Число и культура - А. Степанов

В том же разделе отмечалось: ядро американской нации составили три наиболее многочисленные этнические группы, численностью около 50 млн. чел. каждая – англичане, немцы, ирландцы. В условиях этнической и расовой эмансипации последних десятилетий представление о "настоящих американцах" радикально расширилось. Одновременно США сталкиваются с новым явлением: ряд иммигрировавших групп отказываются от ассимиляции, отдавая предпочтение географически компактному проживанию и сохранению прежней идентичности. В связи с чем у некоторых политологов (напр., [304]) складывается твердое мнение: еще недавно считавшаяся классической модель "плавильного котла" (melting pot) для исходно различных национальностей в США уже не срабатывает, и ей на смену приходит модель "крупно нарезанного салата". При этом на этнической карте США выделяют четыре самые большие общины: наряду с белым населением – афроамериканцы, латиноамериканцы, выходцы из ЮВА (Юго-Восточной Азии). Имея в виду психологически значимую оппозицию "белые – цветные", в данном случае можно говорить о расовой схеме 1 + 3, или 3 + 1, однако для нас по-прежнему важнее сам факт М = 4, т.е. то, что общественное сознание склонно структурироваться согласно новейшему кватерниорному образцу.

Формирование тетрарных структур происходит не только в этнической, или расовой, плоскости, заслуживает внимания и культурно-территориальное деление. Со времен покорения "дикого Запада" в США актуальна оппозиция "Запад – Восток". Восточное побережье – исторически первый район заселения, ранее других достигший высокой ступени развития, именно отсюда – волна за волной – началось пионерское освоение Запада. В настоящий период высокоразвитым является и последний, превратившийся в своеобразного конкурента – в экономической и культурной областях – более старого Востока. Разнятся превалирующие внешнеторговые ориентации: Восток по-прежнему тяготеет к мировому Атлантическому экономическому центру, к традиционным контактам с Европой, Запад – к более молодому и динамичному Азиатско-Тихоокеанскому. К.Юнг указывает и на ощутимые психологические различия между жителями Востока и Запада [237, c. 351]. Как бы то ни было, значение названной оппозиции, конечно, выходит за рамки географической, она стяжала статус коллективно-мифологической, подогреваемой голливудскими вестернами, и известна далеко за пределами США.

Не менее существенным в этом аспекте является членение по линии Север – Юг. Между индустриальным Севером и аграрным Югом полтора века назад разразилась Гражданская война, о которой не устают напоминать школьные программы, американская литература и кинематограф. Расистским Югом северяне пугали детей на всех континентах, в ответ получая, наряду с кличкой "янки", стереотип нахального, лишенного корней и прочных устоев субъекта, в душе, как правило, адвоката. В настоящее время указанная оппозиция воспринимается скорее с юмором, однако между двумя регионами сохранились не только климатические контрасты, но и специфические акценты в образе жизни, характере общественных предпочтений. Истоки различий исследователи обнаруживают еще на эмбриональной стадии развития страны, – например, Ф.Бродель: "Противостояние, сталкивавшее Север и Юг, было сильно выраженной структурной чертой, которая с самого начала отмечает историю Соединенных Штатов", – плюс слова очевидца тех лет: "На Юге есть больше богатства для малого числа людей; на Севере – больше общественного благосостояния, больше частного благополучия, счастливого среднего достатка, больше населения"" [62, с. 419].

Осталось лишь перемножить 2 х 2, чтобы получить результирующую матрицу М = 4, обладающую, подчеркнем еще раз, не только географической, но и коллективно-ментальной валентностью.(6) Роль же общественного сознания в политике и в культуре – включая такую ключевую его характеристику как размерность, – по-видимому, не вызывает сомнений. Ранее, в частности, упоминалось поставленное на конвейер голливудское производство четверок ведущих персонажей, что, в свою очередь, уже не первое десятилетие оказывает неоспоримое влияние на психику подрастающих поколений во всем мире, на выработку ими соответствующих собственных матриц. С учетом данного фактора, а также веса США, структура М = 4 получает дополнительный импульс и в мировой политике – даже там, попутно отметим, где самой Америке это позитивно невыгодно.

