, даже когда тебя нет рядом, — продолжал ангел. — И довольно часто.

— И вы слушаете?

— Конечно. Я для этого создан.

Дэн нахмурился.

— И что же она говорит?

— Надеется, что с вашими детьми ничего не случилось.

— Ну, так и я тоже.

— Да, но она говорит это вслух. И ее слова слышно.

— Понятно, — сказал Дэн. Ему стало холодно. В это трудно было поверить, но дождь припустил еще сильнее, небо словно навалилось на крышу отеля. Волосы Дэна облепили ему голову, вода стекала по лицу. — А что… что еще она говорит.

Ему показалось, будто ангел поворачивает голову, чтобы взглянуть на него, но, когда движение было окончено, его лицо по-прежнему смотрело в другую сторону.

— Она говорит, ей всегда становится грустно, когда кто-нибудь из детей звонит, а ты, подойдя к телефону и едва успев буркнуть «Привет», сразу передаешь ей трубку. Она старается не обижаться на то, что ты даже не пытаешься говорить с ее подругами, и что — это мои цифры, не ее — ты отвечаешь меньше чем за четыре процента общего разговора в их присутствии. Ей приходится мириться с тем, что массаж для нее раз в кои-то веки считается страшной расточительностью, тогда как ты ежемесячно тратишь в три раза больше на книги, которые, принеся из магазина, не только не читаешь, но даже не открываешь потом. Ей больно, когда ты смотришь на нее так, словно хочешь сказать: «Ну, что она опять там ноет, и о чем на этот раз?» Ей бы очень хотелось, чтобы ты хотя бы изредка обращался с ней, как с интересной книгой, — и она говорит, что когда-то так было.

Дэн натянуто улыбнулся.

— Что ж, все это очень интересно. Спасибо за то, что нашли для меня время. И высказали непредвзятое мнение.

Ангел повел плечами, точно готовясь лететь.

— Она волнуется о многих вещах. Как ты думаешь, к кому мы расположены больше: к тем, кого что-то волнует, или к тем, кому все равно?

Дэн ничего не сказал.

— И насчет простуд, — добавил ангел. — Кому они, по-твоему, тяжелее даются: тебе или ей?

— Мне надо идти, — сказал Дэн. — Полагаю, вы сами найдете выход.

И он зашагал назад, к железной двери, шлепая прямо по лужам. Больше ему ничего не хотелось. Да, иногда человек, которого любишь, и есть самая большая проблема в твоей жизни. Надо было смириться с этим Дождь шелестел по крыше, как тысячи переворачиваемых страниц. Он вдруг почувствовал себя таким усталым, как будто весь кофе, выпитый им за пятьдесят лет, скопился у него внутри и теперь в одночасье прокис С каждым шагом ему становилось все труднее вспомнить, что с ним только что произошло, или поверить в это, или понять, зачем это ему понадобилось.

Он уже тянулся к ручке двери, когда ангел заговорил снова. Теперь его голос звучал по-другому. Тише, спокойнее, как воспоминание о самом себе.

— Когда она не может заснуть, то лежит и надеется, что ты еще любишь ее.

Дэн замер и повернулся к ангелу.

— Ну конечно, люблю, — сказал он, уязвленный. — Уж это-то она должна знать.

Ангел исчезал, его размеренно машущие крылья превращались в дождь, сероватая кожа становилась облаком. Он взлетел и прямо на глазах у Дэна обратился в туман, а его слова донеслись до него как дуновение холодного ветра, поднятого теми же ровными взмахами крыл.

Он сказал:

— Для нее звук ваших голосов, когда вы разговариваете друг с другом, то же самое, что для тебя — запах книг. Думаешь, она ничего не замечает, когда тебе кажется, что ты удачно скрываешь свою скуку? Иногда она потому и не закрывает рта, что боится, вдруг она уже перестала быть для тебя интересной.

Он сказал:

— Эти самые «тишина и покой», которых, как ты думаешь, тебе не хватает, к чему они тебе? Какие мысли ты вынашиваешь, неужели они и впрямь так важны, что ради них стоит затыкать рот той, которая любит тебя так сильно? Пусть она молча тревожится о том, как бы кое-что не пошло не так в этом мире, не затихло, не растеряло силы и не распалось на куски.

Он сказал:

— Если она умрет раньше тебя, что вполне может случиться, будешь ли ты и тогда жалеть о том, что у тебя было мало тишины и покоя? Когда ты будешь жить в этом бесконечном беззвучном «после», проходя сквозь годы, как сквозь облако мертвящего одиночества, сколько ты будешь готов отдать и пообещать всего лишь за одно ее слово?

Тут ветер стих, и ангел улетел.