Пятьдесят на пятьдесят - Дик Фрэнсис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока Софи возилась на кухне, я поднялся в кабинет, радуясь тому, что могу заниматься чем угодно и что Элис не будет каждую минуту лезть со своими советами и предлагать помощь.
Я нашел сайт «Рейсинг Пост» и стал просматривать списки лошадей, заявленных на участие в скачках в Бангор-он-Ди в понедельник. Хорошие новости. В скачках на две мили с препятствиями для «девственниц» будет бежать фаворит. Как и другие нужные мне лошадки.
Вошла Софи с чашкой кофе.
— Спасибо, дорогая, — сказал я.
Она встала у меня за спиной, погладила по плечам, потрепала по волосам.
— Чем занимаешься? — спросила она.
— Просто проверяю, какие лошади побегут завтра, — ответил я.
— А можно мне как-нибудь поехать с тобой на скачки?
— Ну конечно, — обрадовался я. — Завтра мы едем в Бангор, путь туда неблизкий, но если хочешь, можешь поехать во вторник вечером, скачки будут в Саутвеле. А потом, в среду, четверг и пятницу, проводится Июльский фестиваль в Ньюмаркете.
— Ты останешься в Ньюмаркете? — с тревогой спросила она.
— Ну, конечно, нет, — ответил я. — Цены в гостиницах в это время просто запредельные, потому как, помимо скачек, там будут еще проводиться торги. Город просто кишит людьми. Так что я буду приезжать домой каждый вечер.
Софи сразу успокоилась.
— Хорошо, — сказала она. — Тогда, наверное, поеду в Саутвел во вторник, если погода будет хорошая. В Ньюмаркете будет слишком много народу.
— Вот и прекрасно, — заметил я и выключил компьютер. — А почему бы нам не съездить куда-нибудь на ленч?
— Как, прямо сейчас?
— Ну да. Прямо сейчас.
— Отличная идея, — улыбнулась она.
Мы поехали в паб в деревне Эйвон-Дассет, который специализировался по пирогам, там их выпекали целых шестьдесят четыре вида. Однако мы с Софи решили пироги не заказывать, а выбрали запеченное филе барашка, которое оказалось просто восхитительным.
После ленча мы проехали несколько миль к парку Бёртон-Дассет-Хиллз, и я остановил машину на краю холма, откуда открывался совершенно потрясающий вид на Ковентри и окрестности.
И вот, сидя в машине, я рассказал Софи об отце.
Эту ночь я провел почти без сна, перебирая в уме тайны, которые узнал от бабушки, и прикидывая, что можно говорить Софи, а что нельзя. Всю первую неделю пребывания в доме она чувствовала себя прекрасно и ни разу не обвинила меня в том, что я пью или пьян, — по опыту я знал, это первый признак того, что с ней не все в порядке.
Каждое утро я следил за тем, чтобы она принимала лекарства, но при этом прекрасно знал, как легко в прошлом поведение ее начинало меняться, переход к депрессии или маниакальному состоянию происходил на удивление быстро, и мне страшно не хотелось нарушать это хрупкое равновесие.
С другой стороны, я понимал: она должна знать правду. Чувствовал, что боль и гнев, копившиеся во мне, могут вырваться наружу. Боялся, что сам сойду с ума от всего этого, что в голове у меня произойдет какой-то сдвиг, что впоследствии может самым пагубным образом сказаться и на мне, и на Софи. Возможно, я поступал эгоистично, но мне просто необходимо было разделить это знание с кем-то, выговориться и облегчить тем самым ношу. Может, мне следовало обратиться к кому-то из больничных психиатров, чтобы назначили лечение, но лишь Софи была единственной, кто мог мне по-настоящему помочь.
И вот я начал с того, что рассказал ей о неожиданном появлении отца в Аскоте, о том, какой шок испытал, узнав, что он вовсе не погиб в автокатастрофе, как мы считали все эти годы.
— Но это же здорово! — воскликнула она. — Ты всегда так хотел иметь отца.
Затем я рассказал ей, как отца убили на стоянке у ипподрома, как он умер затем в больнице. Она огорчилась и вся как-то сразу сникла.
— Но за что его убили? — спросила она.
— Думаю, просто хотели ограбить. А потом убийцу спугнули, — ответил я.
Я считал, что пока что еще рано сообщать ей о микрокодерах, поддельных паспортах, о завернутых в голубой пластик пачках денег. И еще лучше не напоминать ей о красно-черном рюкзаке отца, который я нашел в обшарпанной гостинице в Паддингтоне и за которым уже при ней приходил убийца.
— Но ведь и тебя тоже могли убить, — с ужасом пробормотала она.
— Я был готов отдать грабителю деньги, но отец сказал ему, чтобы проваливал к черту, и еще ударил его в живот. Думаю, поэтому он его и зарезал.