Постепенно мы обогатим копилку примеров, теперь же стоит выполнить обещание, обратившись к СССР и Евразии. Эта тема представляет для нас особенный интерес, поэтому выделим ее в самостоятельный подраздел:

Конституционное устройство и переустройство СССР завершилось в общих чертах к 1940 г. Какова семантика данной системы? СССР ушел от первоначального варианта объединения четырех республик (РСФСР, УССР, БССР и ЗСФСР), что, однако, не означало отказа от той же логики. Рассмотрим общеизвестные и значимые как для массового советского человека, так и для коммунистического Кремля группы республик.

Во-первых, это совокупность трех славянских государств: РСФСР, УССР, БССР, – традиционно и устойчиво связанных теснейшими узами (Великая, Малая и Белая Русь). Во-вторых, с тех пор, как расформирована Закавказская федерация, регион представляли три союзные республики: Азербайджан, Армения, Грузия. С 1940 г. в составе Союза и три балтийские государства, с тем же статусом союзных республик: Латвия, Литва, Эстония, – воспринимавшиеся компактно как "Прибалтика". Для всех трех групп (трех групп по три) характерна относительно одинаковая стадиально-историческая ("модернизационная") принадлежность, индустриальный или смешанный индустриально-аграрный экономический уклад. На этом фоне Средняя Азия существенно отличалась: не только по своим этническим, конфессиональным, культурным параметрам, по срокам совместного проживания, активного взаимодействия с Россией, но и в модернизационном плане. Первоначально регион был чисто аграрным, даже с существенной долей не оседлого земледелия, а кочевого скотоводства. (Так, в начале ХХ в. городское население Средней Азии составляло 17,7% [268, c. 152], к 1930-м гг. пропорция практически не изменилась.) Собственное общественное сознание Средней Азии, восприятие ее со стороны, экономический статус в сравнении с другими производили впечатление чего-то особенного, едва не экзотического, что, вероятно, и побудило тогдашнее руководство СССР оформить это политически, отделив Туркестан от России (но оставив, разумеется, в нерушимом Союзе). Группа из пяти среднеазиатских республик при этом мыслилась и "работала" как нечто компактное. Мы вскоре вернемся к этому вопросу, но сказанное позволяет заметить: в структурировании СССР принимали конструктивное участие славянская, закавказская, прибалтийская группы, а также среднеазиатская - с отчетливой схемой 3 + 1.

Уйдя от первоначально простой, непосредственной схемы 3 + 1 (согласно конституции 1922 г.: РСФСР, УССР, БССР и ЗСФСР), Советский Союз, усложняясь и развиваясь, отнюдь не отказался от той же идеи, лишь выразив ее на более опосредованном и даже высоком – "мета" – уровне. При этом Молдавия, а с 1940 по 1956 гг. и Карело-Финская ССР, играли роль "остальных", пребывая в некоторой степени "на обочине", не только географической. (Значение "остальных" в разных системах – например, в ЕС это страны, не принадлежащие к большой европейской четверке – достаточно велико, хотя и специфично. Но поговорить об этом в рамках раздела вряд ли удастся. Ограничимся пока одним: "остальные" как бы сглаживают концептуальную резкость тех схем, которые заложены в соответствующие политические каркасы, придают им своеобразную "мягкость", "компромиссность", "гуманность".)

При изучении семантического строения СССР в его классический период обращает на себя внимание одна деталь. Это строение опиралось на действительно существующие экономические, исторические, культурные реалии при разделении системы на конструктивные элементы и построении их отношений между собой. В его основу был заложен действительно весьма эффективный и "прогрессивный" по критериям ХХ в. принцип 3 + 1 (3 + 1 и "остальные"), что, вероятно, в немалой степени способствовало достижениям СССР, превращению его в сверхдержаву (что ни в коем случае не могло бы произойти при полном произволе в государственно-политическом конструировании). Настоящая схема была в высокой степени работоспособной для управления огромной многонациональной страной, но при этом у нее был и серьезный принципиальный изъян, который со временем привел к остановке в развитии, а затем и к крушению: она была чересчур идеологичной, в значительной мере оторванной от экономических и демографических реалий.