Знахарь - Тадеуш Доленга-Мостович

Общество заботится о здоровье своих граждан. Чтобы стать врачом, требуются долгие годы учебы, кропотливой практики, опыт и соблюдение медицинской этики. В то же время какой-то темный мужик плюет на эти законы. Если ему удалось провести несколько операций, это еще ничего не значит. В тысяче других случаев он может оказаться убийцей. Тогда во имя чего доктор медицины, который затратил на свое образование большие деньги и многие годы жизни, должен добровольно отказываться от принадлежащих ему прав, безразлично наблюдать за вредной и опасной деятельностью какого-то крестьянина, живя при этом впроголодь?

Во имя чего?

Чтобы его подвергли осуждению праведные, но неинтеллигентные люди?.. Но, как интеллигент, как единственный здесь человек с высшим образованием, он должен их научить, должен объяснить, что поступает справедливо и правильно, ибо знахарское ремесло представляет опасность для общества, что законы нужно соблюдать, а воровство всегда остается воровством, независимо от причин, толкнувших на преступление. Цивилизованное общество и все сознательные граждане обязаны придерживаться общепринятого порядка.

Разумеется, в поведении Косибы найдется достаточно оснований для смягчения приговора. Но пусть это решает суд…

Нет, доктора Павлицкого не мучили угрызения совести.

Врожденное высокомерие не позволяло ему снизойти до оправдания своих поступков перед этими людьми. Какой смысл метать бисер перед свиньями?

Он молча стоял, подняв голову и сжав губы, делая вид, что не замечает недоброжелательных взглядов.

Сержант Земек закончил писать протокол, прочитал, присутствующие подписали.

— Вы еще должны подписаться о невыезде, — обратился он к Косибе, — вот здесь. Вам нельзя выезжать, не поставив об этом в известность полицию.

— Как это? — удивился доктор. — Вы не арестуете его?

— Не вижу причины, — пожал плечами сержант.

— Воровство же доказано?

— И что из этого?.. Арестовывают в том случае, если есть опасения, что обвиняемый сбежит, а я уверен, что он никуда не денется.

— Ваша уверенность может оказаться ошибочной.

— За это уж я несу ответственность, пан доктор. Я направляю дело на судебное расследование. Может быть, судья прикажет арестовать пана Косибу, если вы будете настаивать. Но я сомневаюсь. После приговора его посадят. Конечно, в том случае, если он будет осужден. Ну, здесь у нас больше нет вопросов. До свидания, пан Косиба! Будь здорова, панна Марыся!

Они вышли, и скоро стук колес брички известил об их отъезде.

Знахарь неподвижно стоял у дверей. Когда он повернулся, то увидел Марысю, по щекам которой текли слезы.

— Что с тобой, голубка моя, что с тобой? — забеспокоился он.

— Дорогой дядя Антоний, сколько неприятностей у тебя и все из-за меня!

— Успокойся, голубка, не плачь. Какие это неприятности, ничего мне не будет.

— Если тебя посадят в тюрьму, я, наверное, умру от отчаяния!

— Не посадят, не посадят! А если бы и посадили, так что? Корона у меня с головы не упадет.

— Не говори так, дядя. Это была бы страшная несправедливость.

— Хорошая моя, на свете больше кривды, чем правды. А здесь, по правде говоря, я заслужил наказание: украл, ничего не попишешь.

— Чтобы спасти меня!

— Так-то оно так, но воровство и есть воровство. Другое дело, что я не сожалею о содеянном. У меня не было другого выхода. Но тут не о чем говорить, даже сержант будет меня защищать.

— Только этот плохой человек, этот доктор…

— А плохой ли он. голубка? Не знаю, плохой ли. Жесткий — да, а за это никого обвинять нельзя. Характер такой. Может, никто к нему с добрым сердцем не подошел, вот и его сердце ожесточилось. А еще помни, что ему тяжело смириться с поражением. Ведь он уже махнул на тебя рукой, а я с Божьей помощью спас тебя, голубка. Я специально не говорил раньше, как ты была плоха. Больным нельзя говорить таких вещей: они переживают, и это мешает выздоровлению.

— Чем я отблагодарю тебя, дядя Антоний, за твою доброту, за твой труд?

Она сложила руки и глазами полными слез посмотрела на него. А знахарь грустно улыбнулся и сказал:

— Чем?.. Полюби меня немножко.

— Полюбить? — произнесла она дрожащим голосом. — Но я тебя, дядя, так люблю, как любила только маму!

— Бог отблагодарит тебя, голубка моя, — ответил он срывающимся голосом.

ГЛАВА XV

Суд над Зеноном Войдылой проходил в середине октября в Вильно. В Радолишках узнали об этом только на следующий день после вынесения приговора, так как из-за чистосердечного признания осужденного никаких свидетелей в суд не вызывали, кроме пострадавших, которые по состоянию здоровья предстать перед судом не могли.

И если газеты раздули вокруг этого процесса большую шумиху, то только потому, что подсудимый сам попросил вынести ему самый суровый приговор. Однако суд, усмотрев в поведении Зенона искреннее раскаяние и найдя многие другие смягчающие обстоятельства, а также убедившись в искреннем желании осужденного исправиться, приговорил его лишь к двум годам заключения.

Эту новость на мельницу принес Василь. который ездил в Вильно по делам отца и, воспользовавшись случаем, присутствовал на суде. От него же Марыся узнала, что молодого Чинского на процессе не было, так как он находился на лечении за границей. Точное место его пребывания за границей Василь назвать не мог — не запомнил, хотя и услышал в зале суда какое-то чужеземное название.

Марыся подумывала, не попросить ли его или кого другого разузнать адрес Лешека. В Людвикове этот адрес наверняка знали не только его родители. Однако она боялась, что может накликать на себя новые неприятности, и решила терпеливо ждать письма.

Решать было легко, но вот где найти силы для терпения? Проходили неделя за неделей, а Лешек не писал. В голову приходили самые грустные и мрачные мысли. угасала надежда.

А тем временем здоровье Марыси улучшалось с каждым днем. Уже давно она самостоятельно сидела на кровати, и в начале ноября знахарь разрешил ей встать. Послеоперационные раны почти зажили. От сильных ссадин на ногах и руках остались едва заметные шрамы; к Марысе постепенно возвращались силы. На следующий день после того, как Антоний разрешил ей встать, она начала наводить порядок в хозяйстве знахаря. Спустя неделю изба и альков выглядели совсем по-другому.

— Не мучайся, голубка моя, — пытался остудить ее пыл знахарь. — Зачем это все?..

— Разве сейчас здесь не чище и не приятнее, дядя Антоний?

— Жалко твоих сил.

Собственно, на наведение порядка, чистку и мойку уходило немного времени. Осенние холода снова добавили знахарю пациентов. Бывали дни, когда съезжалось по тридцать и больше человек. Все знали о том, что Антония Косибу вызвали в суд, который состоится в Вильно. Говорили, что его посадят, поэтому надо было спешить к нему за советом.