Софи вроде бы поверила.
— Почему ты мне сразу не сказал? — спросила она.
— Просто не хотелось огорчать тебя перед консилиумом, — ответил я. Этот довод показался ей вполне резонным. — Но это еще не все, любовь моя. Далеко не все.
И я рассказал ей о маме и о том, что и она тоже погибла вовсе не в автокатастрофе. По возможности деликатнее, рассказал ей о пирсе в Пейнтоне и о том, что мою маму нашли убитой на пляже под этим самым пирсом.
— О, Нед, — пробормотала она, глотая слезы.
— Я тогда был еще младенцем, — добавил я, стараясь ее утешить. — И ничего об этом не помню. Представляешь, совсем ничего не помню о маме. — Само собой, Софи никогда не была с ней знакома.
— Но как ты узнал? — спросила она.
— В полиции рассказали, — ответил я. — Они проверяли отца на анализ ДНК. В то время все думали, что это он убил ее, а потом сбежал. Поэтому бабушка с дедушкой и придумали эту историю об автокатастрофе.
— Как, должно быть, они страдали, — вставила Софи.
— Да, но и тут не все так просто, — пробормотал я.
И дальше я рассказал ей, что мама была беременна, а потом как можно осторожнее и деликатнее объяснил, что ребенок был от деда, который и задушил ее, чтобы никто не узнал.
Она долго молчала, я держал ее за руку.
— Но тогда почему твой отец сбежал? — спросила она.
— Ему приказали, — коротко ответил я.
— Кто?
Софи прежде любила моих деда и бабушку, точно они были ей родными. Теперь же, когда я выложил всю эту ужасную историю о нашей милой дорогой бабуле, отношение должно было резко поменяться. Ведь именно бабуля была виновата в том, что я рос без отца, именно она, скорее всего, сыграла решающую роль в убийстве мамы.
Софи до сих пор не могла поверить.
— Ты это точно знаешь? — спросила она.
Я кивнул.
— Выяснил только вчера, — ответил я. — Когда ездил ее навещать.
— И она рассказала тебе все это? — недоверчиво воскликнула Софи.
— Да.
— Но как? Она ведь окончательно съехала с катушек. Обычно не помнит даже, что подавали на завтрак.
— Вчера, когда я навещал ее, настал момент просветления, — ответил я. — Удивительно, но факт. Она не могла вспомнить, кто ты такая, зато прекрасно помнила, что происходило тридцать шесть лет тому назад.
— Она хотя бы раскаивается? — спросила Софи.
— Нет, не заметил. И мне кажется, именно это труднее всего перенести.
Мы сидели в машине и довольно долго молчали.
А вокруг было полно счастливых семей: мамы и папы с ребятишками, они спускались и поднимались по холмам, выгуливали собак, запускали воздушных змеев. Словом, вели себя, как все нормальные люди в воскресный день.
Ужас был только в нашей машине, в наших с Софи головах.
Глава 22
Рано утром в понедельник я подобрал Луку и Дугги на парковке возле гостиницы «Хилтон», что находилась на 15-м перекрестке автомагистрали М40, и мы поехали на скачки в Бангор-он-Ди, с легким сердцем и коварным замыслом на уме.
Синяки на животе, оставшиеся после ударов кулаками и тяжелыми ботинками на ипподроме в Кемптон-парк, уже начали бледнеть, но меня по-прежнему сжигала жажда отмщения. Тогда я обещал Ларри Портеру непременно рассчитаться с негодяем, заказавшим это избиение, и вот сегодня день настал.
— Ты созванивался с Ларри? — спросил я Луку. — Напомнил, чтобы он все захватил?
— Не волнуйся, — ответил Лука. — Ларри будет в нужном месте и в нужное время.
— А ты говорил со своими друзьями? — обратился я к Дугги. — Напомнил им?
— Все о’кей, — ответил он. — Лука правильно сказал. Расслабься, и все будет нормально.
Оставалось надеяться, что он прав.
Мы прибыли на ипподром довольно рано и припарковались на бесплатной стоянке. Я пошел внести плату за вход в букмекерский сектор, а Лука с Дугги принялись выгружать оборудование на тележку, после чего покатили ее к сектору.
— А где чертова трибуна? — спросил Дугги, озираясь по сторонам.
Я засмеялся:
— Здесь ее нет.
— Опять шутить изволите?
— Нет, — ответил я. — В Бангоре действительно нет никаких трибун.
— Тогда как же люди наблюдают за скачками?
— Это естественная трибуна, — ответил я. — Зрители стоят на холме, с него и наблюдают за скачками. — Подножье холма резко обрывалось у самой беговой дрожки, что давало прекрасный обзор.
— Ага, теперь понял, — пробормотал он.