Посторонним вход воспрещён - Борис Борисович Батыршин

неглупа, эффектна, современна во всех смыслах. Но ей не хватает целеустремлённости: хватается за всё, что кажется интересным. Закончила МГУКИ, родители – весьма достойные люди. Постоянно ввязывается в авантюры, вроде журналистских расследования. И ни разу, насколько я помню, не дала себе труда задуматься о том, чем это может закончиться! А не разбрасывалась бы, не шла бы на поводу эмоций – могла бы стать известной журналисткой, даже ведущей, благо, внешние данные позволяют.

«…а тебе, конечно, лестно было бы иметь в подружках телеведущую, индюк ты надутый…»

– Я надеялся положительно на неё повлиять, но… – Глеб Малков развёл руками, – видимо, я оказался для неё слишком положительным, если вы понимаете, что я имею в виду. Мы с Алисой познакомились на курорте. Но, несмотря на несколько легкомысленное начало, у нас возникли отношения. И поверьте, намерения у меня были самые серьёзные! Но нет, ей подавай авантюры, разного рода сомнительные знакомства. И вот итог – судя по вашему интересу к её персоне, Алиса ухитрилась ввязаться в какую-то уголовщину. Я правильно понимаю? Если да – прошу вас, скажите, я могу ей как-то помочь?

– Пока ещё ничего не могу сказать, но буду держать вас в курсе, – пообещал я.

– Вот мои телефоны и адреса электронной почты. – гробовщик протянул мне две визитки: свою личную и похоронного агентства. – И ещё: я бы хотел всё же узнать фамилию мерзавца, избившего меня. Уверяю вас, никаких незаконных сведений счетов – я намерен подать в суд. Это моё законное право!

– Как только выясню, обязательно позвоню.

Эту фразу гробовщик воспринял как завершение беседы. Я не стал его разубеждать. Попытку заплатить за кофе и предложения подвезти я вежливо отклонил и раскланялся, пока тот не разглядел за моей бесхитростной физиономией откровенную неприязнь.

Съездить, что ли, в ломбард? Точнее, сходить – пока что все объекты моего расследования кучкуются поблизости от Курского вокзала.

В ломбарде я выяснил, что гражданка Фролова заложила на очень приличную сумму ювелирные изделия старинной работы – оценщик достоверно ручался за конец девятнадцатого века. Пыталась также сдать несколько монет царской чеканки, но принять их, ясное дело, отказались. И что интересно: сдавала она вовсе не привычные николаевские червонцы. Оценщик уверенно говорил о царствовании Александра под номером два – того, что взорвали бомбой в Питере.

Это сколько же лет монеткам? А она их в ломбард, по цене золотого лома… и, что характерно, ушлый оценщик (а где вы видели других?) не стал принимать их от себя, без квитанции. Нет, сработал по букве закона, отказавшись брать «неконвенционный» товар. Не поверил? Заподозрил подставу?

Непонятно.

Оценщик, разумеется, прекрасно запомнил все обстоятельства этого нерядового визита. В ломбард Фролова пришла вместе с крупным мужчиной средних лет, настроенным несколько легкомысленно – во всяком случае, со спутницей он разговаривал как бы шутя. И, при том, на «вы» и по имени-отчеству, что само по себе бросалось в глаза: девушка была заметно младше, да и наряд её был далёк от стиля «бизнесвумен». И любопытная деталь: переговоры вела сама девица, её спутник лишь балагурил, не проявляя интереса к намечавшейся сделке.

Непонятно вдвойне: взрослый, солидный мужик, с молоденькой девчонкой, затеявшей сомнительную, не вполне законную (вспомните царские золотые монеты) и уж по любому, рискованную коммерческую операцию – и равнодушен к происходящему? Никак не попытался вмешаться – ни советом, ни хотя бы, снисходительным комментарием?

Может, это и насторожило оценщика?

Лишь выходя из ломбарда, я сообразил, что так удивило меня в имени здоровяка. Уж не знаю, какую фамилию носил спутник Фроловой – но в остальном он был полным тёзкой писателя Гиляровского.

XIII

День третий. Раннее утро.

Пора привести мысли в порядок.

– Значит, это всё-таки не магия. – дядя Юля, катал на ладони тёмную бусинку. – А я уж, признаться, и не знал, что подумать…

Они просидели на кухне всю ночь, отчаянно, до хрипоты, споря, покрывая бесчисленные листки невразумительными символами, значками, разбрасывая их по столу, по полу. В результате, глаза у обоих были красные, словно у лабораторных кроликов.

Евсеин недоумённо воззрился на старика.

– Удивляюсь вам, Юлий Александрыч – как вы, учёный, можете всерьёз рассуждать о подобном вздоре? Всему должно быть строго научное объяснение!

– А то в ваше время мало было всяческой мистики! – отпарировал дядя Юля. – Одна Блаватская чего стоит! Эта дамочка на сто с лишним лет вперёд такого туману напустила – до сих пор не переводятся её поклонники. В любом книжном магазине непременно найдётся полка с трудами, прости господи, по эзотерике, Ведам и прочей мистической шелухе. Увы, теперь это многим заменяет научный взгляд на мир. Ваш век в этом смысле, как ни странно, куда рациональнее.

– Это верно. – вздохнул доцент. – Я невеликий знаток естественных наук, но кое-что, конечно, читал – в самых общих чертах, разумеется. Наши учёные полагают, что уже приблизились к полному описанию природы вещей – если не в деталях, то в области фундаментальных теорий.

– Да, атомная теория, максвелловские уравнения и Больцман с его вторым началом термодинамики. – кивнул дядя Юля. – И никто не догадывается, что десятка лет не пройдёт, и открытие рентгеновских лучей и радиоактивности урана дадут толчок череде событий, которые напрочь изменят привычную картину мира.

– Может, теперь и не изменят. Это в вашем прошлом эти открытия были совершены в положенный им срок. А у нас-то эти знания уже имеются. Правда, пока они мертвы, записаны на ваши электронные устройства и недоступны учёным. Но, дайте срок – и они оживут!

– А вы уверены, коллега, что этому стоит радоваться? – насмешливо осведомился Юлий Александрович. – Когда ваш приятель Никонов внедряет новую конструкцию морской мины – это ерунда, всего лишь несложное механическое приспособление, которое и без него будет изобретено, самое большее, через десяток лет. Ну, не придумают его в вашей истории – так придумают что-нибудь другое. Тот же самый изобретатель и придумает – талант всегда найдёт, к чему себя приложить… А вот преждевременный вброс такого объёма информации о грядущих открытиях в физике и других науках – затея куда более опасная. Представляете, сколько великих учёных – теоретиков, экспериментаторов, – вы тем самым оставите без работы?

– Да чего же тут рискованного? – недоумённо нахмурился Евсеин. – Вы сами только что сказали, что талант всегда найдёт себе применение. Неужели великие учёные не смогут создавать нечто новое на основе полученных знаний? Тем более, что им не придётся ошибаться, тратить время на ложные идеи и тупиковые направления в своих изысканиях? Благодаря этому, наша наука будет развиваться быстрее, чем в вашей истории, Юлий Александрович, и это представляется мне совершенно неизбежным!

– Чем заняться, они, разумеется, найдут. И, не сомневаюсь, достигнут немалых успехов в деле освоения новых знаний. Но я ведь не об этом, Вильгельм Евграфович…

Дядя